Наталья Осис - Начальник Нового года

Но даже когда створки лифта за ней закрылись, Кате казалось, что вслед ей продолжают смотреть голубые глаза василиска.

Вадик Безрядин выполнял упражнения с гантелями. Гантели были больше похожи на гири, а сам Вадик в своем спортивном костюме, туго обтягивавшем его тренированное тело, напоминал циркового силача. Тина дула в воротник шубки и ждала, когда же он начнет перекидывать гантели, как силовой жонглер.

От незамерзшей воды на пруду шел пар. Бледное зимнее солнце только-только поднималось сквозь морозную дымку. Снег, выпавший вчера ночью, весело блестел прямо Тине в глаза, она щурилась и смотрела сквозь ресницы.

Как, оказывается, красиво утром! Вот и польза от встреч с бывшими одноклассниками. Когда бы еще Тина собралась встать и выйти поутру на прогулку? Когда она вообще выходила утром на прогулку? Пожалуй, что никогда. Нет, был один раз в ее жизни, когда муж, тогда еще не бывший, позвал ее на рыбалку (ее! на рыбалку!). Тина не стала отказываться – у них по умолчанию было принято не отказываться от предложений друг друга, – но приложила все силы, чтобы до внезапно спятившего супруга дошло, что такие предложения ни в какие ворота не лезут! А потом сидела на высоком крутом берегу и смотрела сквозь смеженные ресницы на золотой туман над рекой. Он был почти прозрачный и светился каждой своей микроскопической каплей. Получалось золотое сияние везде и отовсюду. В нем можно было ходить, и его можно было трогать. Оно продолжало светиться и наполняло душу ликованием. Вниз к реке Тина спустилась бегом, чтобы рассказать о чудесном тумане, но наткнулась, как на стену, на холодный взгляд супруга – результат ее стараний «донести» и «дать понять». Никогда потом они подобного опыта не повторяли. «А жаль», – внезапно поняла Тина.

– Ты очень плохо делаешь, что не тренируешься! – твердо сказал Вадик Безрядин над ухом у Тины.

– Я тренируюсь, – задумчиво ответила она, все еще глядя на морозную утреннюю дымку в небе, напоминавшую ей тот золотой туман.

– Фитнес какой-нибудь! Аэробика! – презрительно прокомментировал Вадик. От Вадика и его гантелей шел пар. – Ненавижу всю эту физкультуру в клубах! Бронхи расширяются, и ты дышишь не свежим воздухом, а испражнениями немытых тел.

Тина закрыла глаза, пережидая, пока прокатится волна тошноты (она и вправду была очень чувствительной, но уже давно не гордилась этим). Выдохнула, посмотрела на Вадика, решая, стоит ли спрашивать его, насколько чистым может быть воздух в пятидесяти метрах от Садового кольца. Решила, что не стоит.

– Ну что? Ты позанимался? И заслужил свой завтрак?

– Пожалуй, – расправил плечи Вадик. И сразу же чуть не споткнулся о маленькую собачку. – У-у, крыса!

Тина сделала вид, что ничего не слышала, и пошагала в сторону своего любимого кафе. Вадик шел рядом. Сейчас кофе, свежевыжатый сок и круассан. Банально, но так вкусно! И никогда не надоедает. Наверняка это неправильный завтрак. Интересно, а что едят по утрам правильные физкультурники?

– А что ты ешь на завтрак? – Она лукаво посмотрела на Вадика снизу вверх, пряча улыбку в воротнике шубки.

– Пророщенные зерна.

– М-м-м! Какое продвинутое кафе у нас на Патриарших, готовят пророщенные зерна для любимых клиентов! А я…

– Ненавижу это кафе! Вообще кафе ненавижу!

Тина не знала, что нужно отвечать в таких случаях. Спрашивать, почему? Или делать вид, что не слышала? Все-таки ненавидеть – это так… неправильно. Правильно – ко всему относиться легко, и все правильные люди делали неимоверные усилия, чтобы эту внешнюю легкость поддерживать.

– А куда же мы идем? – догадалась наконец, что можно спросить, Тина.

– Мне сначала надо в душ, поэтому домой. Мой дом – вон там, во дворе с аркой.

«Ого!» – подумала Тина.

– Я помню, Вадик, – взмахнула она ресницами, – но утренние визиты… это как-то неудобно… Мне не хотелось бы никого смущать.

Немножко посмущаться, чуть-чуть пококетничать – это очень полезно. Тина помнила, что Вадик не женат. С кем-нибудь он, конечно, встречается периодически, но если скажет сейчас, что до утра у него никто никогда не остается, то можно из пешек сразу пройти в дамки!

– Действительно, – подумав, ответил Вадик, – лучше не смущать. Но ты меня можешь подождать у подъезда и проводить меня потом на работу.

Тина потеряла дар речи.

– Я хожу на работу пешком. Это очень полезно, – все так же твердо заявил Вадик.

– Мне срочно нужен кофе! Да-да! Совершенно срочно! – Тина даже не пыталась представить свое паническое отступление как грамотную ретираду. Главное – ноги унести.

Она махнула, не глядя, рукой (как Лайза Миннелли в финале фильма «Кабаре») и упорхнула, скрылась из глаз.

Ну а что еще можно было сделать?

И только развернув на коленях крахмальную салфетку, она расхохоталась. Официант принес ее сок, а Тина вместо «спасибо» простонала сквозь смех:

– Гири! Гантели! Свежий воздух! Пророщенные зерна!

– Вы хотели пророщенные зерна? – вежливо осведомился официант. – Мы как раз вводим их в утреннее меню. Многие спрашивают.

– Я хочу свой круассан, – перестала смеяться Тина. – А вы что едите на завтрак? – спросила она у официанта.

– Я? – испугался тот.

– Да-да, вы! – покивала Тина и подбодрила его улыбкой.

– Мюсли, хлопья, – как-то неуверенно затянул он. – Но я не успеваю вообще-то. Бутерброд с колбасой! – вдруг выпалил он. И оглянулся по сторонам – никто не слышал? – Ну и здесь кофе, если успеваю пораньше прийти.

– И я кофе! – подмигнула Тина. И сама себе удивилась: что это за эгалите и фратерните?

Официант тоже смутился и быстро ушел, сутулясь и косолапя. Потом бегом вернулся:

– А зерна нести?

– Какие зерна? – удивилась Тина.

– Пророщенные! – с энтузиазмом воскликнул официант. – Вы же спрашивали? Или я не понял?

Мальчик фантастически быстро переходил от энтузиазма к смущению.

– Вы все правильно поняли. Только это не для меня. Мой одноклассник хотел зерна. Но потом решил, что в кафе их быть не может. И ушел.

– Зря! – доверчиво улыбаясь, воскликнул официант. – Вы скажите ему тогда, что у нас есть как раз. И зерна. А потом еще будет соя… разная. Это новое меню, я пока не очень хорошо выучил… – тут он опять засмущался и замолк на полуслове.

– А мне только кофе и круассан, – выручила его Тина.

– Да, точно! – выкрикнул он и убежал.

«Сказать, что ли действительно Вадику, что здесь есть зерна?» – размышляла между тем Тина, и тут же ей стало смешно от этой мысли. Легко было представить его реакцию: «Зерна? Разве это зерна? Они подают отвратительный ибсинг ибсонг, от которого желудок скукоживается, а нужно употреблять только ибсинг ибсунг, который желудок расширяет!» Ну, или наоборот.

«Жалко только, что я не поднялась к нему домой, – продолжала размышлять она. – Вот бы посмотреть на его подругу жизни. КАК? Как она все это переносит? Она тоже верит в ибсинг и ибсонг? И в гантели на свежем воздухе? Тогда почему он один делает свою гимнастику на морозе, а не с ней? Наверное, она говорит «Да, милый! «Конечно, милый!» и спокойно занимается своими делами».

– Это, конечно, вариант, – подытожила Тина, – только я ей не завидую.

А тут и кофе подоспел.

И Тина занялась своим любимым делом: стала пить кофе и смотреть в окно. А там полыхал бриллиантовыми огнями снег, и солнце весело забиралось все выше и выше по небу. «Жизнь прекрасна вне зависимости от нас, – решила Тина. – Прекрасна сама по себе. А мы иногда видим это, иногда – нет».

И отпила еще кофе. Неполезного. Но очень вкусного.

Всё надо было начинать с нуля.

Макс уже несколько дней заезжал на работу только по утрам, а все остальное время стоял со своим Буцефалом у подножия дома-башни. В дневном свете она была не настолько мрачной, как ему показалось в первый раз, но Макс все равно эту башню ненавидел. Как могла Катя исчезнуть на несколько дней, он не понимал и не мог отделаться от мысли, что страшная башня поглотила его принцессу.

На самом деле Макс догадывался, что офис, оборудованный им в Буцефале, никоим образом не помогает внимательному наблюдению. Он, разумеется, и хотел бы не сводить глаз с подъезда, но приходилось признаться, что компьютер неумолимо засасывал взгляд и внимание. У Макса никак не получалось поставить Буцефала поближе к входной двери, и он опасался, что Катя могла все-таки пройти мимо, пока он сидел, уткнувшись носом в документы. Макс старался почаще прогуливаться около двери, но каждый раз был отгоняем бдительным консьержем.

«А еще работа… нет, так говорить нельзя… и главное – работа. Работа ревнива, все время, украденное у нее, она заставляет возвращать вдвойне и втройне. Дела накапливаются и запутываются». Прежде чем делать эти дела (Макс любил говорить «работать работу»), их надо распутывать и приводить в порядок. А тут еще работнички вообще перестали работать, занятые конкурсом «Начальник года». Макс ужасно жалел, что он им это разрешил.

Самым логичным было поставить здесь кого-нибудь наблюдать вместо себя – Макс миллион раз об этом думал, – но кого? Никто, кроме Макса, не знал Катю в лицо. Было, конечно, видео с подметкой, но единственным крупным планом этого видео был полосатый носок. А лицо Катино было видно плохо. Макс сомневался, что вне контекста – то есть лужи, Макса и подметки – его работнички Катю опознают.

– Эх! – Макс стукнул кулаком по рулю, открыл дверцу, спрыгнул с подножки. Наступало время «обхода»: каждый час Макс обходил вокруг башни, и каждый раз, когда он проходил мимо двери, ему приходилось ругаться с консьержем. Точнее, консьерж ругал Макса, а Макс его посылал.

Вот и сейчас, как только Макс показался в поле зрения видеокамер, дверь открылась, и на него пошел мужик, растопырив руки и воинственно сверкая единственным зубом.

– Кому говорю, пшел, пшел отсюда! Кыш! Иди себе, гуляй! – сразу было видно, что мужик привык кур из своего огорода выгонять.