Эм усмехнулся:

— Вот еще не хватало мараться из-за гопников! Оглушил маленько.

Она слегка успокоилась, продолжая дрожать. Эм покачал головой:

— Теперь пять раз подумают, прежде чем соваться. Ну, заканчивай трястись!

— Я испугалась…

— Не надо. Всё закончилось.

— Ты… Ты такой страшный, когда… злишься!

— Вот и не зли меня, — неловко пошутил он и, увидев округлившиеся Ксюшины очи, махнул рукой: — Да не трону я тебя! Даже если ты меня выводишь иногда…

— Это как твои рисунки.

— Забудь! — строго сказал он. — Это было давно, и ты не психиатр!

Ксюша покрутила головой, прижимая к себе плюшевого мишку. Ей было не по себе, и Эм пожалел, что сказал лишнего. Чёрт, он никогда не умел разговаривать с подростками, воспринимая их как недовыросших взрослых. Но ситуацию надо исправлять. Из-за рисунков. И, ладно, признаемся самому себе, уважаемый Матвей Николаевич, из-за девчонки тоже! Жалость ли, проснувшаяся совесть или какая другая давно забытая эмоция, но ему было неприятно видеть Ксюшу в таком состоянии. Эм свернул на улицу неподалеку от хаты и неловко сказал:

— Все, Ксюш, забудь, сегодня мы с тобой будем много работать, и все будет хорошо.

Она тяжко вздохнула:

— Столько еды пропало… Жалко…

— Ещё купим! — утешил ее Эм почти радостно. Если дело только в жратве… — Ты голодная?

Она кивнула, все еще обнимая мишку.

— Хочешь, приготовлю чего-нибудь? Любишь сладкий перец?

— Мгу, — промычала девочка. — А выпить купишь?

— Ксюша! Не провоцируй меня.

— Да ладно! Ты меня завтра отвезёшь и больше никогда не увидишь! Какое тебе дело до того, как я живу?

Эм сдался. Со вздохом припарковался у магазина:

— Пива хочешь?

— От него толстеют, — капризно ответила Ксюша.

— Виски не получишь. Шампанское любишь?

— Ну… да… — неуверенно протянула девочка.

— Окей. Жди меня здесь, двери я заблокирую.

В дорогом и неудобном супермаркете он прежде всего купил бутылку «Джека Дениелса» и вторую — простого, знакомого с детства полусухого «Советского». Упиться не упьется, а дозу получит. Теперь об обеде. Паприка, несколько помидоров, две луковицы и пакет сметаны. Э, главное — не забыть «Вегету»! Эту приправу он попробовал впервые десять лет назад и недавно увидел на прилавках родных русских магазинов. Отечественный вариант этой смеси никогда не устраивал его. Эм любил все аутентичное.

В отделе полуфабрикатов копченых сосисок, конечно, не было. Но он попросил четыре рыбных котлеты, самое то — рыба с сатарашем! На кассе Эм притормозил. Что это с ним случилось? Никогда, ну блин никогда и всё тут, он не готовил для моделей! Ещё немного, и он попрётся в прачечную со шмотками этого ребёнка! Эм, давай придём в себя! Оно нам надо? Неужели из-за трёх удачных набросков будем девочке ноги облизывать?! В идеале вообще это Ксюша должна бы готовить, она женского пола, с сиськами. А он тут пресмыкается!

Эм глубоко вдохнул, выдохнул, пропустил перед собой старушку и бросил на ленту кассы пакет жвачки. Для Ксюши завтра, чтобы Мурзик не вопил дурным голосом.

Девочка сидела в машине вся сжавшаяся и с игрушкой в объятиях. Глядя на неё сквозь стекло, Эм почувствовал себя последним гадом. Фиг знает, кто заботится о ней, кто кормит, кто лечит, если она заболеет. Почему не потерять один день своей жизни, чтобы сделать ей что-то приятное? К тому же его жизнь вообще ничего не стоит, никогда он не станет известным или богатым, так что плевать на заказ!

Зато малая будет довольна.

Эм плюхнулся на сиденье и сунул Ксюше пакет:

— Всё, теперь на расслабоне. На хате будет спокойно, и твои не сунутся до завтра.

Она внезапно подалась к нему, не обращая внимания на звон бутылок в пакете, и шепнула на ухо:

— Ты самый лучший!

Эм растерялся, ощутив, как тонкие руки крепко обнимают его за шею, не зная, что делать, и осторожно похлопал Ксюшу по спине:

— Ладно, ладно, договорились. Давай уже приедем и успокоимся.

Она прижалась к его лицу щекой, и Эм замер, не решаясь двинуться. Ксюша сама отпустила его и села, копаясь в пакете:

— А что ты приготовишь?

— Увидишь. А будешь паинькой — даже научу.

Войдя в дом, Ксюша первым делом плюхнулась на неубранный со вчера диван и включила телевизор. Эм покачал головой, сразу проходя в кухню. Выгрузив купленные продукты, он открыл шкафчик под столом, надеясь найти кастрюлю и сковородку. Кастрюля нашлась сразу, а вот сковородки не было. Придется разогревать котлеты в микроволновке. Не решение, но другого выхода нет. Возиться с паровой баней ему в лом.

Эм налил в кастрюлю немного растительного масла и принялся чистить луковицы. Слава богу, что хозяева квартиры заботятся о снабжении. Нож был тупой, и Эм быстро прослезился. Бросив измельчённый лук жариться, он принялся чистить сладкий перец. Ксюша заглянула в кухню:

— Ням, как пахнет!

— Помогай давай, нахлебница! — буркнул Эм, вытирая слёзы.

— А что делать? — с готовностью откликнулась девочка. Он пододвинул к ней помидоры:

— Режь на мелкие кусочки!

Порезав паприку, он бросил ее в кастрюлю. Туда же отправились и помидоры. Эм посыпал всё это булькающее варево «Вегетой» и накрыл кастрюлю крышкой:

— Все, полчаса можно не заглядывать.

Ксюша аккуратно вытерла руки и деловито спросила:

— А теперь что?

— А ничего. Пошли работать. Хочешь шампанского?

— Хочу, — радостно откликнулась она. Эм нашел в шкафчике высокую кастрюлю для спагетти, налил в неё до половины холодной воды и откупорил шампанское. При хлопке Ксюша весело взвизгнула, прикрывая уши ладонями. Эм усмехнулся — точно так же вели себя все его знакомые девушки. Как будто это не хлопок пробки, а залп салюта!

Они вернулись в комнату, и Эм велел девочке:

— Садись на диван, смотри телевизор, а я буду зарисовки делать.

— По телику в это время ничего нет, — вздохнула Ксюша. — Поставь музыку…

Эм покрутил головой. У неё невероятный дар доводить его до бешенства в короткие сроки. Музыку ей поставь! Кофе свари, кушать приготовь… Колыбельную тоже спеть что ли?

Тем не менее он взял телефон и нашёл свою песню. Хочет музыку — пусть слушает Миладина.

Тёплый звон гитарных струн обжёг его душу, точнее то, что от неё осталось. Эм закрыл глаза, позволяя всему телу вибрировать вместе с голосом певца.

Эту песню он услышал в девяносто девятом году, когда вместе с другими десантниками помогал сербской армии в войне за Косово. Там он нашёл и потерял свою единственную настоящую любовь, Милену. Там он нашёл единственного настоящего друга, ставшего впоследствии отцом Никодимом. Там Матвей Белинский принял свой псевдоним, Эм, заглавную букву, с которой начиналось его имя и имя его погибшей любимой. Косово стало концом юности и началом взрослой жизни.

Ксюша снова влезла в его мысли:

— А о чём он поёт?

Эм поморщился, но вспомнил недавние добрые намерения по отношению к своей модели. И ответил:

— Обо мне.

— Как это? Ты его знаешь?

— Нет. Но песня обо мне.

— Я вообще слов не понимаю.

— От друга до друга, это-то понятно? Од драги до драги — от дорогой до дорогой. От бабы к бабе, короче! Од града до града — из города в город.

— Это ещё вроде понятно, — кивнула Ксюша. — А вот дальше…

— Разбит на кусочки, держусь только на песне, себе и жизни ищу смысл и лекарство…

— Как-то странно… Ты так живешь?

Эм нехотя кивнул. Сказал А — придется говорить и остальные буквы… Плевать, всё равно он её больше не увидит!

— А почему?

Эм взглянул на неё. Ксюша лежала на животе, потягивая шампанское из обычного стакана, подпирая подбородок ладонями, и в глазах её светился неподдельный интерес. Эм вздохнул. Рука подрисовывала тени и детали сама по себе, ведомая инстинктом, а он слушал песню и думал над простым в сущности вопросом.

А правда, почему он живёт как неприкаянный? Почему столько лет не открыл дверь в свою питерскую квартиру? Там всё, наверное, уже покрыто пылью и паутиной… Эму иногда хотелось вернуться туда, сделать генеральную уборку и остаться навсегда, со своими картинами, с бутылкой виски и с любимой музыкой. Но он не решался. Знал, что воспоминания о Милене возьмут верх, что жизнь станет пустой и скучной, что он быстро умрёт от этиленовой комы один на один с телевизором.

Ксюша терпеливо ждала ответа на вопрос. Эм пожал плечами:

— Да не знаю я. Мне так легче. Все равно меня дома никто не ждёт.

Его равнодушный тон, похоже, не обманул Ксюшу. Она подлила себе ещё шампанского и сказала, вроде и не ему вообще:

— Нет ничего важнее дома, даже если там никого нету.

Во блин! Философские беседы пошли. Эм протянул руку, нащупывая бутылку виски, аккуратно свернул пробку и ответил:

— Зависит от дома. А я привык. Всё своё ношу с собой. Всё, что нужно, куплю. А рисунки в голове.

Ксюша принюхалась:

— Слушай, а обед не сгорит?

— Заболтала меня! — строго сказал Эм, поднимаясь. — Мои модели много не разговаривают!

— И что ж они делают, пока ты рисуешь?

— Телик смотрят. По телефону чирикают. Или просто молчат.

Эм помешал будущий сатараш, попробовал. Добавил ложечку «Вегеты» и зубами оторвал уголок у пакета сметаны. Ксюша любопытно спросила от двери:

— И как это называется?

— Сатараш.

— Это какая кухня, интересно? Китайская?

Он только покачал головой:

— Балда ты! Югославская.

— Ты что, югослав, что ли?

— Служил там.

— Ааааааа, — протянула она и затихла.

Эм вылил полпакета сметаны в паприку и уменьшил огонь до минимума: