Ох, об этом можно было и не напоминать, правая нога лежала под одеялом тяжелой колодой.

– Зачем пешком-то идти? И будто вас собаки рвали, одежда грязная, лицо вон поцарапано. – Нет, определенно в голосе женщины слышалась насмешка.

Паша не собиралась объяснять ей про закрытую дверь и свой поход под стеной, не собиралась доставлять тетке удовольствие, а она бы его точно получила – Паша это чувствовала.

– Я на такси ехала. У водителя машина сломалась, он меня на полпути высадил…

Мадам этого объяснения было явно мало, но Паша замолчала, сочинять не было сил, да и не хотелось. Конечно, тетка ее здесь приняла, можно сказать, обогрела, но все равно вызывала чувство смутной неприязни.

Поняв, что больше ничего не дождется, женщина направилась к двери, но на пороге снова остановилась.

– Меня Риммой Григорьевной зовут, я здесь сестра-хозяйка, и вообще… со всеми вопросами обращайтесь ко мне. И кушайте, там бутербродики есть. Я почему спросила? Вы были в таком виде, что наш охранник решил, что это какая-то бродяжка ломится…

Опять! Паша закрыла глаза и откинулась на подушку. Эта «ночная бабочка» задела в ней что-то, какую-то запретную струну и теперь рассматривала, каков получился эффект, Паша чувствовала это даже сквозь закрытые веки. Поскорее бы эта неприятная тетка ушла и дала ей возможность собраться с силами.

И в самом деле, после ухода сестры-хозяйки как будто стало легче дышать. Но с теткой или без, комнатушка все равно смахивала на больничную палату: две кровати напротив друг друга, две тумбочки, убогая раковина в углу. И все. Что же это за помещение? Паша откинула тонкое серое одеяло и поежилась – на ней была просторная рубаха до колен, тоже неопределенного серого оттенка. Кто ее переодевал? Неужели мадам Баттерфляй?! А если не она, то кто? Паша никогда не теряла сознания прежде и теперь передернулась от чувства беспомощности – целый кусок вчерашнего дня выпал из памяти, и она ничего не могла с этим поделать.

На правом колене красовалась залитая йодом большущая ссадина. Ничего себе, а вдруг она не сможет ходить?! Паша осторожно двинула ногой – больно, но, к счастью, нога вполне слушалась.

Паша еще раз огляделась. Господи, неужели здесь можно провести неделю, месяц и не сойти с ума? Впрочем, она здесь задерживаться не собиралась.

Ее одежды нигде не было видно, рюкзачка тоже, зато на спинке узенькой кровати висело нечто, похожее на одеяние мадам – такой же пестрый халат. И тоже в бабочках. Паша быстро, стараясь не вдыхать чужой казенный запах, натянула его на себя и перевела дух. Ну точно близнец того, пахнущего рыбой, – в него могли поместиться три Паши, но только одна Римма Григорьевна. Поплотнее обернув вокруг себя мягкую ткань и затянув пояс, Паша сунула ноги в огромные клеенчатые тапки – ужас… Она осторожно переступила и подошла к окну. Ничего себе, пансионат санаторного типа, или как там он у них называется…

Решетки на окнах, хотя бы и выкрашенные в белый цвет и украшенные завитками, все равно оставались решетками. От кого и что они защищали? За окном в отдалении виднелись несколько одноэтажных строений, но главным был запущенный сад или парк, если заросли кустарника и беспорядочно росшие деревья вообще заслуживали такого названия. Вполне дикое местечко.

Паша поежилась и снова вернулась на кровать. Нет, не так она представляла себе приезд сюда и уж никак не предполагала, что на нее сразу навалится какое-то ирреальное чувство одиночества и неволи. Это все из-за решеток.

У Паши остро засосало под ложечкой, она уже забыла, когда ела в последний раз, и теперь взглянула на поднос – что там за «бутербродики»? Ну и что, что сыр немного скукожился и слегка поседел в силу своего отнюдь не юного возраста, она все проглотила в одну минуту и запила чаем. Хоть он не подкачал, был вполне крепким и не успел остыть окончательно. Теперь жизнь уже не казалась ей столь ужасной. Интересно, мадам Баттерфляй случайно не поет? Жаль, Паша не захватила Кармэн, они могли бы дуэтом что-нибудь исполнить…

Перекусив, Паша еще немного помедлила, потом осторожно поднялась и, прихватив поднос, вышла в коридор. Никого. Шаркая великанскими тапками, она медленно пошла вдоль стены. Коридор был узким и довольно темным, из единственного окна в левой стене уныло лился серый свет пасмурного дня или утра – у них тут что, фирменный цвет – серый? Справа располагались две двери, не считая той, из которой Паша только что вышла, и ни на одной ни номера, ни таблички. В которую из них постучать?

Пока Паша медлила, выбирая «нужную» дверь, та, что была ближе, вдруг распахнулась. В первую секунду Паше показалось, что перед ней возник кто-то хорошо ей знакомый, и сердце радостно рванулось в груди, и она даже вдохнула побольше воздуха, чтобы воскликнуть что-то вроде того, ой, а ты как здесь оказался… Но тотчас поняла свою ошибку и запнулась, а человек сделал едва уловимое движение, будто хотел шагнуть обратно за дверь. Они смотрели друг на друга и молчали. Нет, Паша никогда не встречала этого мужчину, она ошиблась, да еще вдруг увидела себя глазами незнакомца – маленькая, жалкая, в огромных тапках и завернута в огромный халат. Должно быть, уморительное зрелище.


Мужчина, видимо, принял какое-то решение и картинно указал Паше на приоткрытую дверь, жестом приглашая войти. Она неловко прижала к груди поднос и, чувствуя себя совершенной идиоткой, неохотно подчинилась – в конце концов, это первый, встреченный здесь ею человек, не считая мадам Баттерфляй.

Помещение, в которое ее пригласили, не походило ни на кабинет, ни тем более на палату. Тяжелые шторы на окне, мягкий диван у стены, письменный стол, полки с книгами. Вполне стандартная жилая комната, если бы не решетки на окне.

Наверняка Пашу поместили в некое временное пристанище. А вот эта комната действительно соответствовала тому, о чем говорила маман. Очень даже прилично, не люкс, конечно, но хорошо, почти по-домашнему. И этот человек здесь живет? Дядька с шумом пододвинул Паше один из стульев, стоявших у стола, и предложил: «Присаживайтесь». А сам тут же уселся на соседний стул, закинув ногу на ногу.

Паша помешкала, осторожно поставила поднос на край стола и села, оберегая ушибленную ногу. Вряд ли нужно было принимать это приглашение. Но мужчина все-таки поразительно кого-то ей напоминал, странно, что она не могла вспомнить, а еще… еще он оказался пьяным. Паша увидела это совершенно отчетливо – хозяин комнаты не только не мог как следует сфокусировать на ней взгляд, но и не очень твердо сидел на стуле.

Ничего себе, попала! Мало того, что в этой идиотской одежде и хромая, так еще и приперлась в комнату к незнакомому пьяному мужику! Да, не все благополучно в королевстве мадам Баттерфляй. Паша уже стала прикидывать, как ей половчее исчезнуть, не обидев хозяина, когда тот с запинкой спросил:

– Нну-с, и на что жалуемся?

– В каком смысле? – опешила Паша.

– В любом. – Мужчина с пьяной важностью взглянул на нее и обхватил свое колено сцепленными пальцами, при этом они определенно дрожали. Как показалось Паше, таким образом он пытался тверже сидеть на стуле. Вот артист. Паша вдруг развеселилась совсем не к месту и объяснила преисполненному чувства собственного достоинства хозяину, что она ни на что не жалуется, а приехала навестить свою тетю. А он тут многих знает?

– Естесственно, я всех знаю, и вашу тетю само собой. – Пашу забавляло его желание выглядеть компетентным. Но ведь он и в самом деле может все тут знать. Только странно, этот человек не походил ни на немощного, ни на больного. Почему он здесь? Хотя это ее не касалось.

– А вашего главного когда можно увидеть? – решила она попытать удачу.

– Так вот сейчас и можно.

– Нет, правда? – оживилась Паша. – А где он?

– Так тут же, перед вами. – Дядька хитро посмотрел на нее и самодовольно ухмыльнулся.

Приехали! Как же она сразу не поняла? Мало того, что он пьян, так еще и псих! Пациент с манией величия. Может, он себя по совместительству еще и Наполеоном считает. Маман же прямо сказала ей, с какой проблемой здесь лежит тетя, и естественно, она здесь не одна такая. А вдруг он вовсе не пьян, а под действием каких-то лекарств? Ужас! Паша засуетилась, тяжело поднялась, прикидывая, захватить ей все-таки поднос или нет? Решила захватить – вдруг придется обороняться, да и ни к чему, чтобы Баттерфляй узнала про ее очередную глупость. Псих изогнулся под немыслимым углом и сказал:

– П-посетителям долго тут задерживаться нельзя, у меня с этим строго. П-порядок есть п-порядок… – Он даже погрозил Паше пальцем, не сразу сумев расцепить руки. – Короче, встретитесь с вашей Алн… Ангелиной, я распоряжусь, и домой. Домой, я сказал!

Ситуация стала явно выходить из-под контроля, и Паша, больше не думая о судьбе подноса, заковыляла к двери. Хозяин комнаты завозился и тоже поднялся, судя по всему собираясь идти за ней следом. Только этого и не хватало! И что уж было совсем плохо, так это то, что дядька являлся ее хоть и временным, но соседом. Паша со всей возможной в ее состоянии скоростью вышла в коридор, в панике соображая, куда следует идти. Нет, только не к себе в комнату, не надо сразу наводить соседа на след. И тут она почти с облегчением увидела перед собой мадам Баттерфляй.

Тюрбан из газового шарфа исчез, теперь на голове сестры-хозяйки аккуратными грядочками лежали черные как смоль завитки, отчего она немного походила на негритянку. Может, Римма Григорьевна в свободное от работы время исполняет соул? Паша почти с усилием отогнала от себя нелепую мысль, тем более что на челе мадам отразились отнюдь не дружественные чувства.

– Что это вы здесь делаете? Вы почему везде ходите? В палате нужно сидеть. У нас тут просто так ходить не рекомендуется, – в ее тоне слышалась явная угроза.

Паша оглянулась и увидела, что ее невольный сообщник тоже чувствует себя не в своей тарелке. Он стоял, чуть пригнувшись и держась рукой за ручку двери, а на лице блуждала пьяная заискивающая ухмылка. И все равно этот тип ей кого-то напоминал, причем настолько, что Паша даже отчего-то почувствовала себя оскорбленной.