– Ну что, телки, я вам нарыл крутую презентацию и две вечеринки. В клубе кочегаров и ассенизаторов. Шютка. Маня, запомни, при виде тебя все должны встать и у всех должно встать. Поняла? И все дела.

Скот, подумала Паша, когда услышала Артема первый раз, и где только Машка его откопала, а главное, зачем? Его же не пустят ни в один приличный дом, и как только маман его увидит… Вот тут Паша сильно ошиблась. Оказалось, что и маман, и Анатолий Юрьевич Артема видели, слышали и в дом очень даже пустили. И маман вполне снисходительно с ним поговорила.

– Нам, – сказала она, – не нужны провинциальные подмостки. Нам требуется совершенно другое. – Она не стала объяснять, что именно, но Артем согласно кивнул, понял, мол, а Паша еще больше встревожилась, ей-то было непонятно.

Конечно, в присутствии матери Артем свой солдатский юмор несколько приглушал, но Пашу передергивало от его фамильярности и пошлых ухваток записного любимца женщин.

– О Мариночка Андревна! Сегодня вы как всегда, а всегда как никогда! Ах, какая женщина, какая женщина…

И маман все это выслушивала с равнодушной улыбкой вместо того, чтобы сказать: пошел вон! Вот когда Паша впервые чуть ли не с надеждой посмотрела на Анатолия Юрьевича. Уж этот со своим лоском, полированными ногтями, со своими манерами старосветского барина, уж он все расставит по своим местам.

Анатолий Юрьевич и расставил. Он, как всегда, без труда прочел ее мысли, и, когда Артем ушел, прихватив с собой юмор, но не запах, подобрался к Паше почти вплотную и, ласково глядя ей в глаза, доверительно прошептал:

– Паша, вы не переживайте. Я с Артемом давно знаком, он отлично знает свое дело. А это… – он помахал перед собой ухоженной рукой, видимо, разгоняя «аромат», – это издержки воспитания, профессии… Казаться не тем, что ты есть на самом деле, оно, знаете ли, порой удобнее, да и… безопасней.

Анатолий Юрьевич придвинулся к Паше еще ближе, и она попятилась, на всякий случай спрятав руки за спину. Позже, оставшись одна, Паша с тревогой подумала, что уж если этот Артем хочет казаться таким, то какой же он на самом деле? Ее даже передернуло.


Однажды Артем посадил их троих: маман и сестер в такой же, как и он, видавший виды джип и повез в студию к «одной дизайнерше». Вообще Паша не поняла, зачем ей тащиться в эту самую студию, ведь в тряпках она все равно ничего не смыслит. Но маман сказала, что Марию нужно «сопровождать» обязательно, не одной же ей ездить, и Паша подчинилась.

Она подозревала, что они приедут в какое-то очень пафосное место, где расхаживают высокомерные модели с ногами от ушей. И сама дизайнерша наверняка та еще штучка.

Да, студия была – несколько просторных и очень светлых комнат, но никакого пафоса не наблюдалось. Девушка, которая их встретила, тоже была, между прочим, в джинсах, и у Паши немного отлегло от сердца. Стыдно признаться, но она и в самом деле как-то засуетилась. И вот, когда Паша стала успокаиваться, появилась хозяйка студии, к которой они и ехали.

Ну, начинается, подумала Паша. Брюнетка была очень смуглой, очень высокой и двигалась как на пружинках. Негустые, но ухоженные блестящие волосы лежали на аккуратной головке плотно, точно каска – вылитый воин, снявший на время доспехи. Дизайнерша повернулась в профиль и стала похожа на египетскую жрицу – еще лучше. Тем не менее девица прямо излучала шарм или что там еще излучают такие, как она. Даже длинноватый острый нос ее совершенно не портил.

Между прочим, в какой-то момент дизайнерша повела этим своим носом в сторону Артема и прищурилась, едва заметно, но Паша обратила внимание, и он тоже. Потому что вопреки своим привычкам душа компании моментально задвинулся куда-то на задний план, подальше от дизайнерского носа, и затаился. Вот это Паше очень понравилось.

Говорила Лена, так звали девицу, особенно – точно пела, то есть у человека праздник, и он ликует и радуется. Ненормальная какая-то.

Дылда стала показывать Машке и маман свои авторские вещи, и сестрица прямо на глазах похорошела – стала не просто розовой, а розово-золотистой и перебирала плечики с видом лунатика. Маман что-то говорила своим прекрасным особым голосом, а дылда ей подпевала.

Паша ничего перебирать и трогать не стала, а тихонько отступила в узкий коридорчик, куда выходили все открытые двери.

Она осторожно заглянула в ближайшее помещение: несколько женщин что-то строчили на швейных машинах и не обратили на нее никакого внимания. В следующем та, в джинсиках, на пару с каким-то лохматым расправляли на длинном столе кусок ткани, прикладывали к нему листы бумаги и переговаривались: здесь надо так, но тогда здесь не пройдет, а смотри, как можно, сейчас Лене покажем… Лохматый что-то откинул и смял и гордо посмотрел на свое творение. А потом они рассмеялись.

Люди получали удовольствие от своего занятия, вот что. И египтянка, и эти двое. Все они ловили кайф, он был прямо разлит в воздухе, и Паша даже принюхалась, чтобы запомнить, как это пахнет.

– Прасковья, в чем дело, сколько можно звать! Прасковья! – Парочка дружно повернула головы к двери, а Паша вздрогнула и ринулась на зов.

– В чем дело, я не понимаю. Кажется, мы сюда не развлекаться пришли… хотя я не вижу, что бы могли здесь подобрать. Конечно, артист может позволить себе быть иногда эксцентричным, но не в приличном обществе, – голос маман был очень холоден. – У меня есть просто великолепная портниха, проверенная, но она, к сожалению, стала неважно видеть.

И Паша в ту же секунду поняла, что мать недовольна. Недовольна всем: и платьями, и этой «портнихой», и духом мастерской. Ну и само собой, ею, Пашей.

Паша в смятении взглянула на дылду. Презрительный тон матери никого не мог обмануть – она делала выговор. То, что предлагала «эта портниха», не годилось , было ерундой, и Машка вон стояла с разочарованным видом, золотистый румянец погас, она снова превратилась в себя прежнюю и ждала, когда ее отсюда уведут.

Паша судорожно сглотнула, нельзя было отвлекаться, а теперь все в гневе: и маман, и Машка, и «портниха». Девица и в самом деле прищурила глаза и…

– Да, вы правы, у нас одевается несколько другая публика, которая предпочитает … – И тут египтянка посмотрела на Пашу и не стала продолжать. Она вдруг улыбнулась и пожала плечами.

– Мы, как вы понимаете, ничего у вас ни покупать, ни шить не будем. – Маман с Машкой царственной походкой пошли к выходу, даже не попрощавшись. Паша, готовая умереть со стыда, поплелась следом.

– Ваша протеже, Артем, совершенно не представляет, что такое артистическая среда, – выговорила маман Артему, сев в машину. – В этом, может быть, хорошо… ну я не знаю, до булочной дойти, но артист так выглядеть не может, не имеет права. Причем даже вне сцены.

Артем, видимо, все еще загипнотизированный презрительным взглядом дизайнерши, только молча посмотрел на маман. И отвернулся. Паше даже показалось, что слова маман его задели. Но такого быть не могло, потому что Артем с его толстой шкурой был абсолютно непробиваемым. Это же видно.

Паша была расстроена совершенно определенно, – из-за дизайнерши, как панибратски назвал ее Артем, и которую маман поставила на место, а главное, потому, что ей самой не нравилась Манина манера одеваться. Конечно, не Паше об этом судить, но тем не менее. Машка была твердо уверена в том, что ей идет все яркое, броское, пышное и сверкающее. Она обожала цвет золота, так и говорила: «…золото на красном, это шикарно».

Может быть, эта самая жрица и была Маниным шансом, а сестра его упустила.

Маман все-таки отвела ее к своей проверенной портнихе. Пашу в эту экспедицию не взяли, и она не знала, как там все прошло, но маман вернулась довольная. Трудно сказать, осталась ли довольна Машка, но по настроению маман было ясно, что без пяти минут звезда оказалась в надежных руках.


На то выступление их «закинул» Артем. Корпоративная вечеринка. Ну, Маня, покажи себя.

Паша только-только приступила к своим новым обязанностям и теперь несла в поднятой вверх руке, как стяг, огромный мешок с Маниным платьем. У нее сводило живот и подгибались колени, зато Маня внешне была абсолютно спокойна, только щеки горели ярче обычного. Или это грим?

Когда Паша услышала про вечеринку, ее сердце ухнуло вниз. Так она и знала, чего еще можно было ожидать от этого тупого типа? Он сосватал Машку какой-то конторе. Ну и что, что Паша должна была лишь «освоиться» и «присмотреться». Ей стало страшно в ожидании позора.

А все потому, что Паша тут же вспомнила другую корпоративную вечеринку, первую и единственную в своей жизни. Ее бывшая фирма отмечала какой-то юбилей, для чего арендовала небольшое кафе неподалеку от офиса, и со слов начальника Паша поняла, что это было их величайшей стратегической победой – так все было сложно. Примерно за неделю до события в конторе началось тихое брожение, причем Паша заметила это не сразу, все-таки сидела она в приемной и была оторвана от народа. Может, поэтому идти на мероприятие Паша не собиралась.

– Ты что, – случайно узнав об этом, спросила ее Ольга из отдела реализации, – камикадзе, что ли?

– Почему камикадзе? – поразилась Паша, которой было странно, что факт ее присутствия или отсутствия может кого-либо заинтересовать.

– Ты человек новый, это раз, а Никитич – человек сложный, это два. Он считает такие праздники актом, так сказать, народного единения. Если ты проигнорируешь коллектив, то сложностей у тебя прибавится.

– Да никто и не заметит.

– А вот тут ты очень ошибаешься. Нина в прошлом году пропустила – руку сломала, срослось неправильно, опять ломали и все такое. Так что ты думаешь? Никитич ей это припомнил и сказал потом, что могла бы и уважить коллектив, ведь рука – это не нога. А Вера Давыдовна? У нее полжелудка вырезали, на жесточайшей диете сидит, так он, знаешь, что выдал? А вы, говорит, принесите с собой свою еду в судочке и веселитесь. Сечешь, к чему это я?