Ирэн Фрэн - Набоб

Внезапно забили барабаны.

— Нахарахана, — объявил Нагеф-хан.

Это были музыкальные ворота. Они быстрым шагом миновали их и оказались в саду, в глубине которого виднелся вход в большой зал с несколькими рядами колонн, обтянутых красной тканью.

— Диван-и-Ам, набоб Мадек… Именно здесь тебе предстоит приветствовать тень Бога.

Мадек задрожал. В висках у него застучало. Глаза заволокла пелена. Тем не менее он уверенным шагом направился к трону Великого Могола, сжимая в руке золотые рупии, которые, по обычаю, должен был ему преподнести.

Навстречу Мадеку вышел старик с жезлом в руке. Он встал с ним рядом и обратился к сидевшей на плетеном бамбуковом троне фигуре в шелковой одежде:

— Приветствую тебя, Царь царей, Победитель мира, Владыка Вселенной!

«А где же трон с павлинами? Где потолки, отделанные серебром? Где же чудеса, о которых говорил Керскао?» — подумал Мадек и в этот момент получил тычок в спину.

— Подойди! Поприветствуй! — велел старик.

Мадек выполнил указание.

— Теперь поднеси свой назар!

Мадек протянул свои золотые рупии на муслиновом платке. Холеная рука императора схватила их и пересчитала. Тогда старик взял Мадека за плечи и заставил его выйти в сад. Могольские вельможи вышли вперед и заслонили от него императора. Мадек так и не разглядел его лица. Потом Мадека опять заставили кланяться, пока мимо проходили омрахи, Опоры Неба, Столпы Империи в своих шуршащих одеждах, презрительно наступая ему на ноги. Наконец приветствия закончились. Вельможи опять встали рядом с Мадеком. Слуги принесли подушки. Все сели.

На протяжении часа Могол молчал. Время от времени он щелкал пальцами, и грязные слуги мгновенно бросались выполнять его прихоть. Сначала был устроен парад кавалерии, нелепый в этом чахлом саду. Лошади гадили прямо на мрамор; одна из них лягнула слугу, что весьма развеселило присутствующих. После этого Могол захотел посмотреть бой специально обученных газелей, но через четверть часа это ему надоело. Тогда он велел принести выпотрошенные трупы баранов и стал вонзать в них ножи. Стражники переворачивали перед ним туши животных, располагая их в разных позициях. Каждый раз, когда он вытаскивал лезвие из плоти, вельможи хором восклицали:

— Чудеса, чудеса! Он творит чудеса!

Наконец Могол решил заговорить. Он с отвращением оттолкнул кровоточащие туши баранов, поправил складки одежды и, откинувшись на спинку трона, объявил:

— Приблизься, набоб!

— Чудеса! Он говорит чудесно! — заусердствовали придворные.

Мадек вышел вперед. Могол продолжал гнусавым голосом:

— Приблизься, Солнце моего сердца, Герой моей империи, Мадек, Набоб, Мадек, Бахадур, Всегда-готовый-к-сражениям, Мой Боевой Командир, Мадек, Баши, Третий-после-моего-Визиря!

Мадек подстроил ритм своих шагов к ритму, в котором император перечислял его титулы, так что оказался рядом с троном, как раз когда закончилось перечисление. Это произвело впечатление. Ему милостиво улыбнулись.

— Я, Шах Алам, потомок Тамерлана, Царь Царей, Покоритель Мира, Владыка Вселенной, объявляю тебя набобом высшей касты. Ты мой слуга, вот твоя печать, твой патент, возьми эту золотую одежду, этот тюрбан, этот султан, этот пояс…

Мадеку едва хватило времени, чтобы рассмотреть Могола. Это был пожилой человек; у него был колчан и сабля, но умел он обращаться с ними? От его холеных рук сильно пахло женскими духами… Эти руки потянулись к Мадеку, влажные пальцы коснулись его лба. Мадек хотел поднять глаза, но не успел. Слуги обхватили его и обернули какой-то тканью. Как же он мог забыть? Это, наверное, и есть халат, традиционная шитая золотом одежда. Такую же носил раджа Годха. Мадек глубоко вздохнул и надел тюрбан, а потом султан, поданный каким-то вельможей. Император кивнул и указал ему на коня:

— Это тоже тебе!

— Чудеса! Он творит чудеса! — затянули придворные.

Внезапно Могол встал. Завывание мгновенно прекратилось.

Он отстегнул свою саблю и прикрепил ее к поясу Мадека.

Нагеф-хан побледнел, но сразу же первым заголосил:

— Чудеса… Он творит чудеса…

Потом император повернулся к офицерам Мадека и стал раздавать им золотые платья и султаны с драгоценными камнями. Керскао был в восторге от новой парчовой одежды.

Отбросив все условности, Мадек попытался снова приблизиться к Моголу:

— Господин… Франция… Военные планы…

Император улыбнулся:

— Не беспокойся о благодарностях.

— Но…

— Все в свое время, — прервал его Нагеф-хан.

Церемония продолжалась еще четверть часа. Всех офицеров Мадека переодели в роскошные платья. Им пришлось еще десять раз согнуться в поклонах на потертом ковре, потом им предложили прогуляться по саду. Тем временем император потребовал принести еще одного мертвого барана и долго кромсал его плоть.

Внезапно он бросил взгляд на стоящее рядом красивое здание.

— Сераль, — прошептал Керскао.

Он угадал. Евнухи будто только и ждали этого взгляда.

— Приготовьте моих женщин, — сказал Могол.

— Чудеса! — закивали придворные.

Мадек понял, что сегодня император не расположен обсуждать серьезные проблемы.

Страж с жезлом подошел к французам и объявил:

— Прием окончен. Уходите.

Их вывели через другие ворота.

Едва они вышли из крепости, мир вновь наполнился звуками. К кортежу присоединились новый паланкин и военный оркестр. Эти новые почести не понравились Мадеку, но они произвели должное впечатление на толпу, и она стала кричать еще громче…

Мадек выпятил грудь. Как в лучшие дни своей молодости, он был преисполнен решимости вывести императора из состояния бездействия, как этого требуют Шевалье, Визаж, Сен-Фрэ… А что бы сказала Сарасвати, если бы узнала, какой у него теперь титул? Набоб высшей касты, бахадур, баши… Впервые за последние шесть лет ему захотелось увидеть ее. Это было, конечно, желание отыграться. Она, претендовавшая на то, чтобы вести войну, не сделала ничего, кроме того, что могла сделать любая женщина: вышла замуж. Он вспомнил ее слова: «Запомни, Мадек, в этом мире существуют две расы: мужчины и женщины!» Конечно! И война — это мужское дело. Сама того не подозревая, Сарасвати толкнула его на путь, ведущий к славе и величию. В этот вечер Мадек пожелал остаться один в своем шатре, чтобы разобраться в своих чувствах.

Он понял, что наконец избавился от комплекса неполноценности, порожденного его низким происхождением, что теперь не он будет зависеть от людей и обстоятельств, а они от него. Ведь за ним стоит нация, Франция, которая, возможно, теперь помолвлена с Индией.

Он не мог описать это новое состояние. Может быть, это и есть История, о которой упоминал Шевалье? Пока это был чуждый ему язык. Тем не менее ощущение было настолько сильным и ошеломляющим, что Мадек решил теперь записывать все, что с ним происходит, и то, что осталось в прошлом. Но сейчас важно было записать события сегодняшнего дня.

Мадек присел на корточки на ковре и впервые в жизни начал корпеть над текстом, который не представлял собой ни военный договор, ни финансовое соглашение. Он перечислил свои титулы, полученные подарки, скупые слова Могола. Перечитав все это, он понял, что не отразил самого главного: того странного впечатления, которое не покидало его весь этот день. Он долго не мог подобрать нужные слова. После целого часа мучительных размышлений он написал наконец фразу, которая его удовлетворила: «Думая теперь о величии, в котором я сейчас пребываю, я с трудом могу поверить, что все это не сон».

Декабрь 1772-го — январь 1773 года

Известие о приеме, оказанном Мадеку в Дели, распространилось по Индии с невероятной быстротой. Он был первым фиранги, который изменил своему богатому и могущественному хозяину и встал под знамена императора, не значившего ничего или почти ничего.

Верный договоренности, Визаж сообщил Сарасвати о том, какое впечатление это событие произвело в Шандернагоре и даже в самой Франции. Ходили слухи, что отдельные франци и португальские монастыри один за другим просили у набоба покровительства, и поговаривали, что в самом Версале обсуждают удивительную эпопею его жизни. Сарасвати слушала молча. Она не гонялась за новостями, новости сами находили ее. Визаж теперь полностью находился в ее власти. Вот и он не устоял перед ее чарами. Старый лекарь с нетерпением ждал писем из Шандернагора, потому что они давали повод еще раз увидеть царицу, проникнуть в ее покои, впитать в себя запах ее духов.

Сегодня Сарасвати сама позвала его к себе. И вот он, обычно такой сдержанный и спокойный, на глазах у всех бросился бежать по галереям дворца, задыхаясь, сияя, не боясь обнаружить свою тревогу и свою страсть.

Едва переступив порог ее покоев, Визаж понял, что случилось что-то серьезное. Может быть, началась война?

— Возьми себе подушку, Визаж, — сказала Сарасвати, жестом предложив ему сесть на ковер. — Я знаю, что ты не получал писем из Шандернагора. На этот раз я сама хочу отправить послание.

Сарасвати протянула ему кулек с бетелем, и он заметил, что у нее дрожат руки.

— Визаж… Джаты хотят напасть на земли Могола.

— Мадек уже однажды разбил их. Они и теперь проиграют, — невозмутимо ответил он.

— Джаты, — повторила она. — Вместе с маратхами! Двести пятьдесят тысяч человек…

Визаж побледнел:

— Не позволяй этого. Угроонг не пойдет против твоей воли…

— Не рассчитывай на это, — жестко сказала она.

Визажа охватил гнев. Он вдруг почувствовал к ней отвращение.

— Тогда, царица, я больше не на твоей стороне! Я уезжаю. Я не могу оставаться в лагере, в котором хладнокровно готовятся погубить Мадека!