— Маш, — он сел напротив. — Я кое о чем хотел с тобой поговорить.

Глянула на него напряженно, боясь начала самой неприятной темы, но он удивил:

— Я про твою учебу. Ты хотела стать юристом? Но тогда сколько лет ты будешь носиться девочкой на побегушках и ублажать престарелых клиентов по телефону?

— Столько, сколько захочу, — ответила сухо. — Вряд ли это твое дело, мой самый престарелый клиент Кирилл Алексеевич.

— Кир, — поправил он спокойно. — А о заочке не думала?

Во мне раздувалась язвительность:

— О! Я придумала выход! А давай ты будешь оплачивать мне квартиру и учебу, а за это что-нибудь потребуешь?

Всплеск сарказма только расширил его улыбку:

— Примерно так.

— Тогда понятно, к чему это было! Это же мечта каждой приезжей — заполучить себе господина и всего лишь спать с ним по понедельникам и четвергам, в пятницу — избиение, а каждую вторую субботу месяца вылизывание члена в общественных местах.

Он от последнего заявления как-то нервно сглотнул — случайно представил? Но лицо удержал:

— Вообще-то, я имел в виду целевой договор с фирмой, потом ты будешь обязана отработать не меньше трех лет. Но твоя идея мне определенно нравится больше. Маш, ты чего так смотришь? Я пошутил.

— В каком из вариантов? — я совершенно забыла о чае.

— Просто подумай. Это реальная возможность, но привязка на годы к месту работы.

— Привязка к тебе заодно, — я уже успокоилась и невольно начала размышлять.

— Почему бы и не да?

Я оценила лукавую улыбку и невольно улыбнулась в ответ:

— Снова хочешь сделать меня подчиненной? Ты же так радовался, что больше нет границ для… нашего общения.

— Смотря в каком смысле подчиненной, — прозвучало очень двусмысленно. — И нет, я не горю желанием устраивать тебя обратно, даже врать на этот счет не буду. Но все равно предлагаю — потому что хочу предложить.

Я поднялась на ноги, оставив едва тронутый чай, и шагнула к выходу из кухни.

— Нет, Кир, ты хочешь меня купить. Это часто случается с людьми, у которых столько денег.

Он встал молниеносно и ринулся за мной, вдруг заговорив с нажимом:

— А ты у нас независимая и сильная, так? И ведь не дура, но никак не можешь понять — ты или сейчас берешься за свое будущее, или не берешься уже никогда. Так и будешь в сорок лет книжки развозить и надеяться, что твоего Юрку не прикроют? Я предложил вариант, о котором многие абитуриенты даже мечтать не могут, но ты и здесь обнаружила какую-то подоплеку.

Да потому что есть эта подоплека, сукин ты сын! Потому что в помощи твоей всегда есть скрытый смысл! Потому что ты не побежал с этим предложением к тем самым абитуриентам, а заманил именно меня на свою футуристическую кухню!

Я развернулась, уже готовая с яростью высказать и это, и еще сверх того, но отшатнулась, поскольку он подался на меня. Прижалась спиной к гладкой плитке, и две руки тут же врезались в стену по обе стороны от лица. Кир наклонился и почти прошептал:

— Независимость — это круто, Маш. Но только если она не граничит с дебилизмом. Многим помогают подняться — мне помогал отец и брат. Но дальше уже все зависит от человека. И каким же надо быть кретином, чтобы корчить из себя главного любителя свободы?

У меня все мысли из головы выветрились. Почему-то в глаза попалась его щетина — ну да, воскресенье же, незачем блистать. Не перед кем. Это он в офисе — хлыщ лощеный, а дома… вот такой. Проще, что ли, понятнее. Я должна была что-то ответить, но получилось сморозить какую-то чушь:

— Сам кретин.

Легкую хрипотцу в голосе расслышали мы оба. Может, именно она и подтолкнула его перевести взгляд с моих глаз на губы. И расстояние начало сокращаться.

— Ты же обещал, что не тронешь, — я сама свой голос не слышала.

— Что не трону пальцем, — напомнил он и поцеловал.

Боже, как он целует… Первое касание осторожное, затем резкий выдох — тот самый, который звучит как лопнувшая цепь. И он, срываясь с этой цепи, уже не сдерживается — почти с силой раздвигает языком губы, проникает внутрь, не позволяет перехватить инициативу, уже поглощенный своим же напором. А ноги дрожат, руки вцепляются в ткань футболки, и хочется то ли вжаться в него, то ли оттолкнуть и закричать. Вместо этого я расслабляюсь и позволяю делать что угодно, хотя и цепляюсь за остатки разума.

А о чем закричать? О том, чтобы плюнул на обещание и уже дал волю рукам? Что прямо сейчас я хочу его? Или о том, что я ему не дешевая подделка какой-то там Галины, не отдохновение и не способ терзаться сходством. Что я сама по себе — вот такая, со слишком пухлыми губами и широко посаженными глазами, шатенка, крашенная в шатенку — но это я, отдельная личность, заслуживающая таких же исключительных взглядов?

Я почти взвыла от смеси этих эмоций и все-таки оттолкнула. Кир, как ни странно, легко поддался и отстранился, снова ловя мой взгляд.

— Отпусти, — попросила я.

— Я тебя не держу.

Вот только руки так и обозначают границы. Присесть? Попробовать отвести его руки в стороны?

— Маш, — он смотрел в глаза и больше не склонялся к губам. — Я же нравлюсь тебе. Неужели даже в этом сложно признаться?

— Нравишься, — у меня не было сил врать. — Но я боюсь подобных отношений, как уже говорила. Твоих замашек на абсолютную власть.

— Мужчина создан брать, а женщина — сдаваться, причем рефлекторно выбирает сильнейшего. Это на уровне инстинктов, просто у некоторых выражено ярче. У меня выражено в желании доминировать в сексе, но ты уже придумала себе, что со мной вообще всякую свободу потеряешь.

— И ошейник не заставишь носить? — съязвила я, чтобы саму себя подбодрить.

— Почему же? Заставлю, — он снова улыбался. — Маш, да хватит уже бегать от того, что все равно произойдет. Теперь-то уже ясно, что мы все равно попробуем друг друга, — короткая пауза, — на вкус.

— Убери руки, Кир. Я хочу уйти.

— Нет, уйти хочет твоя независимость. А чего хочешь ты?

Я знала чего. Как бы это ни смущало и ни противоречило всем моим настройкам, я знала. Но только не в качестве замены. Вскинулась и спросила с вызовом:

— А ты чего хочешь? При условии, что все-таки не тронешь меня и пальцем.

— Могу продолжать без рук, мы неплохо справлялись. Но… слушай, у меня другая идея. Я хочу то, что ты умеешь лучше всего — ну, из того что я проверял.

Он вдруг отошел от меня и направился в зал. Я ждала в недоумении, пока ноги снова нальются силой, потом шагнула за ним.

— Садись туда, — он указал на круглое лежбище. — Можешь на диван, в кресло или к стене, как удобно. Плачу по тому же тарифу.

— За что?

Я никак не могла понять и наблюдала, как сам он усаживается прямо на пол и облокачивается спиной на диван. Поднимает руку с пультом, подбирая освещение — сначала гаснет огромный круг в центре, потом мелкие лампочки по периметру. Но не все, часть все еще светит, но тускло, окуная помещение в желтоватый полумрак.

— За секс по телефону. Садись, профи, и давай поболтаем. Ну же, Ева, это вызов!

Он провоцировал — я велась. Я велась даже при твердом понимании, что он провоцировал. Такое случается, когда встречаешь сильнейшего противника, который уже несколько раз одерживал над тобой победу. От таких уже не убегают, на таких подсаживаются как на наркоту.

Через две минуты я сидела на полу с другой стороны дивана и рассматривала огромное окно.

— Кто начнет? — я разорвала тянущую нервы паузу.

— А кто из нас на этом зарабатывает? Я дилетант, руководи.

Коротко вдохнула. Вообще-то, это шанс взять реванш, ведь я действительно профи.

— Хорошо. Я в твоей спальне. Оборачиваюсь на звук открывающейся двери. На мне короткое белое невинное платье и чулки. Белья нет, я знаю, что ты этого не любишь. Не смотрю в глаза и жду, когда ты сам скажешь, чего хочешь.

— Хорошо… — он тоже снизил тон. — Мне не нравится эта тряпка на тебе. Белый цвет ассоциируется у меня с больницами, а не невинностью.

— Снять, Мастер?

— Подожди пока. У меня в руках длинный упругий стек. Я направляюсь к тебе, но останавливаюсь в двух шагах. Кончиком медленно поднимаю подол — я хочу увидеть, проверить. Поднимаю выше, оголяя уже и живот.

— Я смущенно отступаю. Мне не по себе от такого пристального взгляда и…

— За что и получаешь хлесткий удар по бедру. Замри на месте, Ева, не ты здесь определяешь направление движений. Теперь я смотрю и на твое лицо, мне нужна реакция. Возьми подол платья и задери, держи так, стой так. Смущайся, сколько влезет, но подол не отпускай.

— Да, Мастер.

— Я веду стеком по ткани вверх, касаюсь подбородка и заставляю поднять лицо. Ты будешь смотреть мне в глаза, услышала? Что бы я ни делал, ты будешь смотреть в глаза.

— Да, Мастер. У меня начинают от волнения дрожать руки.

— Опускаю вниз, касаюсь кончиком тебя там. Ты вздрагиваешь, но заставляешь себя держать позу. Стек гладит нежно, обводит половые губы, слегка попадает между складок, но не углубляется.

На это лучше ничего не отвечать — Кир уже разогнался. Потому я просто выдала тихий стон. И в его голосе послышалась легкая улыбка:

— Хорошая девочка, послушная. И мне все-таки не нравится эта тряпка, сними.

— Я стягиваю платье рывком через голову и отбрасываю…

— О нет, не отбрасываешь. Ты сворачиваешь его и затыкаешь себе рот. Эта тряпка все равно больше ни на что не годится. Давай же, я жду.

Всё, на этом полный конец инициативе. Теперь по обозначенным правилам игры я вправе издавать только сдавленные, приглушенные стоны. Почему доминанты так любят ограничивать своих партнеров любыми возможными способами?

— В глаза смотри, — в голосе его появился знакомый холодок. — Я хочу видеть, как тебе нравится то, что я с тобой делаю. И что бы я с тобой ни делал. Отставь одну ногу в сторону, шире — так, чтобы ты внизу открылась. Я все еще веду нежно по краям, дразню. И только теперь завожу стек на слизистую, он касается мягко, выныривает, а потом снова возвращается, иногда с большим нажимом. Держи ноги широко, Ева, ты будешь кончать даже от палки, если я этого захочу. Да хоть от табуретки — кстати, запомню эту мысль на следующий раз. А я буду смотреть, как ты послушно стараешься, потому что я приказал. Столько раз, сколько мне захочется. Потому что ты делаешь только то, что хочется мне.