Сандра Браун - На закате

– Я, пожалуй, останусь в чулках, раз они тебе так нравятся.

– Мне нравишься ты. – Эти слова изумили обоих. Взгляды стали еще пристальнее и, казалось, проникали в самую душу.

– Правда? – спросила она так тихо, что Росс едва расслышал.

– Да.

Он произнес это так убежденно, словно никогда не сомневался в этом. Росс пытался бороться со своим чувством, но незаметно, исподволь Лидия завладела его сердцем. И недавний приступ ревности лишь подтвердил, как много значит для него эта женщина. Пораженный своим открытием, Росс замер. Сила захлестнувших его чувств завораживала и пугала. Только теперь он отчетливо понял, что отныне ему не придется бороться с собой.

Вероятно, Лидия ждала каких-то слов, но, не владея языком нежной страсти, Росс молчал. Всему этому еще предстояло научиться. Пока же, проведя пальцем по ее груди, он признался:

– Ни с одной женщиной я не был так близок.

Сознавая, что это скупое признание стоит дороже самых изысканных похвал, она обвила руками шею мужа и сама поднесла грудь к его рту.

– Я на небесах, когда ты ласкаешь меня языком. Это самое чудесное, что есть на свете!

Не отрывая губ от прелестной выпуклости, Росс слегка вошел во влажное жаждущее лоно. Его охватило предвкушение полного обладания.

– Ошибаешься, – прошептал он. – Есть кое-что и получше.

– Что же? Покажи.

Росс увидел устремленные на него широко раскрытые глаза жены, полные искреннего любопытства.

Проведя ладонью по внутренней стороне ее бедра, Росс наклонился и поцеловал нежную кожу прямо над подвязкой.

– У тебя великолепные ноги, – прошептал он и, словно желая убедиться в этом, начал спускать чулок. Каждое движение руки сопровождалось игривым касанием губ.

Отдавшись наслаждению, Лидия не сводила глаз с мужа. Между тем его губы и пальцы добрались до маленькой ступни, начали обратное восхождение и остановились, наткнувшись на шелковистый хохолок волос.

– Ты такая красивая, – выдохнул Росс.

Лидия молчала, завороженная его голосом и ласками. Когда палец Росса погрузился в теплую влагу ее лона, она замерла. И вдруг насторожилась. Ощущения изменились – теперь между ног Лидия чувствовала не только палец, но и губы.

– Росс! – Потрясенная, она попыталась оттолкнуть его. Но поздно – он уже целовал ее там, а она, сама того не сознавая, все крепче прижимала к себе его голову.

Этот поцелуй был таким же нежным, как тот, который Росс дарил ее губам. Осторожно раздвинув лепестки, скрывавшие вход в самое сокровенное место, он припал к нему ртом. Каждое движение языка было данью восхищению ее прелестью, юностью, невинностью, хотя эта невинность и подверглась осквернению. Нежные губы Росса излечили Лидию от ран, нанесенных жестоким насильником. Эти губы благодарили ее за ту щедрость, с какой она дарила мужу свое тело. Никогда прежде Росс не испытывал ничего подобного.

Волны блаженства омывали Лидию, еще недавно она даже не представляла себе того, что происходило с ней сейчас. И хотя сначала ее поражали действия Росса, она быстро поняла, что этот редкий дар надо принимать с той же безрассудной готовностью, с какой ей предлагали его.

Всепоглощающий восторг нарастал с каждым движением языка, с каждой лаской губ. Дыхание Лидии участилось. Ей казалось, что она теряет сознание, но в этот момент Росс стремительно вошел в нее, заполняя щемящую пустоту своей мощной плотью. И почти сразу в лоно Лидии излилась теплая струя его семени.

Придя в себя, она обнаружила, что они по-прежнему лежат, слившись воедино, а жезл Росса все так же тверд.

– Что с тобой? – удивилась она.

– Извини. Мне мало.

Он задвигался в ней, вначале медленно, затем все убыстряя движения. И снова Лидия взмыла на вершину блаженства, но на этот раз одновременно с мужем. Росс с ликованием выдохнул ее имя.

– Я действительно устала, но спать не хочу. А вдруг, проснувшись, я пойму, что это был только сон?

Росс вздохнул:

– Мне тоже не хочется спать. Так чудесно держать тебя в объятиях! – Он обвил жену рукой и чмокнул в нос. – Объясни, почему ты, выросшая среди дряни, выражаешься так изысканно? Кто тебя научил?

– Я не всегда жила на ферме. Вначале мой родной отец, мама и я жили в городе. Я смутно помню то время. А вот дом мне запомнился. Мама выращивала цветы в саду. У меня была своя комната с большим окном. Летними вечерами я любила сидеть на подоконнике и смотреть на звезды. Ветер раздувал занавески. Они были белоснежные и приятно шелестели…

– Когда у нас будет свой дом, мы непременно повесим белые занавески, – пообещал Росс. – А что случилось с твоим отцом?

– Он умер. Его звали Джозеф Брайант. – Лидия вдруг выпрямилась и гордо произнесла: – Ты хотел знать мое полное имя? Вот оно – Лидия Брайант!

– Ошибаешься. – Росс нежно поцеловал жену в губы. – Теперь ты Лидия Коулмен.

– И правда, – согласилась она, нежась в его объятиях. – Папа писал статьи в газету – что-то насчет рабства. Людям это часто не нравилось. Однажды он сказал, что нам надо перебраться на Север, и уехал подыскивать новое жилье. Мы с мамой были в восторге. Но на Севере он заболел и умер. Я была тогда совсем маленькая и плохо его помню.

– А я своего отца вообще не знал. Им мог оказаться любой из клиентов моей матери.

– Судя по тебе, это был необыкновенно красивый и сильный мужчина. Впрочем, какое это имеет значение? Главное, что благодаря ему ты появился на свет.

Растроганный этими словами, Росс поцеловал жене руку.

– Продолжай. Когда твоя мать вторично вышла замуж?

– Точно не помню. Кажется, мне было лет десять. Дом пришлось продать. В городе на нас смотрели косо – вероятно, из-за папиных статей.

Об остальном Росс и сам догадался – аболиционист Брайант явно не пользовался симпатией соседей-южан. Он решил перевезти семью на Север, но, не выдержав перемены климата, заболел чахоткой и умер. Вдова и дочь остались без средств.

– Мы сняли комнату в каком-то старом доме – темную, сырую. Мама день и ночь шила для богатых леди, и все же нам не удавалось свести концы с концами. Однажды мама сказала, что встретила человека, у которого есть своя ферма.

Они поженились, и он перевез нас к себе. То, что этот человек называл домом, оказалось жалкой хибарой, где летом стояла невыносимая жара, а зимой донимал холод. Мне отвели место на чердаке, куда можно было вскарабкаться только по шаткой лестнице. В этом грязном запущенном доме маме приходилось работать с утра до ночи, чтобы привести его в порядок и приготовить еду. Только сейчас я понимаю, какое отчаяние заставило ее решиться на этот брак! Впрочем, новый муж посулил ей золотые горы, и она по доверчивости легко попалась на эту удочку. Мама надеялась, что на ферме хотя бы еды будет вдоволь, а ее единственная дочь вырастет на свежем воздухе, а не в душной городской каморке.

– Ты говорила, что у этого человека был сын.

– Да, намного старше меня. Когда мама вышла замуж, Клэнси был уже взрослым. Он и его отец день и ночь ругались друг с другом да и с соседями, которых ненавидели. Впрочем, соседи платили им тем же и свою ненависть перенесли на нас. Стоило нам отправиться в город за покупками, как вслед летели оскорбления. Маму это очень угнетало, и вскоре она вообще перестала выходить из дому. Я же боялась ездить в город без нее, с отчимом и сводным братом.

Росс нежно обнял жену.

– Та жизнь осталась в прошлом, Лидия. Я рад, что мы обо всем рассказали друг другу. Ты – единственный человек на свете, который знает обо мне правду. Еще знал Джон Сакс, но он умер.

Лидия подумала, что, к несчастью, секрет Росса известен не только ей, но и Клэнси. Да и полицейские все еще ищут Санни Кларка. Но она сделает все, чтобы они никогда не нашли его!

– А разве Виктории ты ничего не говорил?

– Нет.

Она удовлетворенно вздохнула. Хотя Росс до сих пор любит Викторию, но доверился-то он ей, Лидии!

– Росс!

– Что?

– То, что ты недавно делал со мной…

Он насторожился:

– Ну?

– Да нет, ничего. Пустяки.

– И все же?

– Просто я подумала… – Лидия оперлась на локоть и заглянула мужу в глаза. – Нельзя ли то же самое проделать с тобой?..

В 1872 году Джефферсон переживал пору расцвета. Уступая лишь Галвестону, самому крупному городу Техаса, он был средоточием торговли и важнейшим транспортным узлом. Многочисленные суда швартовались у его причалов, исторгая из своих недр пассажиров, которые затем отправлялись на запад уже в фургонах, и разнообразные грузы. Потом на борт грузили огромные тюки хлопка, чтобы доставить их на рынки Нового Орлеана.

Улицы были запружены людьми. Для большинства из них Джефферсон служил перевалочным пунктом, здесь покупали, продавали и обменивали все на свете. Деньги и товары постоянно переходили из рук в руки. Среди городских обитателей выделялись по меньшей мере три категории: негры, только что ставшие свободными, но по привычке державшиеся в тени; аристократы, потерявшие все в результате войны, но предпочитавшие делать вид, будто недавний конфликт ничуть не нарушил их жизнь и не изменил положения в обществе; и так называемые «саквояжники», которых презрительно сторонились или принимали с распростертыми объятиями в зависимости от того, много ли у них денег и щедро ли они эти деньги расточали. Респектабельные отцы семейств с опаской поглядывали на прожженных авантюристов, наводнивших город, и старались держаться подальше от порта, где собирался всякий сброд. Словом, в Джефферсоне удобно было назначить встречу… или затеряться навсегда.