Но все это было в те времена, когда и денег, и слуг хватало в избытке. Теперь же, однако, и мать, и дочь только в очень редких случаях имели возможность появляться на людях в дорогих нарядах: семья давно уже находилась в стесненных обстоятельствах и не могла принимать приглашения богатых знакомых, поскольку была не в состоянии ответить тем же. Правда, Бервин оставил немалое состояние, да и Вашел был богат до того, как ссудил немало денег и товаров своему отцу Вильому де Жерару. Похоже, тот забыл, что обещал вернуть долг в самое короткое время, и, умирая, оставил все старшему сыну, Алейну, который и был причиной финансовых затруднений отца.

К этому времени Вашел уже понял, насколько плохи их дела и какая разразится трагедия, если он не получит помощи от короля и не выплатит жалованья рыцарям. Как и он, они вернулись в Англию и узнали, что многие аристократы отказывают им в титулах, якобы из опасения, что казна королевства разорится. И все же, видя, что другие купаются в богатстве и роскоши, Вашел невольно проникался неприязнью к сильным мира сего. Элспет была для него всем, особенно потому, что первая супруга была женщиной не слишком приятной и умерла родами, проклиная его имя. И теперь он опасался, что, впав в бедность, потеряет любовь и уважение Элспет. Но наконец сегодня вечером он будет вознагражден королем за все годы изнурительной службы.

К изумлению Абриэль, она узнала шотландца среди людей, беседовавших и смеявшихся с королем за почетным высоким столом. Пока они ожидали прихода слуги с чашей душистой воды для омовения рук, Корделия подтолкнула ее:

– Да, на такого мужчину приятно посмотреть.

Абриэль поспешно отвела глаза от высокого стола, чувствуя, как по щекам ползет краска.

– Король слишком стар для меня, чтобы…

Но Корделия только рассмеялась и лукаво прошептала:

– Меня, дорогая Абриэль не одурачишь. Ты не единственная, кто смотрит на этого красивого шотландца, ибо все женщины знают, что зовут его Рейвен Сиберн и что он эмиссар его величества, короля Давида Шотландского, посол своей страны при нормандском дворе!

– За высоким столом сидит шотландец? – с невинным видом осведомилась Абриэль и едва заметно улыбнулась, когда Корделия закатила глаза и прикрыла ладонью рот, чтобы не расхохотаться во все горло. – Корделия, если и есть на свете человек, о котором не стоит думать, так это он. Пусть король Генрих женится на сестре короля Давида, и между нашими странами воцарится мир, мы с тобой прекрасно знаем, какую глубокую неприязнь питают к шотландцам наши соотечественники на севере. В приграничных землях творятся ужасные дела, и нам с тобой известно, что подобные вещи так легко не забываются.

Корделия склонила голову и весело блеснула глазами.

– По-моему, ты не права, Абриэль. Неужели нельзя просто смотреть на мужчину, забывая при этом, кто он и откуда? Разве приятный шотландский выговор и мужская улыбка не достаточное дополнение к теплому летнему вечеру?

Абриэль вздохнула, отказываясь реагировать на шутки подруги, но чувство неловкости не проходило. Неужели сегодняшнее празднество будет омрачено спорами гордых мужчин? Она успела заметить немало неприязненных взглядов, направленных в сторону шотландца.

– Корделия, я не представляю, чтобы кто-то забавлялся, слыша о столь серьезных вещах, – тихо, чтобы не слышали родители, упрекнула подругу Абриэль. – Я смотреть на него не могу без того, чтобы не почувствовать себя предательницей! С меня достаточно распрей между саксами и норманнами. Не хватало еще выйти замуж за того, кто станет источником новых неприятностей в этой стране!

– А разве я что-то сказала о браке? – спросила Корделия. Абриэль нахмурилась, но тут же невольно рассмеялась:

– Нет, по правде говоря, ни единого слова. И это доказывает, что я слишком погружена в свои заботы. Сегодняшний вечер предназначен для развлечений.

– Вот и развлекайся, Абриэль! – тихо ответила Корделия, коснувшись руки подруги. – Ты вполне это заслужила.

Тут слуги начали разносить угощения. Женщины поражение смотрели на фаршированных павлинов, лежавших на огромных блюдах и удивительно походивших на живых птиц. Каждое кушанье было настолько искусно приготовлено, что девушки больше ели, чем говорили, и Абриэль чувствовала, как с каждой минутой в ней растет тревога. Никто не знал, что произойдет дальше, и впервые после смерти Уэлдона она чувствовала, что жизнь полна возможностей.

Девушка глянула на мать и отчима, увидела отражение собственной надежды в любящих взглядах, которыми они обменивались. Если норманны и саксы могли бы примириться, точно так же как эти двое, значит, и у нее появится надежда на счастье.

Как ни удивительно, до нее доносились обрывки беседы за высоким столом, и Корделия снова подтолкнула ее, когда кто-то из аристократов спросил Рейвена[1] Сиберна, откуда у него такое имя.

Глубокие, низкие ноты голоса шотландца вызвали нервный озноб, волной прокатившийся по спине девушки. Она понимала, что неприлично подслушивать чужие разговоры, но он говорил так громко, что окружающие невольно слышали каждое слово.

– Когда мать ждала меня, она проснулась посреди ночи от стука в окно. Стук упорно продолжался, пока она наконец не встала с постели и не открыла ставни. В окно смело влетел ворон и склонил голову набок.

«Святые небеса, – прошептала она, – ты ведешь себя так, будто имеешь право быть здесь».

Выслушав ее, птица вылетела из окна и минуту спустя вернулась с крохотной веточкой, которую сорвала с розового куста матери. Учитывая, что отец в ту ночь не приехал домой, она испугалась, что лошадь сбросила мужа или, не дай Бог, на него напали разбойники. Она заставила слугу запрячь коня в повозку и везти ее по дорожке, которую обычно выбирал мой отец для возвращения домой. Ворон летел впереди. И к удивлению матери, привел ее прямо к отцу, который как раз пересекал реку, когда мост провалился и жеребец упал в ледяную воду, где застрял между двумя скалами. Отец едва не замерз на сильном ветру, но наш слуга освободил его и принялся растирать ноги. Поэтому матушка всю оставшуюся жизнь была благодарна семейству воронов и даже назвала меня в честь одного из них.

Все слышавшие эту историю рассмеялись, но мягкий смех Абриэль застрял у нее в горле, когда Рейвен устремил на девушку взор, и она потонула в его темно-синих глубинах. Неожиданно она стала пленницей бездонных полуночных глаз, и, хотя все окружающие ничего не заметили, ощущение было такое, будто она и шотландец остались одни в целом мире. Чувство это было совершенно непривычным, некий нарождающийся женский инстинкт распознал значение яростного блеска его глаз, и Абриэль поняла, что сейчас он испытывает то же самое, что и она.

– А что случилось с тем вороном из рассказа? – крикнул кто-то, как показалось Абриэль, с другого конца зала. И этого было достаточно, чтобы разорвать кольцо чар.

– О, моя мать велела приготовить его на обед, – с серьезным видом ответил Рейвен, не отводя взгляда.

Абриэль в изумлении открыла рот, чем вызвала громкий смех короля. Тот сразу заметил, на кого смотрит Рейвен, и теперь тоже уставился на нее. Его величество с силой ударил кулаком по столу.

– Парнишка просто пошутил, миледи, так что не опасайтесь.

Теперь на Абриэль, казалось, глазел весь зал. Даже мать с интересом посмотрела на дочь, а вот отчим недовольно нахмурился, очевидно, не желая никаких неприятных происшествий сегодня вечером.

Абриэль вдруг заметила, как открытая улыбка Рейвена стала более настороженной. Неужели он тоже понял, что она не для него?!

Он прижал сильную руку к складкам пледа, лежащим поперек его обтянутой черной тканью груди, и сдержанно произнес:

– Простите за неудачную шутку, миледи. Ворон остался с нами и следил за моим отцом, как пес за костью. Мы так и не поняли причины такой привязанности… разве что у моего отца был брат-близнец, который год назад утонул. У него был ворон, любивший летать над повозкой. Ворон жил с нами, пока не умер от старости. Так что, видите, бывает, что можно приручить даже хищную птицу.

Абриэль облегченно вздохнула, когда он спокойно отвернулся, чтобы ответить на вопрос короля. Но даже под этим облегчением крылась непонятная тревога.

Пиршество подошло к концу, и король поднялся во весь рост, возвышаясь над молчаливой толпой. Сотни аристократов, рыцарей и их семьи ожидали объявления короля. Абриэль заметила, как крепко сжимает Вашел руку жены, ища поддержки и сочувствия.

Король пышно восхвалял великие деяния саксов, боровшихся под его знаменами, особенно выделяя Бервина Харрингтона. Абриэль едва не плакала от гордости за отца. У матери на глазах тоже выступили слезы, а Вашел в отличие от других мужчин не выказал ревности. Очевидно, он любил Элспет настолько, чтобы делить с ней ее воспоминания. Наконец его величество перешел к тому, что так волновало Вашела и касалось его будущего.

– Есть тысячи людей, норманнов и саксов, которые боролись во имя Господа с неверными, заполонившими Святую землю. Король выражает им глубочайшую благодарность и желал бы каждого вознаградить по достоинству, но мы должны прежде всего думать о благе государства, а не о благе отдельных людей. Англия должна оставаться сильной, и сокровищницу истощать попросту опасно. Поэтому нашим солдатам достанутся только смиреннейшая благодарность и сознание того, что их служба была бесценной. Сегодня же мы будем праздновать наши победы песнями и танцами.

Король поднял руку, и менестрели заиграли веселую мелодию на волынках и лютнях, но Абриэль сидела, оцепенев, не веря собственным ушам. Значит, Вашел не получит и медного гроша за годы верной службы?! И это тогда, как остальные расхватали и титулы, и богатства?

Комок в ее горле разрастался с такой быстротой, что казалось, она никогда не сможет его проглотить, а глаза больно защипало. Она знала, что остальные сидящие за длинным раскладным столом смотрят на них, тихо переговариваясь, обсуждая будущее ее семьи.