Как поведал мне Филипп, если Антон курит – то сильно нервничает. А если пьет виски и курит одновременно – это просто катастрофа. Тогда, в зависимости от степени потребления алкоголя и табака, он либо злой, либо очень злой, либо безумно злой и нервный вдобавок.

– Крайне неприятная версия Кея, – добавил тогда Арин, проходящий мимо с кучей каких-то проводов – дело было в студии. И Фил с ним согласился.

Я вернулась из кухни, а он уже смолил сигарету, наблюдая за пепельно-белыми завитками клубов дыма. Увидев новую, только что распечатанную пачку сигарет, я в недоумении посмотрела на молодого человека.

– Дым мешает? – спросил Антон, глядя на город – а зрелище действительно было впечатляющим. С лоджии квартиры Тропининых открывался вид на центральные, даже ночью живущие какой-то своей особенной жизнью, кварталы города.

– Он тебе мешает, портит твое здоровье, – отозвалась я, облокотившись на перила, и наслаждаясь тем, что просто могу находиться рядом. Да, я не люблю дым, но если его это успокаивает – пусть курит.

– Заботишься обо мне, Катенька? – Антон последний раз затянулся, затушил сигарету и метко кинул ее в пепельницу. Хорошо хоть, с балкона вниз не кинул, хоть какие-то нормы этикета у нашего рокера имеются.

– А что мне еще прикажешь делать? – я улыбнулась и несколько раз провела указательным пальцем по треугольному вырезу его простой черной футболки, подчеркивающей разворот плеч.

Мне до сих пор хотелось дотронуться до него и не отпускать, и это желание граничило едва ли не с физической болью, очень приятной и мучительной одновременно. Она тотчас проходила, стоило мне коснуться Кея. Даже больше – мучение от невозможности быть рядом с ним заменялось удовольствием.

Не знаю, что чувствовал он сам, когда я была рядом. Мой ехидный внутренний голос шептал, что примерно то же, но помноженное на трижды. А еще неустанно напоминал мне о том, что Антоша у нас мальчик взрослый и просто поцелуи и ласки его только дразнят.

Я не знала, нравится ли мне дразнить его.

Конечно, нравится!

– Ты же у нас сам о себе не в состоянии позаботиться, – продолжала я, глядя с отстраненной нежностью на него, хотя это было неправдой. Заботиться Антон умел – особенно о тех, кто был ему дорог. Правда, порою делал это весьма своеобразно.

Вместо ответа немногословный в те вечер и ночь Кей наклонился ко мне, положив одну руку на мой затылок, а второй проводя вдоль спины, и после без каких-либо слов поцеловал. Делал он это с каким-то мучительным упоением, сжимая в чуть дрожащих пальцах ткань моей блузки и с силой привлекая меня к себе.

После сигареты вкус его губ был слегка горьковатым, как это обычно бывало после того, как он пил свой любимый черный несладкий кофе, и мне вдруг очень понравилось это ощущение. Я даже тогда зажмурилась, чтобы запечатлеть его в своей памяти, а Кей, поняв это, рассмеялся.

– Если хочешь, я буду курить для тебя ежедневно, – своим привычно наглым тоном прошептал он мне на ухо, заставив меня едва заметно вздрогнуть. – А после целовать.

– Хочу, – с вызовом сказала я, глядя в его немигающие глаза. – Когда вернешься.

– Я запомню, – пообещал он, гладя меня по волосам, а я прижималась щекой к его груди.

Мы стояли на лоджии, наблюдая за ночным городом сверху, словно молодые боги Олимпа, озирающие свои греческие владения. Я пила виноградный сок, задерживая его во рту и наслаждаясь вкусом напитка, а Антон пил вино и вновь курил, облокотившись о перила и глядя перед собой, почти не мигая. В темноте серые глаза казались темно-сизыми, почти черными.

Небо над нами было темное, усеянное редкими звездами, самая яркая из которых парила почти над нами. Молодой тонкий месяц едва различался в дымке.

– А ты смотришь только на красивое небо, Катя? – задал новый вопрос Тропинин, разрешая своим пальцам неспешно, как будто изучающе переместиться с моей скулы вдоль по щеке и шее до самой ключицы, на которой она замерла, заставляя меня непонятно от чего сглотнуть.

– Глупый вопрос, Антош. Любое небо может быть прекрасным.

– А сейчас оно красивое? – продолжал Тропинин, и я поняла, что имеет он в виду вовсе не небо.

Его пальцы оказались немного ниже моей ключицы, и он не сразу догадался убрать руку. Наверное, контролировать себя ему было все-таки тяжеловато.

– И сейчас.

Кея это несколько удивило.

– Что в нем особенного сейчас? Звезд и месяца почти не видно. Закат был яркий, красивый, а эта ночь… – Он отчего-то, ухмыльнувшись, замолчал.

– Ну и что? Я ведь все равно запомнила это небо, – серьезно ответила я своему музыканту. – Знаешь, почему любое небо может быть прекрасным? – Я положила обе руки ему на плечи. – Потому что оно мое. Оно над моей головой. И я могу на него смотреть. – Я погладила озадаченного Антона по волосам. – Пойми, мне не важно, насколько ты яркая звезда и звезда ли вообще. Главное для меня то, что ты – мой человек. Мое небо.

Этот дурак видел себя в двух ипостасях: и одна была похожа на яркий закатный небосвод, а вторая – на ночное невзрачное темное небо.

– А кроме яркого заката и ночи есть еще утро и день, – мягко напомнила я. И он, поняв меня, улыбнулся несмело.

А я обняла ладонями его лицо.

Мой милый Антон, я так надеюсь, что однажды ты сможешь побороть обе стороны одной своей медали: гордость и ненависть, из-за тандема которых ты и играл с людьми, пытаясь отыскать в них искренность.

Пытаясь избавиться от недостатков в глазах других, ты стал тем, кому сложно поверить – даже невзрачное небо может быть самым лучшим.

Ты – мое небо.

Мне вдруг захотелось закрыть Антона собой, чтобы никто не смог сделать ему больно, и я крепко – почти до боли – обняла его.

Тропинин, что бы ни случилось, я не откажусь от тебя. И ты не делай этого. Небо не может исчезнуть из глаз того, кто любуется им. Иначе – конец.

Я не знаю, произнесла ли я это вслух или подумала.

Подул вкрадчивый ветер, заставляя зябко поежиться. Темнота несла прохладу.

– Холодно? – тут же спросил меня Антон. Он точно чувствовал, что со мной происходит. Он вообще тонко чувствовал людей. Один из его многочисленных плюсов, которые были занесены им самим в минусы.

– Немного, – призналась я.

– Пойдем внутрь?

– Нет, я хочу еще немного здесь побыть.

– Все никак не можешь налюбоваться на свое небо, детка? – попробовал пошутить он. Эта тема все же его задевала.

– Может, и так.

Какое-то время мы вновь говорили на посторонние темы, держа в руках бокалы. А потом я умудрилась уколоться о шип розы – на пальце появилась капелька крови.

– Тебя ловить? – шутливо спросил Тропинин.

– Что? – не сразу поняла я, чувствуя легкое головокружение, но я не поняла, то ли от вида крови, то ли от того, что Антон был рядом.

– Ты уже теряешь сознание? – отчего-то моя фобия веселила его.

– Я что, по-твоему, Тропинин, совсем того? – недовольно отозвалась я, а он, взяв салфетку, вытер кровь и даже заботливо обработал ранку.

– Может быть, и не того, – лукаво улыбнулся парень, – но я точно не смогу забыть, как ты эпично сползла по стенке вниз в той драке, – припомнил он клуб, в котором я и познакомилась с Кеем – солистом рок-группы «На краю». – Я не то, чтобы был без ума от тебя. Но подумал – если не вытащить эту ненормальную, ее затопчут.

– Вот как, – сделала я вид, что надулась. Да, наша любовь, к сожалению, не была тем самым чувством с первого взгляда. Или к счастью?

– Тогда ты и показалась мне подозрительной, – вдруг со смехом признался Антон.

– Что значит – подозрительной? – осведомилась я.

– Я не рыцарь, Катя, не кидаюсь спасать всех дев подряд, – уже серьезно отозвался блондин. – А тебе помог.

– А тебе было стыдно, когда ты играл со мной? – с любопытством спросила я.

– Очень, – то ли в шутку, то ли всерьез отвечал Антон и развернул меня к себе так, чтобы видеть мое лицо, и провел тыльной стороной ладони по щеке и шее, а после наклонился и стал прокладывать дорожку из коротких поцелуев – от скул до самых ключиц. Лишь потом отстранился, с усмешкой наблюдая, как мои пальцы сжимают перила.

– Лучше продолжи дальше, – прошептала я, наконец, разрешая себе вдохнуть воздух.

– Дальше? Дальше вниз? – он поднял голову, крайне озадаченный. Я весело рассмеялась.

– Продолжи дальше поцелуй!

– Как скажешь, моя девочка.

Антон послушался меня, обнял, разрешая себе то, что раньше фактически не позволял. Впрочем, я была не против – и каждое новое прикосновение дарило новый штрих в общую гамму чувств и ощущений, накрывших с головой.

Наш поцелуй прервался минут через пятнадцать или двадцать. Не мной, как это часто бывало, а Кеем, хотя я не прочь была бы и продолжить дальше – тонуть в нашем общем болезненном головокружении мне безмерно нравилось. Я ощущала себя Алисой, падающей в бесконечном колодце – но только не следом за белым кроликом, а в объятиях белого принца.

– Все, Катя, – тихо сказал мне Антон, нехотя отстраняясь, уже просто обнимая и ловя мои руки, дразняще касающиеся его живота с замысловатой татуировкой. – Не надо.

Я молчала, скрывая улыбку.

Фолд. Он не выдержал, первым сбросил карты! Ты молодец!

Парень посмотрел на меня больными блестящими глазами человека, у которого как будто бы была высокая температура. Да и кожа у Кея была не такой как всегда, а чересчур горячей.

– Что с тобой? – прошептала ему на ухо я, касаясь губами серьги. – Такой горячий… Заболел?

– Издеваешься? – мрачно осведомился тот.

Я невинно похлопала ресницами. Тропинин, понимая, что я играю, ухмыльнулся.

– Заболел одной неприятной штукой.

– Какой еще штукой? – улыбнулась я ласково.

– Любовью. Ладно, – он замолчал, жадно оглядывая меня. – Катя…

– Что? – спросила удивленно я.

– Нет, ничего. Просто остановимся, хорошо?

Прерывистое дыхание Кея, раздающееся рядом с моими виском и ухом, щекотало нервы, зажигая на их концах фитили.