– Да-а, – протянул Игорь.

– Вот тебе и да! Всю войну дядя прошёл, и не как-нибудь, а с боями, и – даже медали не заслужил!

– Зато жив остался! – подчеркнул Сергей.

Все замолчали.

– Ну, ладно, хватит грустить. Я вот вам одну байку расскажу – сразу повеселеете! Не верите?… Так вот, в прошлом году незадолго до Дня Победы в посёлке нашем стали переписывать фронтовиков. Власти готовили сюрпризы. Как водится, ветераны разговорились, почувствовав внимание и заботу. Особенно словоохотливым оказался Венька-печник, мастер в своём деле. И тут, ей же богу, всех потряс! Я, говорит, на Гитлера покушение совершал! Это когда он в ставку свою к нам, в Россию, приезжал.

– Ну, и что же ты?… – смеялся кто-нибудь в ответ.

– А то, обманули они меня. Ну, эти самые охранники его. Загримировали под Гитлера мужика какого-то, а я и рад стрелять. Ну, потеха была.

– А тебя-то как?… Даже не схватили?

– Нет, – отвечает, – я ведь тоже хитрый. Залез на дерево рядом с логовом этим – и проспал всю ночь… А дальше такой ужас, просто невыносимо рассказывать.

– Ну, давай, давай, не тяни, – торопили мы его.

– А стопарик нальёте?

– Эх, башка твоя хитрая! – и откуда-то всё появлялось, и Венька картинно, со смаком, выпивал стопарик, занюхивал хлебом и продолжал:

– К утру, я знаете, озяб. И со сна так раскатисто, от души, чихнул. И тут же, ясное дело, проснулся. Глянул вниз – а там фрицы, как муравьи. Так и кишат, так и кишат… Вскинул я винтовку – и давай по ним шпарить! Вижу, настоящий Гитлер откуда-то из-под земли появляется. И спрашивает так громко, по-ихнему, конечно: мол, кто такой и что там делает? А ему главный помощник отвечает, что это русский разведчик Венька-печник, и уложил уже двести фрицев.

– Так они же по-немецки говорили!

– Ну и что! Я по губам догадался.

– А чё в Гитлера-то не стрелял?

– А ружьё как раз заряжал, – отвечает.

– Дак сколько, говоришь, уложил? – уточняли мы.

– Глухие, что ли? Целых двести!

– А, может, убавишь чуток?

– А стопарик нальёшь? – и под хохот собравшихся Венька принимал очередные «фронтовые» граммы.

А Девятого Мая Венька появился в поселковом клубе – гордый, с хитринкой в глазах. На груди его сияли три медали «За отвагу». Люди подходили, трогали: не бутафорские ли? Нет, всё чин чином. И терялись в догадках: то ли Венька и впрямь всамделишный герой, то ли и там, на фронте, за враньё гонорар полагался…

– Ну, ты даёшь, дед! И откуда чё берёшь? – А где услышу, а где сам сочиню, а где и правду вспомню… – Молодец! Даже выписываться неохота!

– А кто нас гонит? Возьмём и пропишемся! – весело заключил Иван Иваныч.

НЕБО В КЛЕТКУ

Камера временного содержания была тесной и тёмной во всех смыслах. Зарешеченное окно выходило во двор, где напротив возвышалось здание управления. Так что виден был только краешек неба, и то в клетку. «Жильцов» в этой норе было четверо: пенсионер Иван Петрович; худой парень Валерка, больше похожий на подростка; бойкий на язык мужичок лет пятидесяти, он же Василий, и крепкий, угрюмый бугай лет сорока, втолкнутый накануне в камеру. Имя своё не «обнародовал».

– Э-э, да здесь, как на курорте! – вместо приветствия констатировал он. – А то, чаще всего, и встать-то некуда, не то что поспать как надо, – и тут же развалился на койке.

– А ты чего, уже не впервые?

– Я-то? – мужик пристально посмотрел на всех троих. – Э-э, да тут одни голуби!.. Ну, значит, я – главный. Все поняли? А теперь рассказывайте, как влипли. А то скучно у вас…

– А если я не хочу рассказывать? – заерепенился Василий.

– А это ты видел? – бугай вытянул в его сторону кулачище. – Значит, так. Начнём с молокососа.

Валерка хотел отвернуться, но, встретив взгляд бугая, заговорил:

– Это… отца я… сковородкой шарахнул по голове. Говорят, может не выжить…

– Чем-чем?… Сковородкой? – Бугай даже рассмеялся. – Ну, точно! Голуби, и только!

– А за что ты его… так-то? – встрял Василий.

– А сковорода-то хоть нормальная? Чугунная? – уточнял бугай.

– Нормальная, – вздохнул парень. – А треснул я его… Мать пожалел.

– Ну, тут всё ясно. Отец – пьянь, мать – овечка. Ведь так? – Бугай оживился. – Всё это мы проходили. Ты на суде, главное, на жалость нажимай, понял? Поскольку в тюрьме тебя, голубя, жалеть будет некому!

Парень захлюпал носом.

– Хлюпай, не хлюпай, а отвечать придётся! Хорошо, если тот жив останется! А нет – подружишься со мной, как миленький. И с другими бывалыми. И на жизни нормальной крест поставишь!..

– Хватит запугивать парня! – не выдержал Иван Петрович.

– А ты, живчик, как тут очутился? – перешёл бугай к Василию, будто и не слышал пенсионера.

Тот глянул исподлобья и, поняв, что упираться нет смысла, затараторил:

– Дак чё… украл я… пакет с гречкой.

– Чего-чего? – расхохотался бугай.

– А чё сказал! – отрезал «живчик». – Сын в переделку попал, избили парня до полусмерти, – отказался гадость какую-то исполнять.

– Ишь ты, принципиальный, значит?

– В общем, и сам пока не работает, и жена ребёнка ждёт. А у меня триста рублей – все доходы! Электрик я в домоуправлении.

– Ну и что? – невольно торопил Иван Петрович.

– А то… Внизу, в доме нашем, кафе. И вот, разгружали они машину, а пакет с гречкой соскользнул из ящика – и в снег. Ну, я когда проходил мимо – заметил. А когда машина отъехала – взял.

– Боже мой, детский сад какой-то! И за это – сюда угодил?

– Да, потому и угодил.

– Это уж точно! Мне бы твои приключения! Летал бы сейчас на воле…

– Ну и что? – торопил Иван Петрович. И даже Валерка, утерев глаза, повернулся к рассказчику.

– Стали они считать пакеты – и хватились. Что, да как, и обо мне вспомнили. Мол, мимо проходил. Ну, а найти меня было проще простого.

– Дак швырнул бы им этот самый пакет! – бугай вроде даже сочувствовал «живчику».

– Привели меня пред очи холёного такого барина. Сам в кресле, ноги на столе. Падай, говорит, на колени!.. Я, конечно, всего ожидал, но только не этого. Попробовал по-хорошему извиниться, объяснил, что к чему, а тот своё: падай, говорит, и всё! Да ещё и оскорбляет всяко… Ну, не выдержал я и сообщил ему по порядку всё, что думаю о таких, как он!

– Это о каких таких? – подзадоривал бугай. Ему явно было интересно.

– О таких! Обобрали нас всех, да ещё и на шею сели!

– Ай да молодец! – поддержал Иван Петрович. – Только ведь до хана этого вряд ли чего дошло…

– Дошло! Всыпали мне по первое число его помощнички узколобые, а потом и ментам сдали. Слышал, как по-свойски беседовал он с нашей милицией! Мол, надо проучить этого ворюгу как следует!

– Так и сказал?

– А то!.. Это я-то – ворюга? Двадцать лет на заводе снабженцем работал, и – ни одного замечания, не то что ещё чего. А тут… бес попутал. Ну, не могу я спокойно смотреть, как сын мой… – Василий не выдержал и тоже отвернулся. Стало как-то слишком тихо.

– Да-а, устроили нам жизнь «демократы», ничего не скажешь, – будто про себя, проговорил Иван Петрович.

– Демократы? Да какого чёрта! – вскинулся «живчик». – Петька мой техникум окончил, мог бы человеком стать! А тут работы нет, в коммерции только ворьё приживается, судя по тому, что с ним вышло, – видно было, что он рад выхлестнуть всю боль, всё не высказанное отчаяние. – Вот я тут… за пакет гречки, а миллиарды плывут за границу – и хоть бы что! У нас, у России ворованные!

– Эк, куда тебя понесло! Ну, просто митинг! Только вот слушают совсем не те! – засмеялся бугай и, потеряв интерес, отвернулся к стене. И вдруг резко вскинулся, уставился на Ивана Петровича: – А ты, сфинкс, чего не рассказываешь? Небось, нахимичил где-то? Знаю я вас! На вид – сама солидность и благородство, а копни – одна труха большевистская!.. Выкладывай!

– А ты не ори, – спокойно отозвался Иван Петрович. – Я, хоть и бухгалтер бывший, а сдачу дать могу.

– А всё-таки, Иван Петрович?… – попросил Валерка…

– Стрелял я, да не в того, в кого бы надо. Думал – бандит, а оказался – собственный сын…

– Это интересно! – уже без наглого вызова заметил бугай.

– Интересного мало, когда криминал лезет во все двери…

– А сын-то хоть – жив?

– Жив, слава Богу.

– Вот из-за вас, голубей таких, нам, нормальным зекам – ни одежды, ни жратвы не хватает! – обозлился неожиданно бугай. И грубо засмеялся: – Ну да ладно, всё равно нашими станете!..

КТО В ДОМЕ ХОЗЯИН?

В бывшем красном уголке «Фрегата», благодаря неимоверным стараниям Тимофея, состоялось собрание бомжей микрорайона и просто безработных. Естественно, и друзей юности он привлёк к этому делу, и они уже подумывали о своём конкретном участии в проекте Тимофея.

Публика собралась – это надо было видеть! Где киношники, где режиссёры, тратящие нечеловеческие усилия на организацию подобных сцен? Вот, приходите, снимайте! Что ни типаж, то личность, что ни физиономия, то судьба. В дверях вместо дежурной сидела Рыжая, и даже она, повидавшая чуть ли не всё на свете, то удивлённо, то восторженно поводила ушами из стороны в сторону. Тут были все её знакомые, в том числе Верка-«артистка» и Генка-«матрос», давно взявшие негласное шефство над Рыжей. Только Ваньку-«барабанщика» после роковой схватки у мусорного бака вскоре увезли в «психушку».

Вести собрание Тимофей попросил Олега Петровича. Изольда и Мария стояли в сторонке у стены, хотя места ещё были. Они почти с испугом глядели на это сборище людей, брошенных Судьбой и Государством. С испугом, потому что одно дело – увидеть одного или двух у рынка или в подземном переходе, другое – находиться рядом с целой толпой опустившихся во многих смыслах «сограждан».

– Зачем собрали? – крикнул кто-то нетерпеливо.

– Подождёшь, успеешь сдать бутылки! – прикрикнула на него Верка. По сравнению с другими она ещё походила на женщину. Даже губы не забыла покрасить. Её хахаль, Генка, с любопытством оглядывался назад: это ж надо, сколько народу! Человек сорок, наверное. Ну и Тимофей, ну и молоток! Этот – добьётся, чего надо.