Вечность — это ненавидеть себя из-за того, что сознаешь, как была не права. Ужасно не права. Превратилась в какую-то ненормальную женщину, полностью подвластную чувствам — и хорошим, и темным, злым. Знать: как теперь ни старайся, все равно не освободиться от жутких воспоминаний и не преодолеть беспричинные теперь страхи.

Вечность — это лежать сейчас на полу, пока не расплющишь грудь и не переломаешь ребра. Когда слезы заливают глаза и губы беззвучно шепчут молитвы: за дочь, за себя и за того человека, чья жизнь неразрывно связана с твоей. Просить у Господа его защитить и надрывать сердце при мысли, что Хит ранен или убит, и какой-то частью сознания понимать: хочешь или нет, но ты безнадежно в него влюблена.

И наконец, вечность — это внезапно услышать, что наступила тишина и нет больше никаких выстрелов, и видеть, что пугающая, чернее черноты темнота еще плотнее обступила тебя со всех сторон.

Мередит подняла голову и, затаив дыхание, прислушалась. Но различила только посвистывание ночного ветра в кронах высоких сосен и пихт да поскрипывание покачивающихся могучих стволов.

— Мама, — прошептала Сэмми. — Где Хит?

Мередит вытянула шею и выглянула в окно. Фары седана по ту сторону дороги погасли. Но эту кромешную тьму, движущуюся, шуршащую, наполняли черные тени и, казалось, все разом двигались к машине, если в них вглядываться.

Она услышала хруст гравия и снова вжалась в консоль. Руки и ноги обмякли. Голиаф заскулил и зарычал.

— Тихо, — приказала Мередит.

Снова шаги. Кто-то приближался к джипу. Весь вопрос в том — кто? Она изогнула шею и с таким напряжением всматривалась в темноту, что саднящие глаза чуть не вылезли из орбит. В висках громко и ритмично стучала кровь.

От несправедливости и ужаса всего происходящего хотелось кричать. Хит ушел и погиб за них. А это возвращаются люди Глена. И нельзя бежать — в наручниках Сэмми не понесешь. Оставалось ждать смерти, сознавая, что крошечная дочь окажется у Глена и пожалеет, что не погибла с матерью. Если малышка выдержит годы издевательств, то вырастет таким же психом и садистом, как ее отец.

В окне показался огромный силуэт, щелкнул замок дверцы. В образовавшуюся щель хлынул поток прохладного воздуха, и Мередит сжалась, ожидая ливня свинца. Страх сковал все тело.

— Вы здесь в порядке? — Низкий мужской голос заглушил все на свете. — Мередит!

Огромные руки судорожно ощупывали ее. А она не могла произнести ни единого слова, только, как выброшенная на берег рыба, судорожно разевала рот.

Хит! Он не умер. Он здесь, рядом.

— Вас не задело? Эти мерзавцы вас не ранили?

— Ничего… я в порядке.

Шериф выпустил ее из рук, как горячую картофелину, и нырнул в зияющий промежуток между сиденьями.

— Сэмми? — Он оттолкнул Голиафа с такой силой, что пес врезался в виниловую обивку стенки, и поднял девочку с такой легкостью, будто это была тряпичная кукла. — Как ты, малышка?

— Хит?

Мередит сидела и смотрела, как он опустился на водительское место и прижал Сэмми к груди. Не говорил ни слова, молчал и обнимал ребенка. Он дышал хрипло, прерывисто, тяжело.

Через несколько секунд Хит осторожно посадил Сэмми назад и вышел из машины. Его силуэт терялся в темноте, когда он взад и вперед ходил вдоль дороги. «Не хочет, чтобы его сейчас видели, — догадалась Мередит. — Разнервничался, думал, что нас ранило, и теперь пытается прийти в себя».

Когда он наконец вернулся к джипу, то казался спокойным. Мередит только позавидовала: как бы ей хотелось тоже расслабиться и не высматривать во мраке бандита с автоматом, ствол которого вот-вот озарится оранжевым пламенем.

— Вы в порядке? — наконец выговорила она.

— В полном. Ни одной царапины.

— Что… что там произошло?

Хит просунул руку между спинкой сиденья и дверцей, потрепал собаку по холке и взбил волосы девочке.

— Ну что, малышка? Как себя чувствуешь?

— Хорошо. Только испугалась.

— Я тоже. Но теперь все в порядке.

Только и всего? Теперь все в порядке?

— Сколько… их было?

— Трое, — тихо ответил Хит. — Господи, как я хочу сигарету!

Сигарету? Мередит не знала, что он курит.

— Трое… И они все…

— Все в порядке. — И бросил взгляд на Сэмми, словно предупреждая, чтобы Мередит выбирала слова.

Она оглянулась — темнота по-прежнему таила угрозу.

— Вы уверены… Я хотела спросить, вы уверены, что больше никто…

— Да. — Хит издал звук, отдаленно напоминавший смешок, но это был вовсе не смех. — Я прошел и все проверил.

Он говорил настолько уверенно, что Мередит перестала следить, не приближаются ли к ним неясные тени. Ссрдце-биение замедлилось, но руки и ноги налились еще большей тяжестью.

Хит обошел «бронко» и открыл пассажирскую дверцу. Мередит ощутила его руки на запястьях, и в следующую секунду наручников уже не было. Кисти болели и в то же время потеряли чувствительность, руки болтались, как деревяшки. Морщась, она принялась сгибать и разгибать пальцы.

— Спасибо.

— Не за что. Лучше поздно, чем никогда. — Он порылся в бардачке, и через секунду в темноте вспыхнул крохотный огонек. — Извините. После такой передряги мне необходима сигарета.

Это напомнило Мередит об отце и его трубке. Вечность назад она так любила садиться у очага напротив него и смотреть, как дымок из трубки поднимается и вьется, точно венком осеняя его седую голову.

Она уперлась о сиденье руками и приподнялась, стараясь распрямить затекшие ноги. Боль в коленях и запястьях стала утихать. А шериф затягивался сигаретой: оранжевый огонек озарил его смуглое чеканное лицо. Он выдохнул дым и сухо произнес:

— Вместо того чтобы бежать в кусты. Не слишком по-мужски, но ничего не поделаешь.

Мередит вгляделась в его лицо, не понимая, что он имел в виду. Потом сообразила, что Хита, должно быть, тошнило. И снова посмотрела в окно — какие ужасы таила тьма за стеклом. Он застрелил троих. А потом подошел и проверил, точно ли все убиты. Смотрел на них, дотрагивался.

И теперь заявляет, что ведет себя не очень по-мужски? Вышел против троих с охотничьим ружьем и полицейским пистолетом. В такой ситуации не испугаться способен только очень глупый человек, а Хита глупым не назовешь. Он не из тех, кто демонстративно играет бицепсами и подставляет лоб под пулю. Но когда потребовалось, не отступил, рисковал своей жизнью.

Хит выбросил сигарету и растер сапогом окурок.

— Надо обо всем сообщить. Мастерс вызывает третьего. Ответьте.

Почти тотчас же в эфире возник мужской голос:

— Босс? Я пытался связаться. Слава Богу, что ты меня вызвал. Здесь такое творится — мы на ушах стоим!

Хит покосился на Мередит.

— Что ты имеешь в виду, Чарли? Прием.

— Федералы наступают на пятки. А у тебя в кабинете трое из окружной комиссии дымятся от злости.


— Федералы? Ты о чем?

— О ФБР! Понятия не имею, откуда они прознали. Мы никому не сообщали. Но они в курсе! Дело дрянь. Отсюда звонил один человек — ты знаешь кто. И вдруг нежданно-негаданно нам на голову валятся федералы и хотят забрать твою подружку. Прием.

В свете приборов было заметно, как окаменело смуглое лицо Хита.

— Значит, у этого стервеца и агенты ФБР в кармане.

— Расскажешь об этом большому начальнику, — отозвался Чарли.

Хит выругался и ударил кулаком по рулю. Мередит вздрогнула.

— Я не могу отдавать ее в руки купленным агентам. Если звонил только Дельгадо, нетрудно догадаться, что он вызывал Календри. И вдруг оказывается, что задействованы фсдералы. Эти агенты явно на содержании. Если арестованная попадет к ним в руки, то никогда не увидит зала суда.

— У тебя нет выбора. Игра сделана. Если ты ее не привезешь, тебе крышка. Прием.

Мередит прислонилась к дверце и стиснула руками колени. А Хит сидел и смотрел на радио.

— Не могу, — наконец произнес он.

— Мастерс? — В динамике послышался сердитый голос. — Это вы, Мастерс? С вами говорит Рой Ферпоссон. Вы меня слышите?

Шериф вздохнул. Только этого не хватало. Окружной прокурор.

— Я вас слышу, Рой. Не кричите так громко. Прием.

— Везите эту Календри обратно. Немедленно. Я ясно выразился? Не знаю, где вас черти носят, но советую поспешить. Если через шесть часов ее не водворят в камеру, где надлежит быть арестованной, можете попрощаться со значком шерифа.

— Рой, ее жизнь в опасности. Глен Календри связан с воротилами преступного мира.

— Чушь! — В динамике затрещали помехи, и Мередит подпрыгнула. — Что вы несете: воротилы преступного мира! Вернитесь на землю! Вам грозят серьезные неприятности. Эта дамочка потчует вас всякой нелепицей, а вы слушаете и верите!

— Это не нелепица, Рой. Я это только что понял на собственной шкуре. Трое неизвестных пытались столкнуть меня с дороги. А когда выскочили из машины, мне показалось, что наступил День независимости . Пришлось попрыгать под девятимиллиметровыми очередями из «узи». Думал, не выберусь. Прием.

— Сукин сын! Что вы такое говорите? Слушать даже не хочу! Вы их уложили?

— А что надо было делать — ждать, пока они меня изрешетят? Прием.

— Дьявольщина! — В динамике загрохотало: видимо, Ферпоссон треснул кулаком о стол. — Вы понимаете, что наделали?

— Спас свою задницу. Прием.

— Вы, вероятно, убили трех агентов ФБР.

— Рой, — вздохнул Хит, — агенты ФБР не сталкивают людей с дороги, а потом не открывают огонь, даже не показав значков. К тому же я проверил: ни у одного из них нет никаких документов — ни фэбээровских, ни каких-либо других.

— Хватит, Мастерс! — взревел Фергюссон. — Везите ее сюда! Поняли? Шесть часов и ни минутой больше. Мы не хотим неприятностей с федералами. И если вы нам их устроите, мы вас распнем, прежде чем поджарят нас самих!

Хит отключил рацию. Мередит не знала, что сказать, как будто слова имели какое-то значение. На карту поставлена его карьера. Теперь шерифу ничего не оставалось, как отвезти ее обратно в город.