— Здесь рукой прижмите… Держите, я скоро к вам подойду.

Она выбирала тех, кому нужна была срочная помощь. Буквально — выбирала между венозным и артериальным кровотечением…

Крики, стоны. Лиду дергали со всех сторон. Забыв обо всем, словно выпав из времени, ничего не чувствуя и сохраняя абсолютное хладнокровие, когда приходилось переступать через мертвых, молодая женщина стремительно летала от одного раненого к другому.

Если бы ей кто сказал, что прошло почти три часа в этом аду, то она сильно бы удивилась…

Лида рассудком понимала, что не спасет всех. Но она поставила перед собой задачу — чтобы как можно больше пострадавших смогли дождаться реаниматологов, чтобы как можно больше людей выжило в этой мясорубке. Ведь этих людей ждут их родные, близкие.

Лида старалась помочь всем, потому что эти люди не были ей чужими. Чужих нет. Если все живут в одном городе, в одной стране, на одной планете, значит — чужими они уже априори не могут быть.

Дети должны жить, а не умирать без причины, внезапно. И их родители должны жить, а не истекать кровью в разбитых взрывом поездах. А она, Лида, пришла в этот мир затем, чтобы спасти многих, чтобы не дать погибнуть этой огромной человеческой семье. Она — не сумасшедшая. Она просто чувствует их всех, чувствует вибрации этого организма, называющегося «человечество». Вот как за несколько мгновений до катастрофы она ощутила приступ ужаса. Это было — предчувствие…

А все потому, что вокруг — не чужие. Свои. А чужой — только тот, кто все это устроил, эти взрывы.

…А еще краешком сознания Лида все время думала о сыне. О муже. О папе с мамой. Они тоже все ждут ее. И надо к ним вернуться, и любить их — изо всех сил, каждый день, каждую минуту, каждую секунду.

— Пробились! Идут! — раздались голоса. Из криков и разговоров Лида поняла, что, наконец, спасатели сумели разгрести завал и теперь шли к ним.

Люди — большинство, те, кто могли передвигаться — бросились в тот конец поезда, с единственным желанием — поскорее вырваться из этого ада. Остались только тяжелораненые — дожидаться помощи.

Лида же повернула обратно. Направилась в тот вагон, в который зашла сегодня этим чудесным осенним днем.

…Рыжеволосая женщина была еще в сознании. Лежала среди обломков, не шевелясь. Она посмотрела спокойно на Лиду сквозь полуприкрытые веки. По звуку дыхания, по цвету кожи, еще по нескольким признакам можно было понять, что это — последние ее минуты.

Лида села на пол, в проход, рядом с рыжеволосой, осторожно взяла ее ладонь в свои.

— Все хорошо, — сказала Лида. — Ты не одна. Я с тобой, слышишь?

Женщина улыбнулась краешками губ.

— Ничего не бойся, ладно? — продолжила Лида. — Я с тобой…

Прошло пять минут. К ним уже стремительно приближались спасатели, громко переговариваясь. Когда те были уже в нескольких шагах, рыжеволосая перестала дышать. Лида отпустила ее руку.

— Жива? Не ранена? — Лиду подхватили, потащили с собой. Она не сопротивлялась.

По развороченным взрывом вагонам, по тоннелю, по платформе пустой, в дыму станции, по замершим ступеням эскалатора… Словно это не люди, а неведомая сила тащила Лиду вверх, туда, где было небо и сияло на нем вечернее солнце, малиновым золотом отражаясь в окнах домов.

* * *

Егор стоял, потрясенный увиденным. Искалеченные, в крови, люди… Но где же Лида? Уже эвакуировали всех из того поезда. Живые-здоровые сами разбежались, раненых увезли «Скорые».

У Егора перед глазами все еще стояли страшные картины того, чему он стал свидетелем.

— Крепись, друг, — Самойлов похлопал Егора по плечу. — Может, она в больнице. Просмотрели, бывает.

— Да…

Самойлов опять убежал. Из метро продолжали выносить тела в пластиковых пакетах. «Что же делать? Она так и не простила меня. Говорила, что простила, но нет, я же видел. И теперь это уже не исправить. Поздно…»

Медленно садилось солнце, и так странно контрастировал теплый сентябрьский вечер с тем, что творилось сейчас на этой площади в центре города…

И в этот самый момент из створок метро выбралась еще группа людей. Спасатели в комбинезонах вели кого-то под руки.

— Лида? — прошептал Егор глядя на тонкую, черную — в саже и запекшейся крови фигуру, с черными прямыми прядями волос, с черным лицом. Он — узнал.

Ну как он мог ее не узнать, когда он всегда узнавал ее в любой толпе, мог найти ее — даже среди миллиона людей, как бы она ни выглядела в тот момент?

— Лида!!! — заорал он и бросился к ней навстречу.

Никто не стал останавливать его. И Лида освободилась от рук спасателей и побежала ему навстречу, раскинув руки.

Конечно, это была она, его Лида, его единственная. Она и не она. Потому что ее глаза… Ее глаза смотрели иначе — краешком сознания, невольно, мельком — отметил Егор.

В глазах Лиды совсем не было страха, а что-то иное, удивительное… Чему не сразу можно найти определение. Ну, как будто жена боролась с полчищем демонов и — победила их всех.

За миг до того, как Лида с Егором соединились в объятиях, какой-то репортер успел сфотографировать их.

Потом этот снимок, как символ всего случившегося в этот страшный день и одновременно как символ надежды (отчаявшиеся, но все-таки — нашедшие друг друга возлюбленные), облетел весь мир.

Одержимость

Ира росла в очень хорошей, интеллигентной семье. Папа был врач, мама — учительница в школе. Жили бедно (советские еще, дефицитные времена!), но весело. Летом ходили в походы с палатками, зимой — всей семьей вставали на лыжи. Сдавали макулатуру, добывали дефицитные книжки — Дрюона, Дюма, Пикуля, Ефремова… Читали, чуть не вырывая их друг у друга из рук — такими жадными были до всего нового, интересного! Выписывали кучу газет и журналов и тоже прочитывали их от корки до корки.

Иру все окружающие считали и умницей, и красавицей, что редко случается. Во-первых, отличница, окончила школу с золотой медалью, поступила сама, без блата, на филологический факультет МГУ. Во-вторых, высокая, фигура спортивная, черты лица идеальные, очень женственные (как у популярной в то время молодой актрисы Алферовой, Ириной тезки). Длинные, густые, темно-каштанового оттенка, чуть вьющиеся волосы (так трогательно выглядели эти завитки, когда Ира укладывала волосы вверх!).

В-третьих, и в главных — юная девушка на фоне своих сверстниц выделялась тихим нравом и скромностью.

Словом, и родители, и все окружающие прочили Ире необыкновенное будущее. Такая — просто обязана стать счастливой и выбрать себе в спутники наидостойнейшего молодого человека. Конечно, после того, как девушка окончит университет.

Но случилось странное.

Осенью, когда Ире только-только исполнилось восемнадцать, она влюбилась в работягу. Да-да, в самого настоящего работягу из автомастерской.

Дело было так — Ира после лекций в университете возвращалась домой. Вышла из метро, встретила подружку, а та направлялась в гараж к деду (ключи дома забыла, а родители на работе). Тому, как ветерану войны, недавно выделили гараж для его «Запорожца».

Подруги отправились к деду вместе. Нашли его, подружка раздобыла, наконец, ключи. Но остались — дед хвастал гаражом и машиной, девушки с прилежными улыбками слушали старика.

Надо отметить, что гаражи эти, находившиеся на заднем дворе многоквартирного дома, были своего рода мужским клубом. Тут собирались автолюбители, чинили своих железных коней, болтали за жизнь, выпивали (но культурно все, не алкаши же какие подзаборные!) и играли в домино.

Пока Ира слушала излияния подружкиного деда, она невольно наблюдала за компанией, собравшейся вокруг столика с домино, неподалеку.

Ясный, теплый октябрьский денек. Солнце, листва еще не успела опасть — и переливалась золотом на ветру. И среди прочих людей, невыразительных и скучных — он, молодой мужчина, с насмешливой улыбкой на лице. Сначала слушал, как говорит что-то его товарищ, потом выругался нехорошим словом и расхохотался.

Ира не считала себя кисейной барышней, многое понимала, обо всем знала (в теории, конечно), в обморок от грубостей жизни не падала, просто инстинктивно сторонилась их. Обходила неприятных людей, пропускала мимо ушей забористые фразы, отворачивалась, когда замечала что-либо непристойное. Грязь не прилипала к ней.

Но тут… С Ирой случилось нечто, когда она услышала это переперченное словечко, произнесенное молодым мужчиной.

Ей показалось, будто ее насквозь пронзила тонкая, острая игла — и больно, и сладко… А потом игла медленно вышла наружу, оставив после себя ощущение мучительно сжимающейся пустоты. Никогда подобного с Ирой не случалось! Жила в душевной невинности, а тут вдруг — раз, и потеряла ее, впервые ощутив темный, страшный и манящий зов своей женской сущности. Ира передернула плечами, едва сдержав стон — не хотелось уже возвращаться в привычный, скучный мир.

— Что с тобой? — удивленно спросила подружка.

— Так, озноб какой-то, — соврала Ира.

А сама продолжала смотреть на молодого мужчину — уже вполне сознательно, с жадным интересом. Ведь они были теперь связаны невидимыми нитями…

Ему на вид было лет двадцать пять — двадцать семь. В джинсах, модной кожаной куртке. Руки держал в карманах джинсов, ноги чуть расставлены — поза непринужденная, нахальная. Вообще, все в нем было нахальным, хулиганистым, вызывающим — помимо модного прикида, еще неформально длинные волосы — до плеч, смуглая кожа, цыганистые темные глаза, лоснистые черные брови… И белоснежные крупные зубы.

Судя по матерку — уж точно не из интеллигентов!

Молодой волк. Опасный зверь. Опасный и невероятно желанный…

Ира потеряла голову. Она думала только о нем, о белозубом хулигане. Повадилась ходить в тот двор, якобы гуляла со своей собачкой — рыжим шпицем.