От всего этого Егору немного легче стало дышать, поскольку он был человеком совестливым. Но главное, ему нравилось заботиться и опекать. И спасать Лиду. Ему, оказывается, до сих пор нравилось все это.

Собственно, и в своих отношениях со Светой он занимался тем же самым — спасал, помогал, заботился… Думал, что нашел свое счастье с равной, а на самом деле — нет.

Но тогда зачем возиться со Светой и ее детьми, если они, в принципе, и сами могут о себе позаботиться? Они чужие, а Васька — родной. Они (Света и ее семья) — из той породы, что ни при каких обстоятельствах не потонут. А вот Лида — буквально без помощи пропасть может… Лида такая нежная, такая чувствительная!

Егора ужасно беспокоила ее худоба. А вдруг она заболела? А вдруг умрет? И ведь это он, подлец, довел ее до такого состояния…

Он очень много времени стал уделять той, брошенной семье.

…Не сразу, но Егор заметил — чем дальше, тем сильнее отдаляется от него Светлана. Нет, она не упрекала его, не устраивала сцен, но она начала откровенно скучать. Они же раньше проводили все время вместе — что-то делали, куда-то ездили, а если делать было нечего, сидели в каком-нибудь ресторанчике и просто болтали, смеялись… Света обожала рестораны и клубы, летние веранды где-нибудь в красивом месте. «Я столько времени провела в четырех стенах, с тремя маленькими детьми, что теперь меня домой не загонишь!» — объясняла она.

Однажды в будни он освободился рано, после обеда.

Но, как назло, даже в этот час в центре дороги заблокированы пробками, вся набережная стояла. Решение возникло спонтанно. Егор припарковался в переулке, поднялся по лестнице — на открытую веранду.

Это было одно из любимых летних кафе Светланы — с видом на Москва-реку, на старинные улочки. Мягкие диваны, полотняные занавески, ненавязчивая обслуга… Все небрежно и просто на первый взгляд, а на второй — модное, засиженное иностранцами и московской элитой заведение.

Егор спросил у встретившей его официантки-хостес — есть ли свободный столик? Да, ответила та и повела за собой.

На ходу Егор достал сотовый. «Приезжай, я тебя жду, сегодня рано освободился…» — уже на языке вертелось. Он надеялся порадовать Светлану, которой в последнее время уделял мало внимания.

— Вот, пожалуйста, — официантка указала на свободный столик, под тентом.

Но Егор смотрел на другой столик, тот, что располагался у самых перил. Там, на полотняном простеньком диванчике, полуразвалившись, сидел… нет, лежал? Нет, скорее, вальяжно валялся — пожилой бородатый дядька в льняном мятом костюмчике, с капитанской фуражкой на голове. В одной руке у дядьки была бутылка дорогого виски, а другой он обнимал хохочущую Светлану. Она увидела Егора, широко открыла глаза. Потом улыбнулась.

— Привет, — сказал Егор.

— Привет, — ответила она. В этот момент у нее зазвонил сотовый в сумочке.

— А это я тебе звоню, — сказал Егор.

— А, это ты! — она поднесла сотовый к уху. — Егор, подходи к нам. Как здорово, что ты пришел!

— Сурпрайз! — проблеял дядька.

Светлана вроде как обрадовалась, и дядька в капитанской кепке тоже принялся пороть какую-то веселую чушь, и все на первый взгляд было весело, мило и непринужденно. Нормальные, современные люди. Светлана же не изменяла прилюдно Егору, она просто сидела в кафе с каким-то дядькой…

Дядька, этакий престарелый «анфан террибль», оказался на поверку довольно-таки известным человеком, предпринимателем. Просил называть его Гариком. Он шутил и егозил непрерывно — и Светлана была от нового знакомого в восторге. Оказывается, она на днях помогла этому человеку приобрести квартиру, теперь они вдвоем отмечали выгодную покупку.

Гарик — лет на двадцать старше Светланы, относился к той, как к девочке, Егора же называл «юношей». Посидели, поболтали (Егор отказался от алкоголя, за рулем же), Гарик пил виски — «а у меня шофер, друзья мои, это так удобно…».

— Ты ему нравишься, — позже сказал Егор Светлане, когда они уже вдвоем возвращались домой.

— Ты ревнуешь?

— Не знаю. Но что-то такое чувствую…

— Перестань. У тебя воображение стало, как у твоей бывшей.

«Не у бывшей, — хотел поправить Егор. — Она до сих пор моя законная жена». Но не стал.

…Все произошло само собой, легко и незаметно — Светлана сошлась с Гариком.

Егору какое-то время было больно — но не потому, что его бросили, нет. Он чувствовал себя обманутым. Он чувствовал себя дураком.

Знал ведь, что Светлана — такая. Не плохая, не злодейка, но — слишком легкая. Отчаянная и веселая. Ничего не боящаяся.

То, чем закончатся отношения Светланы и Егора, можно было предугадать. «В сущности, она меня не обманывала. Это я сам себя обманул. Не захотел замечать очевидного. Ведь только с чужими бывает так легко и весело!»

Егор буквально в считаные дни переехал в другую квартиру. Продал старую, купил новую. Не хотел оставаться в том несчастливом доме, рядом со Светланой, ее детьми… С глаз долой — из сердца вон.

Потом, Лида бы в тот дом все равно не вернулась.

А Егор очень хотел вернуть и ее, и сына. Ради них он и затеял этот переезд.

С сыном, кажется, отношения более-менее налаживались. Интересным и странным было примирение отца и сына. Уж сколько Егор его обхаживал, возился с Васькой, таскал по всяким интересным местам, дарил подарки — ни в какую! Перелом в отношениях случился после следующего разговора.

Однажды Вася спросил — любит ли Егор Макса с Нюшей? (Еще до разрыва со Светланой произошел этот разговор.)

Егор хотел ответить что-то правильное, благостное, примиряющее, из серии — нет плохих детей, ко всем надо относиться по-доброму, с приязнью, но в глазах сына было что-то такое… Словом, Вася ждал не долгих нравоучительных рассуждений, а самой сути. И тогда Егор ответил твердо и коротко:

— Нет. Люблю я — только тебя.

Вася задумался, притих. Потом опять спросил:

— Я лучше их?

О, нет, сын не пытался сравнить себя с детьми Светланы, он, кажется, хотел сейчас понять, каким видит его именно Егор, отец.

— Да, — продолжил Егор. — Ты лучше всех. Ты лучше всех детей в мире.

И он сдержался, чтобы не уточнить — «для меня». Каким-то убогим, корявым было бы это уточнение, эта фарисейская, жалкая оговорка.

Вася как будто вздохнул с облегчением. И с того самого момента его отношение к отцу изменилось. Наверное, каждый ребенок хоть раз в жизни должен услышать от своих родителей, что он — самый лучший. Нет, перехваливать постоянно — тоже ни к чему, вырастет эгоист, субъект с завышенной самооценкой, но ребенок в какой-то сложный момент своей жизни обязательно должен ощутить свою ценность, особенность, уникальность. Потому что если ты не испытал на себе в детстве безграничной любви отца и матери — то никогда не почувствуешь себя счастливым до конца. Рай — это не то, что после смерти, и не то, что лишь для избранных праведников. Рай — это детство, проведенное в любви… И жестоко лишать своего ребенка этого рая только из страха испортить его или из желания подстегнуть амбиции ребенка.

Но Егор не солгал. Он и вправду считал своего сына особенным.

Да, Вася не был открыт миру, как дети Светланы, но внутри мальчика шла какая-то постоянная внутренняя работа. И то, что он сумел, в конце концов, простить отца — тому подтверждение.

Итак, к моменту разрыва со Светланой на стороне Егора были уже и сын, и свекры. Потом, разойдясь со Светланой, — Егор и квартиру поменял. Он делал все, чтобы вернуть Лиду.

Лида…

Если и Лида простит его, вернется, то можно считать, что Егор восстановил все то, что сам разрушил когда-то.

Но с Лидой было сложнее. При всей своей внешней мягкости, пугливости, нерешительности — жена Егора не могла забыть его предательства. Лида — злопамятная. Да, это ее недостаток. Могут же у любимой женщины быть какие-то недостатки? Хотя нет. Это не злопамятность. Это другое. Это — обидчивость? Нет, нет, тоже нет… Это, скорее, чрезмерная ранимость. Когда раны, нанесенные жизнью и близкими, заживают слишком долго.

Но Егор был полон энтузиазма, он надеялся, что исправит все, искупит.

Почти каждый вечер в будни хоть на минуточку он заглядывал в дом к свекрам, возился с сыном, приносил все то, в чем, как казалось Егору, его близкие могли нуждаться. Нет, не заваливал роскошными подношениями — но доставлял то, что было насущным, необходимым. Делал что-то по дому — то приколотить, то починить (свекор, в силу возраста и здоровья, уже не в состоянии был прибить покосившийся карниз, например). А Лида вообще с мужской работой «не дружила», хоть и старалась.

Выходные Егор вообще целиком посвящал семье.

А как иначе? Эти люди были его родными. Для кого еще стараться, для кого жить? Теперь главное, чтобы Лида простила его.

Наконец, «не мытьем, так катаньем» — Егор добился своего. Лида сдалась. Она согласилась вернуться с сыном к Егору, в новое жилище.

Это был торжественный день. И свекры ужасно радовались, что молодые помирились и сошлись снова, наконец, и Васька ликовал… Но вот Лида выглядела какой-то потерянной, словно ее вынудили.

Да, они с Егором снова зажили под одной крышей, и даже близость у них была, но Егор чувствовал, что жена так и не смогла до конца простить его.

Эти раны, что он, муж, нанес ей когда-то, — до сих пор кровоточат. А вдруг они и не заживут никогда? И будут кровоточить — до самой смерти? С Лиды станется… И в них, в эти раны, до бесконечности можно будет вкладывать пальцы, чтобы убедиться — не заросло. По-прежнему больно.

Вот какая она была, Лида, его жена.

Сложная. Странная. Непонятная.

И все равно — самая родная, самая любимая.

* * *

Это был обычный день начала сентября, когда в городе стояло бабье лето. Тепло, ясно, листва еще не опала и переливалась на солнце яркими красками… Чудесное время. Жить бы да радоваться. Можно прогуляться по центру или съездить всей семьей в парк. Можно смеяться, любить — в унисон с царящей вокруг гармонией.