Ирина Степановская - На скамейке возле Нотр-Дам

– А не о чем жалеть! – И я поняла, что говорила она искренне. Потом как-то еще раз я попыталась вновь начать с ней разговор.

– Послушай, – сказала я, не в силах наблюдать за ее душевной, тягомотной спячкой. – Я, конечно, не могу вернуть к жизни Сержа и не предлагаю тебе влюбиться в кого-нибудь другого, потому что знаю сама, что пока это невозможно и не принесет желаемого результата. Но я знаю, как возвратить те чувства, которые ты переживала, когда встречалась с ним. – Ленка подняла на меня обычно теперь опущенные глаза, и я поняла, что попала в точку. Этот разговор был ей интересен. – Я советую тебе то, что испытала сама.

Она пока молчала и только смотрела на меня страдальчески. Я решила не отступать.

– Ты же училась в университете? Наверняка вы изучали Свана в курсе зарубежной литературы.

– Кого?

– Пруста. Марселя Пруста.

– Не помню.

– Ну, как же! Не может быть, чтобы ты совсем ничего не помнила. Литература – великая вещь. Она учит нас жизни. Дает опыт, который уже пережили другие. Когда я испытала то, о чем хочу тебе сейчас рассказать, я назвала это для себя эффектом Свана. Вспомни, как он возвращается в родной дом. Шорохи, запахи, выщербленная ступенька на лестнице – ощущения возвращают его в утраченное детство, в котором он был влюблен сразу в двух прелестных женщин. Чтобы вернуться в утраченное время, нужно оказаться в той же обстановке. Увидеть те же предметы, услышать те же звуки, ощутить знакомые запахи. И во все это нужно погрузиться снова с головой, прочувствовать ушедшее и понять, что впереди – новая жизнь.

– Что же мне для этого нужно сделать? – недоверчиво спросила Лена.

– Поехать в Париж. Не сейчас. Чуть попозже. Остановиться в той же гостинице. Походить по тем же улицам. Посидеть на скамейке возле Нотр-Дам. – Я подумала и добавила: – Туда приходит один забавный старичок около девяноста лет. Когда ты поедешь, я передам тебе для него русские газеты. Он любит их читать.

Лена покачала головой.

– Я не поеду.

Я посмотрела на нее и опять вспомнила себя.

– Пока, возможно, нет. Но вот увидишь – обязательно придет такое время, когда тебе захочется в Париж – до посинения, до судорог, до крика. Не забудь тогда, передай старику от меня привет и возьми с собой мое бирюзовое пальто. Оно тебе тоже поможет.

– Ты же его так любишь! – сказала Лена.

– Еще неизвестно, смогу ли я его носить после того, как закончу кормить. Думаю, что его обязательно нужно будет отдать тебе по наследству.

Лена долго смотрела на меня, а потом только и сказала:

– Спасибо, Таня. – И я не поняла, оценила она только мою готовность отдать ей пальто или благодарила за всю идею.

Дальше дни покатились еще быстрее, словно круглые, румяные колобки.

Однажды мы с Леной снова попали в кафе. Меня отпустила проветриться мама.

– Так ты еще не дала имя девочке?

– Нет. Даже записать ее еще не записала. Все некогда. Как запишу, обязательно позову тебя на крестины. Будешь крестной?

– Понимаешь, я уезжаю, – сказала она.

– Куда?

– Ты будешь смеяться, в Париж. Захотелось туда просто до колик.

– Я же тебя предупреждала! – обрадовалась я. – Погоди, принесу тебе мое пальто. Оно у меня уже приготовлено! Очень помогает! – И я Ленке со значением подмигнула.

– Подожди, я не про пальто…

– А про что?

Она замялась.

– Я прочитала про Свана. Занудливая вещь, но что-то в ней есть. – Я молчала, ожидая продолжения. – Вот если бы у тебя родился мальчик…

Я догадалась:

– И ты бы хотела, чтобы я назвала мальчика Сержем?

– Ну что об этом говорить.

Нет, я не хотела, чтобы мой родившийся ребенок нес в своем имени такую огромную смысловую нагрузку.

– Но у меня ведь девочка?

– Катя – прекрасное русское имя! – тут же сказала она.

Я даже возмутилась:

– Ну вот еще! Нечего вешать на других людей свои комплексы. Самой надо от них избавляться!

Лена еще посидела немного.

– Значит, ты думаешь, что я не права?

Я хитренько ей подмигнула:

– Самые лучшие мысли в Париже приходят к человеку, когда он сидит на скамейке под липой, на задах собора Парижской Богоматери. Впрочем… – я подумала, – это ведь тоже мои мысли, мои ощущения. Попробуй все-таки найти в Париже что-то свое, место, куда можно возвратиться, как в родной дом.

– А у меня есть такое место! – сказала Лена и вдруг первый раз почти за целый год на меня победно посмотрела. И в этом ее взгляде отчетливо читалась та, прежняя Лена.

– Где же оно? – Я не хотела ее подначивать, мне было просто интересно.

– Оно называется площадь Побед.

– Очень символично, – вдруг горячо сказала я.

– Я еще не знаю, как мне его самой отыскать, но я непременно его найду. Я приду туда ночью.

– Не очень-то по ночам там разгуливай! – с ворчливыми материнскими нотками в голосе сказала я. Но Лена меня не слышала. Глаза ее были широко открыты и устремлены внутрь себя.

– Это такая маленькая круглая площадь. Брусчатая мостовая. Посредине всадник. Кругом дома. И в них освещенные даже ночью окна. – Она приложила руки к груди. – Поверишь, Танька, я все бы отдала, только бы жить на этой площади!

Я посмотрела на Лену внимательно и вдруг поняла, что все для нее уже решено.

– Ты с ума сошла! Как ты там будешь жить? Без денег, одна!

Она улыбнулась и сказала:

– Как-нибудь устроюсь. Прощай!

Я поняла, что она возвращаться не собирается. Я обняла ее.

– Помни, что у тебя в Москве есть по крайней мере я.

– И мама! – добавила она. – Как только я там где-нибудь устроюсь, сразу же ее заберу.

– Переходишь на нелегальное положение! – улыбнулась я.

– Танька, я медленно умираю. Может, там будет лучше?

– Ну, съезди и посмотри.

Перед тем как уехать окончательно, она все-таки зашла ко мне домой.

– Танька, ты можешь орать, но я ему все-таки позвонила.

– Кому? – Я подумала, что это она как-нибудь виртуально звонила Сержу Валли. А что – я-то ведь посылала еще недавно к небу молитвы.

– Твоему Михаэлю.

– Как? – Я просто не знала, что ей сказать.

– Ну так. Обнаружила телефон в карманчике дорожной сумки.

– Что же ты ему сказала? – Я абсолютно не знала, радоваться мне или нет.

– Да все сказала, как есть. Он от тебя, оказывается, до сих пор звонка ждал. Счастливая ты, Танька!

На прощание я все-таки сунула ей в руки сверток с бирюзовым пальто.

Мы живем с Михаэлем и нашей дочкой в Москве. Миша, так я называю своего мужа, оказался на редкость приятным, спокойным и очень порядочным человеком. Уже второй год подряд мы гостим летом у его родственников в Германии, и оба его дядьки души не чают в нашей прелестной девочке. Я работаю, Миша тоже. Мои родители с удовольствием помогают нам растить нашу дочку.

Маша и Валерий действительно уехали жить в Испанию. Чем они там зарабатывают на жизнь, мне неизвестно. Но как-то через Лену, которая обитает в Париже одна, по линии какой-то благотворительной организации, до нас просочились сведения, что Валерий очень изменился, у них с Мари родились еще двое детей. А Димка и родители Валерия живут вместе с ними одной большой семьей.

Жизнь продолжается. И когда мне почему-либо становится трудно, я прошу Михаэля свозить меня в Париж, посидеть вместе с ним на скамейке у Нотр-Дам. Он обещает, но у нас все как-то это не получается. Да и говорю я об этом скорее понарошку. Просто шутя.