Она выскользнула из его рук, поспешно присела в реверансе и убежала.


На следующее утро, вернувшись домой после утренней прогулки, она нашла в гостиной Орелию и Тони. Сестра приехала с детьми провести день в Беллемонте. Они обнялись, и Тони сказала:

— Джеффи и Элинор помчались наверх поздороваться с бабушкой. Они скоро спустятся.

— Где Роб?

— Он уехал с соседями искать беглого раба.

Что-то в выражении ее лица заставило Симону спросить:

— Одного из ваших?

— Да. Восемнадцатилетнего мужчину.

Орелия воскликнула:

— Но зачем молодому рабу оставлять такого хорошего хозяина, как Роб, чтобы жить беглецом на болоте?

Румянец вспыхнул на нежных щеках Тони, и лицо стало замкнутым.

— Роб винит северных аболиционистов, которые являются сюда и говорят с рабами о свободе. Он ужасно злится. Говорит, что наказание за подстрекательство к побегу — смерть, и, если они поймают аболициониста, который разговаривал с рабами, они его повесят.

Симона задрожала от страха. Но она ведь и раньше знала, как Роб одержим ненавистью к аболиционистам! «Радикальные революционеры», — называл он их. Слава Богу, ее безрассудный порыв помочь рабыне Ариста Бруно закончился благополучно и Роб не узнал о нем.

Молодой раб деверя исчез с плантации накануне незадолго до наступления темноты.

— Они найдут его, — неохотно продолжала Тони, — и, я боюсь, ему несладко придется, когда они приведут его обратно. Роб говорит, что закон устанавливает тридцать пять плетей в наказание за побег.

— Неужели Роб сам будет пороть его?

— Он говорит, что у него нет выбора.

Мелодия ввела детей поздороваться с тетушками, и больше о рабах не говорили. Освежившись лимонадом, Тони попросила Симону и Орелию занять детей, чтобы она могла спокойно пообщаться с матерью. Элинор и Джеффи пришли в восторг, когда Симона предложила им навестить новорожденного жеребенка.

— А можно покормить ее сахаром? — умоляюще спросила Элинор.

— Она совсем маленькая, — объяснила Симона. — Она не ест ничего, кроме материнского молока.

— А мы увидим, как мама будет кормить ее?

— Возможно.

Дети стояли у ограды маленького затененного дубами лужка, где Фламм и Алуэтта проводили дни, и зачарованно наблюдали, как крошечный жеребенок скачет вокруг матери и жадно просит молока.

— А у меня будет маленькая лошадка, тетя Симона? — задумчиво спросила Элинор.

— Тебе придется спросить у папы.

По лицу девочки пробежала тень.

— Папа сердится на нас.

— Он не на нас сердится, дурочка, — поправил ее Джеффи. — Он сердится на Ноэля.

— Но Ноэль не виноват, — возразила Элинор. — Это Солли сбил меня с ног.

— Ни один черномазый мальчик не имеет права дотрагиваться до белой девочки, — сообщил Джеффи Симоне своим писклявым голоском. — И никто не смеет дерзить господину.

Симона услышала в его ответе слова Сьель. Она и Орелия переглянулись.

— Они узнают от слуг столько же, сколько от нас, — прошептала Орелия.

Симона снова привлекла внимание детей к Алуэтте, уже сосущей молоко.

«Так вот почему Тони хотела поговорить с матерью наедине, — подумала она. — Побег раба был вызван чем-то касающимся детей, и это сильно тревожило сестру».

Она теперь ясно видела, как увековечивается рабовладельческое общество. Сын Роба воспитывается так же, как его отец: ожидает, что каждая дверь открывается ему слугами, каждое желание мгновенно исполняется.

«Я не смогла бы принимать все это, как Тони», — подумала Симона, зная, что правильно решила не выходить замуж, хотя сейчас эта мысль вызвала новую и неожиданную боль.

Когда они вернулись в дом, их встретила Мелодия и сказала, что Тони отдыхает и детям тоже надо лечь спать. Позже, когда подали экипаж Тони, Мелодия и Симона сошли с галереи проводить их. Симона стояла в стороне, когда Мелодия целовала внуков и давала им пирожные на дорогу. Грум Тони также стоял поодаль, наблюдая эту милую сцену.

— У меня для вас вести, мадемуазель, — прошептал он Симоне.

Она в замешательстве взглянула на него. Вести? От кого?

Его губы едва шевелились. Ей показалось, что она услышала: «Он в старом доме».

Симона пристально посмотрела на грума. Но он быстро отошел, чтобы поднять маленькую Элинор в экипаж. Джеффи запрыгнул сам, а грум предложил руку Тони, затем вскарабкался на высокое сиденье и взял вожжи. Тони высунула голову из окна, посылая воздушные поцелуи, дети тут же стали подражать ей. Не оглядываясь, грум щелкнул вожжами, и экипаж покатился по аллее.

«Стойте! Подождите!» — хотела крикнуть Симона. Она была в смятении. От кого послание? От Чичеро Латура? Нет, как это возможно? Должно быть, от кого-то из рабов ее семьи.

Неужели беглец Роба прячется в старом доме? О нет! Только не это! Помощь в побеге Милу была результатом мгновенного порыва. Сим на не хотела повторения.

Кто знал о Милу? Только Алекс, а ему она доверяла. Но кто-то на плантации узнал, что она помогла беглянке месье Бруно, и кто-то передал эту информацию рабам Роба. Просто удивительно, сколько рабы знают о них, и уму непостижимо, как они передают то, что знают.

Симона остро ощутила опасность. Роб относился к ней с насмешливой братской привязанностью, но не делал секрета из того, что не одобряет ее образ жизни. И она не верила, что эта привязанность достаточно сильна, чтобы защитить, если ее уличат в помощи аболиционисту.

«Это может быть ловушкой», — подумала она, и несколько секунд ей казалось, что от паники она теряет сознание.

Она ничего не будет делать. Она не может снова рисковать, помогая сбежать рабу деверя. Но после минутного раздумья Симона решила, что необходимо самой выяснить, действительно ли там прячется беглец Роба. Возможно, ей удастся убедить его вернуться на плантацию и, таким образом, покончить с этой взрывной ситуацией.

Симона переоделась в костюм для верховой езды и пошла к конюшне, отказавшись от предложения грума сопровождать ее.

— Я не далеко, — сказала она и тут же послала лошадь в быстрый галоп прочь от дома.

«Колдовство» выглядело таким же заброшенным и запущенным, как всегда. Симона спешилась, привязала поводья к маленькому боярышнику и поднялась по ступеням на галерею. Черный юноша сидел на полу главной гостиной, сложив руки на коленях и опустив голову. Он без удивления взглянул на нее.

— Я знал, что вы придете, мамзель.

— Ты не знал ничего подобного! — выпалила Симона. — Ты сошел с ума, если явился сюда. Любой мог бы найти тебя здесь.

Он был молод и очень черен и излучал здоровье и силу. Но его глаза, светящиеся природным умом, были мрачными.

— Ты Ноэль, не так ли?

— Да, мамзель. Я — Ноэль.

— Почему ты пришел сюда?

— Говорят, что вы помогаете рабам уйти на Север, к свободе.

— Кто говорит?

Он пожал плечами и скривился, как будто от боли.

— Это неправда! Ты думаешь, что хочешь идти на Север потому, что все говорят об этом, но знаешь ли ты, что это тысячемильная дорога через дикую страну?

Он посмотрел на нее с отчаянной решимостью:

— Я могу это сделать. Если вы поможете.

— Я не могу помочь тебе.

— Говорят, что вы знаете людей, помогающих рабам бежать, — упрямо сказал он.

— Я не могу помочь тебе! Ты должен вернуться домой, Ноэль. Сейчас, пока еще не слишком поздно.

— Я не могу вернуться, — просто, но решительно сказал он.

— Почему нет? Если ты вернешься домой сейчас, до темноты, тебя не накажут за побег.

Он выразительно посмотрел на нее, потянулся и поднял над головой рубашку. Симона задохнулась, увидев глубокие раны, оставленные хлыстом. Мгновение она не хотела верить своим глазам. Роб хвастался тем, что без надсмотрщика сам следит за своими рабами. Она знала ответ еще до того, как спросила:

— Твой хозяин?..

— Да, мамзель?

— Почему?

— Солли налетел на маленькую Элинор и сбил ее с ног. Как раз в этот момент хозяин обогнул дом и увидел, как он лежит на ней и оба хихикают. У него лицо стало красным, и он схватил Солли. Я говорю: «Солли не хотел ничего плохого, это просто детская игра». Но масса Роб, он пришел в бешенство и высек меня. — Ноэль гордо поднял голову. — Я никогда не вернусь! Я буду свободным или умру!

Теперь Симона поняла, что часто видела его у Тони. Он следил за играми детей. Наверное, это была его обязанность, и, значит, ему доверяли. Она чувствовала, как порка оскорбила его гордость. Еще больше, чем физическая боль.

— Ты подвергаешь меня большой опасности.

— Я спрячусь, — пообещал Ноэль. — Я залезу в дымоход, если придется.

— Собаки найдут тебя там. — Симона вздохнула. — Я принесу мазь утром. И немного еды. Но я не знаю, что может случиться с тобой, и я бы хотела, чтобы ты как следует подумал насчет возвращения.

— Я пойду на Север, мамзель. С вашей помощью или без нее.

Симона печально покачала головой и оставила его. Она вернулась в Беллемонт и провела бессонную ночь.

Рабство! Рак, разъедающий жизни их всех, рабов и свободных. Оно не только разделило Союз на свободные и рабовладельческие штаты, оно разделяло и семьи. Она с горечью понимала, что рабство всегда будет стоять между ней и Робом.

А Тони? А родители? Они все рабовладельцы. Симона знала, что ее отец против отделения и против войны, хотя поддерживает благотворительное рабство. Для Роба отделение — необходимость, даже если оно означает войну. Как он все время напоминает им, их жизнь зависит от владения рабами, и Север — враг.

Она металась на постели не в состоянии расслабиться. Она знала, что поможет Ноэлю, даже если придется лицемерить, рисковать и открыто порвать с Робом и Тони, когда ее разоблачат. Она знала, что должна помочь.