— Монархию, здесь, месье, — воскликнул торговец-креол, — где полстолетия назад Франция помогала Америке сбросить это ярмо?

— Томас Джефферсон был неправ, сэр. Люди не созданы равными! Провал французского эксперимента доказал, что правление немытого большинства может закончиться только анархией и террором. Ограниченная монархия прекрасно работает в Британии. Почему же не здесь, на Юге? Я думаю, сэр, что именно это планировал для нас Бог. Он наделил нас правом управлять и заботиться о менее способных, что мы на Юге и делаем.

Вирджинец, которого Арист встречал раньше, слушал, не вступая в спор. Теперь он возразил:

— Север никогда не согласится на отделение. Это будет означать войну, джентльмены.

Заговорил Арист:

— В таком случае мы должны найти компромисс, пока не поздно. Месье, я часто бываю на Севере по своим торговым делам и могу сказать вам, что, если мы вступим в войну, Север победит.

— Ничего подобного! — разгорячился вирджинец. — Юг сможет победить проклятых янки в любой день.

— Послушайте, месье, — сказал Арист. — Мы — аграрии, а не промышленники. Все наши механизмы и промышленные товары приходят с Севера, включая и наше оружие. У нас нет промышленности, способной поддержать ведение войны.

— Англия — индустриальная страна, сэр, и она на нашей стороне. Нам не нужен Север!

Арист не успел возразить. К нему подошел Джеф Арчер, выглядевший очень агрессивно.

— Месье Бруно, могу ли я поговорить с вами наедине?

— Конечно, месье, — немедленно ответил Арист. Он заметил, что у Арчера такие же, как у дочери, глаза, и его пронзило воспоминание о ясном и слегка насмешливом взгляде Симоны.

Арист прошел к другому столу и приказал официанту принести вино, но Арчер не сел.

— Сегодня я не буду пить с вами, месье Бруно. Я только должен сказать: я проинформировал вашего надсмотрщика вчера вечером, что, если он снова появится в Беллемонте без моего разрешения, я буду стрелять без предупреждения.

Бруно вздрогнул и повторил:

— «Без предупреждения»? Пикенз был в Беллемонте вчера? Что случилось, черт побери?

— Он хотел обыскать жилища моих рабов, но мой надсмотрщик отказался пропустить его, и у него было на это полное право, как вы прекрасно знаете. Закон позволяет вам преследовать беглеца на моей земле, но не дает права ни искать в запертых помещениях, ни хлестать моего надсмотрщика, когда он отказывает вам.

— Боже мой! Пикенз сделал это? Месье, примите…

— Скажите этому негодяю, что в следующий раз я прострелю его мерзкое сердце!

— …мои искренние извинения.

Но разгневанный отец Симоны уже развернулся на каблуках и открывал дверь на улицу, оставив Ариста в смущении и унижении. Черт побери Пикенза! Неужели он до сих пор выслеживает Мартина? И почему он пересек озеро и явился в Беллемонт? Где Пикенз сейчас? Вероятно, вернулся в Бельфлер. Но у Ариста еще оставались дела в городе и он не мог возвращаться на свою плантацию. Отец заявлял, что Пикенз — хороший надсмотрщик, но Арист знал, что отец всегда был джентльменом и сейчас был бы возмущен.

Арист застонал вслух. И надо же, чтобы это случилось именно в Беллемонте!


В тот вечер Симона со своей семьей отправилась на свадьбу одного из друзей Алекса. Торжество должно было состояться в отеле «Сен-Луис». Огромный зал, приготовленный для приема, был украшен белыми лентами и бумажными голубями. Танцевальная музыка, исполняемая оркестром, таинственно отражалась от высокого потолка.

Невозможно было не заметить Ариста Бруно среди первых гостей, беседующих маленькими группками в ожидании появления новобрачных. Взгляд Симоны немедленно привлекла прекрасная голова с непокорными темными кудрями. Стоявший рядом с нею Алекс прошептал:

— Если бы я был холост, я бы вызвал его на дуэль.

— Алекс! — тихо запротестовала его жена.

— Не волнуйся, дорогая. Когда-то я бы это сделал, но теперь я не так безрассуден.

Не в первый раз Симона подумала, не беременна ли ее прелестная, но довольно необщительная золовка.

— Оставь месье Бруно мне, — сказала Симона брату, чувствуя, как кровь бросается ей в голову.

Арист поднял голову и увидел Арчеров. Джеф привел всю свою семью: мадам, Алекса с женой и, конечно, мадемуазель Симону, элегантную и сдержанную, в шелковом платье цвета нефрита с кремовыми кружевами, обнажающем ее прекрасные плечи и подчеркивающем восхитительную грудь.

Когда Арист остановился перед ее родителями в нескольких метрах от нее, Симона услышала его слова:

— Месье, мадам, позвольте мне снова принести извинения за поведение моего надсмотрщика!

— Вы слишком много прав предоставляете вашим людям, месье Бруно, — сказал Джеф. Он уже преодолел свою ярость, но говорил сурово.

— Мне уже говорили об этом, — сухо сказал Арист. — Но хочу, чтобы вы знали: я не поощряю поведение этого человека и глубоко сожалею. Уверяю вас, что заставлю его раскаяться о происшедшем.

После небольшой паузы Джеф сказал:

— Мой человек выздоровеет, но я скорблю о его незаслуженных страданиях. Ваши извинения приняты, месье. — Он протянул руку, и Арист пожал ее.

— Благодарю вас, месье.

Взглянув на Симону, Орелия потянула танцевать Алекса, чье лицо еще было хмурым, как дождевая туча, принесенная с севера. Симона осталась одна, и Арист повернулся к ней. Оркестр играл вальс, под который они танцевали на галерее в Бельфлере.

— Помнится, наш последний танец был прерван. Окажите мне честь, мадемуазель!

Его темные глаза были добрыми. Музыка стучала в ее крови, и таинственный и очень мужской аромат, исходивший от него, — что-то слабо напоминавшее табак и лавровишневую воду, — наполнил ее ноздри. Она не обратила внимания на протянутую руку.

— У вас хватает дерзости, месье, приглашать меня на танец после того, что я видела в Беллемонте вчера вечером?

Он улыбнулся ей:

— Я наслаждаюсь риском, когда награда так приятна. — Однако он не рискнул ждать ее согласия и, положив руку на ее талию, прошептал: — Но я сожалею, что вы стали свидетельницей этого печального инцидента.

Одурманивающий огонь, казалось, разлился по ее венам от его прикосновения. Симона подняла руку к его плечу, и они закружились в вальсе.

— Вы знаете, почему Пикенз появился в Беллемонте, мадемуазель?

Она почувствовала тревогу, вспомнив Милу в старых руинах.

— Почему вы спрашиваете?

— Думал, вы могли бы просветить меня. Я давно не видел своего надсмотрщика и понял, что он решил обыскать озеро, чтобы узнать, не украл ли мой раб лодку.

Она испытала облегчение.

— Значит, вы не знаете… — Симона замолчала.

Не дождавшись продолжения, он спросил тихим, ласковым голосом:

— Чего я не знаю, мадемуазель?

Симона взяла себя в руки, борясь с его привлекательностью.

— Вы не знаете, что ваша горничная тоже убежала?

Он был явно удивлен.

— Какая горничная?

— Та, которую вы явно цените, месье, поскольку отказались продать ее.

Она почувствовала его вспыхнувший гнев, но он не пропустил ни шага вальса.

— Это Пикенз рассказал вам? — спросил Арист, и его тихий голос показался ей более опасным, чем выстрел, и взволновал прозвучавшей в нем властностью.

— О нет. Моя горничная слышала сплетни в Бельфлере. Почему вы не продали ее, месье?

Арист прищурился:

— Потому что предложение было неприемлемым.

Он явно был еще сердит и суров.

Околдованная его близостью и плавным ритмом их движения, Симона погружалась в состояние, похожее на транс, которое чуть не довело ее до поцелуя в Бельфлере. Она сердито стряхнула оцепенение, и сказала:

— У вас проблемы с рабами, месье? Два беглеца из Бельфлера в течение недели!

Он вскинул брови:

— Вы всегда разговариваете так искренне, мадемуазель Симона?

— Чаще искренне, — признала она.

— Вы раздражаете меня.

Они медленно кружились в вальсе.

— Я надеюсь.

Ее рука лежала на могучем плече, и Симона почувствовала дрожь смеха, зародившегося в его груди.

— Раздражаете, но освежаете. — Он наклонился ближе к ее уху и прошептал: — И вы так обворожительны!

Ее сердце затрепетало, и она предупредила себя: «Не будь дурой».

— Я не видела месье и мадам де Ларж на свадьбе. — Она посмотрела ему в глаза и увидела, как они понимающе вспыхнули. «Арист подумал, что я ревную, и это его развеселило. Как же он самонадеян!»

— Месье нездоров, и мадам вне себя от беспокойства, — ответил он. — Видите ли, несмотря на разницу в возрасте, они очень любят друг друга.

О, бессовестный! Она не удержалась:

— И оба очень любят вас?!

— Полагаю, да.

Улыбка снова играла в его глазах гак призывно и изгибала рот с такой сердечностью, что у нее все таяло внутри.

Симона раньше думала, что ее непреодолимое влечение к нему — иллюзия. Она ошибалась. Этот мужчина заставлял ее чувствовать неистовую женскую потребность ласкать и получать ласку, и ей пришлось неохотно признать это. Симона отчаянно искала причины для неприязни к нему. Она говорила себе, что он высокомерен и непостоянен в любви, что для него женщины — собственность, чье единственное назначение — любить и очаровывать мужчин, что он безжалостен со своими лошадьми и, возможно, рабами. Другими словами, он такой же, как три четверти плантаторов, которых она знала.

«Я люблю вызов и думаю, что вы такая же, мадемуазель». Это правда, но как он узнал? Чичеро Латур также интуитивно почувствовал ее дерзость, но бросил ей вызов и вовлек в опасную затею против ее воли и здравого смысла.

Симону сильно влекло к окторону, чья внешность едва выдавала его смешанную кровь. Ее уважение к нему было огромно, несмотря на его сражение в одиночку с укрепленной крепостью рабства, что она считала самоубийственным безрассудством. Но его привлекательность была огоньком спички рядом с пожаром страстей, которые вызывали в ней прикосновение Ариста Бруно и тепло его взгляда.