Мне хотелось отвлечь его чем-то, заставить прийти в себя и перестать вести себя так странно. Эта часть брюнета мне не понравилась с первых секунд, и я знала, что она была наиболее темной из всех.

- Нет, - медленно мотнул головой Яр в ответ. – Не хочу. Я больше не хочу видеть никого из вас. Не хочу вас знать.

В его голосе слышались нотки какого-то отвращения.

- Проваливай, - сквозь зубы прошипел он, глядя мне прямо в глаза. – Вали к своему Стасику и не возвращайся больше никогда.

- Что ты сказал? – дрогнувшим голосом переспросила я.

Он, правда, назвал это имя? Я не ослышалась?

- Я всегда был лучше него. Всегда. Запомни это, малышка, - быстро забормотал он, а затем резко схватил меня за шею и уперся своим лбом в мой лоб. - Я просто позволял ему выигрывать. Поняла меня?

Я молча смотрела на него, затаив на пару секунд дыхание.

- Ты меня поняла? – заорал он мне в лицо так и не получив ответа на свой вопрос, а затем резко оторвался от меня и вновь с ненавистью посмотрел мне в глаза.

Я лишь кивнула и попятилась в сторону выхода, наконец, осознавая, что действительно сглупила, придя сюда.

- Уже уходишь? – сверкнул он кареглазым взглядом. – Давай! – вскричал снова. – Проваливай! Валите все вы!


И тут случилось то, что стало отправной точкой всех последующих событий. Ярослав сделал неосторожный шаг, наступая на какой-то осколок, и издал громкий гортанный звук, на который я среагировала слишком быстро. Я тут же бросилась к нему, чтобы удержать от падения, что он своим пьяным мозгом интерпретировал как-то иначе и жестко, очень жестко отпихнул меня от себя. И сделал это так, что теперь уже я летела на пол, прямо на рассыпанные осколки и острый угол перевернутого кресла.

Мощный удар пришелся на правую часть лица, отдаваясь гулким звоном в ушах. Резкая боль пробила виски, и где-то на скуле образовалась небольшая, но глубокая рана, залившаяся в то же мгновение ярко-алой кровью.

Сдержанно ойкнув, но, не сумев сдержать подступивших тут же к глазам слез, поднесла ладонь к скуле. Она тут же заныла, как и слегка заплывший от удара правый глаз.

Когда снова обернулась к Ярославу, он уже сидел на полу, поджав к себе ноги, и держался за голову окровавленными руками. Нога его тоже окрасилась в алый.

Даже в этот момент мне хотелось верить, что сейчас он придет в себя, извинится передо мной за то, что сделал, в то время как я просто хотела прийти ему на помощь, и все между нами станет как прежде. Но я снова серьезно ошиблась. Он вовсе не собирался возвращаться в нормальное состояние. Возможно, он даже не заметил того, что натворил. Ярослав лишь глухо и раздраженно рыкнул, чтобы я проваливала на все четыре стороны и, не поднимая головы, указал мне на дверь.

И этот жест, который я позже прокручивала в своей голове целую ночь, бродя по темным улицам города и не желая возвращаться домой, сломал меня окончательно. Никакого лекарства у меня никогда не было. И с моей стороны было глупо надеяться на его существование.

Глава 24.

Помню тот день, когда мне подарили мой первый собственный паззл. Набор маленьких красочных кусочков, которые при правильном составлении являли миру интересную цельную картинку. На составление незамысловатого рисунка у меня тогда ушла вся новогодняя ночь, на которую и пришелся этот подарок. Зато по итогу гордости моей не было предела и уже очень скоро я смог осознать, что без какого-то, даже незначительного, кусочка паззла жизнь твоя не сможет сложиться в единую полноценную композицию.

И когда-то я думал, что нашел этот кусочек. Однако очень серьезно просчитался и, в конечном счете, смел все, что имел, подчистую, начав собирать свою жизнь заново.

Анна – так ее звали.

Анюта, Аня, Анечка… миллион вариаций и всего лишь одна она. Та, что сумела перевернуть жизнь и так легко пустить ее в ином направлении.

Когда мы познакомились, ей было всего 17. Еще совсем маленькая, хотя считавшая себя безумно взрослой и самостоятельной. Она была душой любой компании и имела потрясающие голубые глаза, которыми просто невозможно было не любоваться. Мне всегда казалось, что они умеют гипнотизировать. Меня уж точно. Ведь как еще иначе объяснить то, что я, никогда ничего не знавший о чувствах, которые воспевали великие поэты, пустился в них с головой, едва лишь встретив ее.

Как-то раз я даже предположил, что она – ведьма.

Так ведь говорят о голубоглазых?

Или все-таки речь шла о зеленом цвете?

В любом случае каким-то образом у нее получилось сделать так, чтобы я думал только о ней, пока она тусовалась с кем-то другим и виляла хвостом направо и налево, отшивая меня. Все это было сродни какой-то забавной игре, напоминающей мне салочки. Я за ней – она от меня. Снова. И снова. И снова.

В какой-то степени это было даже весело, если не учитывать того, что не один я был участником этой игры. У меня имелся серьезный соперник. И его наличие злило меня гораздо больше, чем вся эта ситуация. С таким соперником играть было намного труднее, а выигрывать опаснее. Я это прекрасно осознавал.

Этот человек на протяжении всей моей жизни был самым близким для меня человеком, но Аня своим ведьмовским взглядом смогла затмить для меня и его, мгновенно настроив нас друг против друга и устроив поле битвы на костях многолетней дружбы.

А когда она ушла – осталось одно лишь пепелище и ничего больше.

Я чувствовал себя всемогущим, когда смог завоевать ее. И это ощущение оставалось со мной до самого конца, когда она, бросив мне фразу о том, что я бесперспективное дерьмо, которое ни на что не годно, взмахнула своими блестящими волосами и даже не взглянула на преподнесенное ей кольцо и бутылку шампанского, которым мне хотелось отметить нашу помолвку.

Я ведь серьезно был намерен жениться на ней тогда. И даже был готов к ее отказу, после которого я бы все-таки смог завоевать ее снова и добиться положительного ответа. Но ее слова о моей бесперспективности оказались гораздо сильнее. Гордость с самого рождения преобладала над всеми чертами моего характера. Вплоть до того момента, пока и ее мне не пришлось в себе усмирить.

В тот вечер я был безумно зол на Аню, но, сумев взять себя в руки, так и не показал ей этого.

Сказал лишь, что в таком случае она может быть полностью свободна от наших отношений и просто ушел, успев по пути прихватить с собой ее сигареты и зажигалку, которые нашел возле самого выхода.

Тогда-то мой паззл окончательно и рассыпался, а я остался один, совершенно не зная, что теперь со всем этим делать.

«Пошла ты к черту», - думал я, делая несколько глотков дорогого шампанского.

Я купил лучшее из всего, что только смог найти и на что хватало заработанных средств. Я всегда считал, что моя женщина достойна самого лучшего, а она швырнула мне всем этим в лицо, заявив, что это все, чего я смогу добиться в своей никчемной жизни.

Себя моим главным трофеем она и вовсе никогда не считала, и лишь в тот момент я окончательно пришел к осознанию этого. Аня никогда не была моей, а я никогда не выигрывал ее в борьбе с лучшим другом. Она всего лишь играла. А мы были ее любимыми марионетками, с которыми было весело, но которые не имели абсолютно никакой ценности.


В моей памяти до сих пор можно воспроизвести тот гулкий звук, что раздавался вокруг, когда я двигался в сторону клуба, где должна была проходить студенческая вечеринка. Кажется, это был день первокурсника, о котором я слышал от одного из приятелей по универу, с которым старался поддерживать хоть какую-то связь. Просто так, чтобы не ощущать себя предателем, собственноручно лишившим себя друзей, променяв их на какую-то девчонку.

Я шел туда, сам не понимая, зачем именно.

Хотел ли я отомстить Ане и переспать там с какой-нибудь пьяной студенткой?

Нет, я никогда не падал так низко.

Думал ли о том, чтобы реально повеселиться и поглазеть на молодое поколение ненавистного мне учебного заведения?

Тоже не то.

Я просто шел, потому что считал, что мне нужно туда идти. Возможно, чтобы просто отвлечься, а быть может, чтобы закрыть для себя эту историю там, где она и началась – в том самом клубе, куда каждый год сгоняли зажигательную молодежь, устраивая ей веселое посвящение в новую взрослую жизнь.


Я пробыл в клубе от силы около часа, потратив его на разговор с компанией знакомых парней, которые уже были достаточно пьяны и уговорили выпить вместе с ними за всех, кого они только смогли вспомнить.

Злость на кинувшую меня возлюбленную постепенно отпускала и, в конечном счете, когда я собрался уходить, решив, что все эти тусовки больше не для меня, был лишь очень уставшим, но почти полностью спокойным и отбросившим эту ситуацию в самый дальний ящик. Так что, когда какая-то девчонка с наивными и испуганными серыми глазами пролила на меня стакан сока, я просто отшутился и пошел себе дальше, решив не устраивать из-за этой мелочи каких-либо разборок. А вскоре по ее блестящему взгляду понял, что она была мне за это благодарна.

Еще за пару часов до этого я и подумать не мог, что проведу ночь таким образом – гуляя по набережной с какой-то незнакомой мне девицей, напоминающей скорее младшую сестренку, нежели девушку, которую хотелось завалить в постель, и, распивая с ней одну на двоих бутылку шампанского, которое было куплено для абсолютно другой девушки с совершенно иным взглядом. У нее он был чистым и каким-то настоящим что ли. От нее веяло чистотой, хотя я и не знал всей ее истории от начала и до конца.

Возможно, если бы не эта конкретная ночь, Юля могла бы стать кем-то большим для меня, кроме как девочкой, которую я, поддавшись моменту, зачем-то поцеловал на рассвете, а потом просто выбросил из головы, решив, что больше не попадусь на эту уловку. Может быть, она даже помогла бы мне не стать тем, кем я в итоге стал. Однако об этом я тогда даже не задумался, а потому не стал искать ее где-либо ни в один из последующих дней, схоронив лишь в собственной памяти.