— Ты говоришь, что собиралась прийти? Да неужели? И почему же так и не пришла? — недобро усмехнувшись, интересуюсь я, сам не знаю, зачем это делаю? Ведь её своевременный приход всё равно никак не повлиял бы на моё решение вернуть домой её отчима.

— Я просто нечаянно заснула и проспала весь день. Вот и всё.

Нечаянно заснула… Ну, разумеется…

Как же было не заснуть после столь изнурительной ночки? Уж лучше бы не спрашивал, идиот. Аж в ушах зашипело от злости.

— Для меня это не аргумент, но вообще это не важно, — отрезаю я, сильно вдавливая пальцы в бокал. — Ты сделала нечто похуже простого нарушения контракта.

— И что же?

— Ты соврала мне.

— Я не вра…

— И сделала это неоднократно, — стальным голосом перебиваю её никому не нужные попытки оправдаться. — А знаешь, что я делаю со своими подчинёнными, которых уличил во лжи или неверности? Всё просто. Я их увольняю без суда и следствия. И ты, Лина, никакое не исключение из правил.

— Что за бред, Адам? Я врала тебе только о своих чувствах к Остину. В остальном я была честна: мы правда были всю жизнь друзьями. Да и вообще… Как разница? Всё это было до начала нашего контракта, а не во время. Вчера и все дни до этого я ещё не была твоей… подчинённой и могла говорить и делать что пожелаю, поэтому твои объяснения нисколько не оправдывают твоего поступка, — не сдаётся неугомонная девчонка, наотрез отказываясь понимать, что своим пустым трёпом ничего, кроме моего гнева, не добьётся.

— Я даже не думал оправдываться, Лина. Никогда этого не делал и никогда не буду. А перед тобой так подавно. Ты — никто, а теперь я ещё и окончательно убедился, что ты насквозь лживая девка, поэтому я несказанно рад, что мне повезло узнать об этом до начала наших рабочих отношений.

— Никто? — тихо выдыхает Лина. Намеренно вложенное в мои слова презрение отражается нескрываемой болью на её лице, что уже в следующий миг наполняет её блестящий взгляд злостью. — В таком случае замечательно — вижу, что мы наконец пришли к единому решению. Я так и так никогда не хотела быть твоей шлюхой, и теперь у меня к тому же отпала в этом всякая необходимость. И раз уж ты так разочаровался во мне и, как сам, выразился — решил уволить за ложь, тогда не смею больше тратить твоё время. Ещё раз огромное спасибо за моё спасение. Честно, я век тебе благодарна буду за это, но в остальном… Я искренне надеюсь, что мы больше никогда с тобой не встретимся, Адам, — дрожащим, осипшим голосом проговаривает глупая девчонка. Шумно вздыхает, будто набираясь смелости, и резво бросается к двери.

Во даёт! Она определённо не в себе или находиться на грани нервного срыва, раз сначала умудрилась сделать столь абсурдные выводы, а после ещё наивно поверить, будто я беспрепятственно позволю выбраться из дома. Навстречу свободе.

Продолжая преспокойно сидеть на кровати, я молчаливо наблюдаю за смехотворной попыткой Лины открыть дверь, затем выслушиваю наполненные страхом просьбы выпустить её из спальни, а в конце наслаждаюсь её нервными метаниями по всей комнате в надежде найти ключ или нечто способное ей помочь справиться с замком.

Смешная. Напуганная. Смертельно возбуждённая. Неугомонная. И загнанная в клетку кошка.

Привыкай, милая, это всё, что теперь тебя ждёт.


— Можешь не мучиться, Лин, — спустя пару минут её тщетных копошений возле замочной скважины произношу я. — Необходимый тебе ключик находится у меня, — показываю ей свой айфон, к которому подключена вся электронная система «умного дома» пентхауса. — Без него ты ни одну дверь в этих апартаментах открыть не сможешь.

— Тогда открой ты, Адам! Открой и отпусти! Я не понимаю, почему ты всё ещё этого не сделал? — чуть ли не хнычет она, дрожа, как в лихорадке, только теперь уже непонятно от чего больше — возбуждения, страха или злости? Запускает руки в волосы, донельзя взъерошивает их, ещё сильнее превращая себя в необузданную дикарку. И, чёрт побери, до умопомрачения горячую, красивую, желанную дикарку. Несмотря на всю ярость и ненависть к ней, мне всё равно крышу сносит лишь от одного взгляда на её сексуальное, обцелованное красными языками пламени тело, облачённое в пошлое платье, выделяющее все изящные линии миниатюрной фигуры. А совсем кроет, когда я фокусируюсь на её пышной груди, что откровенно выглядывает из-под прозрачной, мелкой сетки платья.

Содрать. Разорвать. Превратить в хлам. Открыть доступ к её аппетитным округлостям, высоко поднимающимся и опускающимся из-за частого дыхания.

До болезненного покалывания в пальцах хочу сделать это, но еще больше — запрячь Лину самой справиться с этой задачей.

— Раздевайся.

Дикарка вмиг прекращает суетиться и вздрагивает от моего приказа, словно я ударил ей под дых.

— Что ты сказал?

Её глаза — две огромные монеты, а округлившийся рот… ох, её лживый рот прямо-таки идеальное отверстие для моего члена.

— Раздевайся. Хочу получше рассмотреть, что имею, перед тем как трахнуть, — растянув губы в плотоядной улыбке, в открытую упиваюсь её оторопелым взглядом. — А лучше станцуй стриптиз. С радостью еще раз полюбуюсь твоими талантами. — Удобно откидываюсь на кровати, всем своим видом показывая, что жажду увидеть эротическое представление.

— Ты всё-таки напился? — нервно блеет Лина, всё ещё надеясь, что я шучу.

— Трезв как никогда, детка. — И между прочим, нисколько не вру. Не знаю, как много я уже выпил сегодня, но, по ходу, все алкогольные токсины быстро испаряются под воздействием моей огненной силы.

— Тогда что ты несёшь? Я не буду раздеваться. И уж тем более трахаться с тобой! Ты освободил меня от рабочих обязанностей, поэтому я не хочу здесь оставаться ни минутой дольше! Я хочу уйти! Выпусти меня! — требует она, начиная мощно стучать кулаками по двери. Ясное дело, её пробить не выходит, но эта тигрица, видимо, не в курсе, что значит сдаваться, потому что чуть позже подключает ещё и ноги. Это похвально. И раздражающе.

— И куда ты собралась идти, если не секрет? К Остину? — отпиваю смачный глоток алкоголя, чувствуя, как от одного только его имени все волоски на теле встают дыбом от злобы.

— Какая тебе разница, куда я пойду? Даже если к нему, тебя это не касается!

Ещё как касается, Лина. Вся твоя жизнь — моя, но ты, видимо, напрочь забыла об этом.

— Мне-то никакой, просто хотел заранее предупредить: твой возлюбленный вряд ли станет встречать тебя с распростёртыми объятиями после видео, которое он получил.

— Что? — она разом прекращает бестолково измываться над дверью и поворачивается ко мне лицом. — Какое видео?

— Ну как какое? То самое, где ты наконец выкладываешь Остину всю правду о своей развратной части жизни.

Её ошалелый взгляд с каждым судорожным выдохом всё ярче окрашивается паникой, что окончательно вспыхивает ярким огоньком в зрачках, когда я вытаскиваю из другого кармана ещё один айфон.

— Ты кое-что нечаянно выронила на улице, когда тебя схватили, но не волнуйся, Лин, все файлы остались невредимы и уже переданы нужному адресату вместе с копией нашего контракта и видео со скрытых камер «Атриума». Нужно отдать должное Мэрроу: к защите данных своего клуба братья отнеслись с особым вниманием. Моему хакеру пришлось изрядно попотеть, чтобы выудить закрытые видеофайлы. Но ему всё-таки удалось достать несколько самых горячих эпизодов твоей работки, так что теперь Остин сможет собственными глазами увидеть, чем тайком от него занималась его «сестричка» по ночам. Думаю, этого точно будет достаточно, чтобы он безоговорочно поверил твоей искренней тираде в видео и больше никогда не захотел тебя видеть.

— Как ты посмел…

— Что? — деланно удивляюсь я, перебивая её. — Разве не этого ты хотела? Открыть глаза бедному парнишке, которому врала на протяжении долгого времени? Я исполнил твоё желание, Джеймс, так что… всегда пожалуйста, — иронично улыбнувшись, салютую ей бокалом, замечая, как она от гнева сжимает кулаки. Бить меня, что ли, собралась? Умора.

— Какой же ты мерзавец, Адам, — ядовито выплёвывает она, и по её воинственному виду понимаю, что это только начало. — Мерзавец и чёртов эгоист с непомерно раздутым эго, которое я — девушка без имени и рода — посмела задеть. Дело же вовсе не в моей лжи о чувствах к Остину, не так ли? Дело в том, что я переспала с кем-то другим. Причём сделала эта добровольно. Без принуждения, угроз и денег, в то время как с богом секса, перед которым благоговеют все женщины, даже за миллионы и под воздействием притяжения не хочу этого делать. Верно?

Я молчу. Но, сука, только потому, что отправляю все моральные силы, чтобы не сорваться и не убить её в эту же секунду.

— Вижу, что верно, — заключает она, не скрывая злорадства. — Но разве это веская причина, чтобы из-за своего одержимого желания доказать, что круче тебя среди мужчин в мире нет, портить другим людям жизнь? Сбрасывать на них трудности, которые им не под силу решить? Мешать чужому счастью из-за своего «хочу»? Нет, нет и ещё раз нет! Ничто не может оправдать всё, что ты заставил меня пережить и за то, что продолжаешь делать! Ни оправдать, ни понять, ни простить, ни уж тем более по-настоящему захотеть и полюбить такого мужчину, как ты!

— И тем не менее ты захотела и полюбила, Лина, и прекрати списывать всё только на «очарование», — злость не позволяет мне больше мирно сидеть на месте. Я встаю с кровати и в три размашистых шага добираюсь до неё. Несмотря на отчаянную борьбу с возбуждением, Лина умудряется посмотреть на меня с непоколебимостью и злостью, что мелко сотрясает её тело, горит агрессивным огнём в диких глазах.

— Возможно, я и вправду влюбилась тогда на приёме, но не в тебя, Адам, а в тот обманчивый образ, в который ты заставил меня наивно поверить. Я видела тебя тем, кем ты на самом деле не являлся, и как дура повелась на это. Вот и всё. К тебе же настоящему я ничего не испытываю, кроме возбуждения, которого тоже не было бы без твоей мистической силы. Не потому, что ты меня не привлекаешь, как мужчина, — ясное дело, это не так, а потому, что я всю жизнь люблю Остина! Для меня всегда был, есть и будет только он. Никого другого я никогда не захочу и не полюблю, а того, кто считает меня вещью, пустым телом или «никем», так подавно, Адам! — Лина не замечает, как срывается на крик, каждым брошенным в истерике словом, будто раскалённой секирой рассекая мне кожу. — Я вообще не понимаю, на кой чёрт мы заговорили о моих чувствах? Тебе же на хер они не сдались! Тебя не интересует ничто и никто, кроме себя любимого и своих сексуальных потребностей! Тебе плевать на меня также, как и на всех остальных счастливец, которые душевно сгорают после работы на тебя. Главное, что ты выжимаешь из них максимум пользы и удовольствия, а что творится с ними дальше — насрать! Плачут, сходят с ума от галлюцинаций, мучаются в кошмарах — всё ерунда. Думаешь, деньги всё окупят и облегчат их состояние. Ну конечно, ты же из тех людей, кто в принципе считает, что деньги решают всё! И покупают всё, что дышит и не дышит. Но ты ошибаешься! И я на своём примере тебе доказала, что кто-то всё же может устоять перед тобой и твоими миллионами, выбрав другого мужчину, у которого нет денег и способности доставлять женщинам неземное наслаждение, но зато есть добрая душа, умение ставить чужие желание превыше своих и море других потрясающих качеств, о которых ты можешь лишь мечтать. И если ты думаешь, что своим гадким поступком сможешь отвернуть от меня Остина, то крупно ошибаешься. Он всё поймёт, когда я объяснюсь с ним. Он не такой, как ты! Он умеет слушать, прощать и любить. Тебе этого никогда не понять, потому что ты пустой, Харт! Пустой, чёрствый и бессердечный!.. Кроме красивой внешности, денег и мистического дара, в тебе ничего нет! Видимо, поэтому ты и платишь всем и каждому, чтобы они беспрекословно выполняли твои приказы, ведь знаешь, что на настоящие эмоции и адекватные человеческие отношения ты не способен. И женщин ты покупаешь и обзываешь их вещами по одной простой причине — чтобы самому меньше ощущать себя рядом с ними вещью, коей ты и являешься!.. Да, Адам, ты — ВЕЩЬ! Слышишь?! Ты… — но я не слышу… она продолжает истошно кричать, а я будто в пропасть проваливаюсь — глубокую, непроницаемую, наполненную давними детскими воспоминаниями, что словно нарезками кадров из клипа начинают мелькать перед глазами, бередя старую, как мне казалось, навсегда забытую рану, вскрывая её, царапая, посыпая солью и окрашивая красным мысли о том проклятом дне, когда мне стала известна вся правда…