Ни о чём больше не думая, я делаю то единственное, что отчаянно жаждет в моменте всё моё естество: я вцепляюсь в Адама с крепкими объятиями, желая пропустить сквозь них всю свою благодарность за спасение и счастье за то, что он с ним ничего не случилось.

Он цел и невредим. Он здесь. Мы оба здесь. И живы. Счастью моему нет предела. И наверное, именно оно — невыразимое, сладко пьянящее и вибрирующее в каждой клеточке чувство счастья, и приклеивает меня чересчур страстно к мужскому каменному корпусу, стирая из памяти всю реальность и даруя рукам полную свободу. Я сама не понимаю, как начинаю жадно скользить по его крепкой, точно вылитой из стали спине, ощупывать пальцами рельеф развитых мышц, сходя с ума от желания почувствовать его кожа к коже. Хотя нет… Это не простое желание. Острая нужда. Крайняя необходимость. Заветная доза лекарства, без которой ещё немного — и я сгорю дотла от ощущения, будто имитационный огонь, окружающий нас со всех сторон, волшебным образом превратился в настоящий.

— Я так испугалась, — словно со стороны слышу свой томный, исступлённый голос, пока руки, будто не принадлежащие мне, продолжают с ненормальным голодом изучать напряжённый торс Адама. — Я уже перестала надеяться, что ты за мной придёшь, — шепчу я, усыпая короткими поцелуями напряжённую шею и вдыхая в себя его неповторимый запах. Уникальный, отравляющий, сжигающий изнутри, превращающий меня в пепел, который мечтает опасть плотным слоем на каждый миллиметр кожи мужчины. Не любого. А именно Адама. Только его. Хочу его сейчас же до сладких судорог во всём теле, до закипающей в жилах крови и жалобных всхлипов, то и дело срывающихся с моих губ поневоле.

Это ненормально. Так быть не должно. Я благодарна ему. Да. Рада видеть его живым. Тоже. Но я не должна его хотеть настолько сильно, ведь я же научилась справляться с его силой. Ну или хотя бы научилась не терять полный контроль над собой, будучи с ним рядом. Но судя по тому, как блаженно я трусь грудью о возвышающуюся надо мной неподвижную глыбу и начинаю расстёгивать верхние пуговицы его окровавленной рубашки, контроль всё-таки покинул меня, не дав ни малейшего шанса побороться за бразды правления.

Да только какого чёрта? Почему это со мной творится? Почему я не могу остановиться? А почему Адам молчит, абсолютно не двигаясь? И почему его рубашка вся испачкана в крови?

— Адам… — выдавливаю из себя едва слышный стон и в попытке удержать свои руки от дальнейших действий с остервенением сжимаю их на испятнанной кровью ткани. — Что происходит?

Разум плывёт, как после наркоза, затрудняя мне задачу вспомнить последние секунды перед потерей сознания: крики, плач, суета, много людей, выстрелы и драка… Адам непрерывно и жесткого наносит удар за ударом по распластавшемуся по полу мужчине, который чуть было не лишил меня жизни.

Что с ним стало? Что Адам сделал? Чем всё закончилось?

Я не знаю, какие высшие силы помогают мне наконец зацепиться за нить благоразумия и оторвать тело от Адама, вскинуть голову вверх и сфокусироваться на его лице — непроницаемом, застывшем, держащем под строгим замком каждую эмоцию, которую мне ни прочитать, ни разгадать не по силам.

Наши взгляды встречаются, ещё сильнее накаляя атомы воздуха, циркулирующего между нами. И я накаляюсь вслед за ними, осязая яростно-возбуждённую ауру, выдающую его искусно скрываемый гнев. От Адама пахнет грозовым штормом с электрическими вспышками далёких молний, что сотрясают меня в разы сильнее, чем недавняя пальба в ангаре. И теперь я чётко ощущаю, что в его парфюме на каждую терпкую ноту приходится несколько животных, заставляющих мою женскую природу живо откликаться на его дикую энергию.

Это он… Это Адам является очагом удушливой жары в комнате. Это он излучает сейчас свою силу в троекратном объёме, что превращает меня в сексуально одержимое создание, жаждущее получить его себе как можно быстрее.

— Адам… что с тобой? — жалко скулю я. Сокрушительная похоть, непонимание, снова вернувшийся страх смешиваются в бурный коктейль, бьют раскалёнными вибрациями по телу. Кулаки, сжимающие ткань его рубашки, горят, сердце работает на износ, а его мучительное молчание и ощущение неизвестности лишь наращивают внутри меня потребность в сексе, удовольствии и эпичной разрядке, которую доставить может только он.

Но это всё неправда! Чёрт бы тебя побрал, Николь! Ты же любишь Остина и знаешь, что всех этих клокочущих, лишающих здравого смысла и притупляющих твои истинные чувства ощущений нет. Всё это иллюзия. И ты не можешь ей с такой лёгкостью поддаваться, пусть даже его непонятная ярость и врубает «очарование» на полную мощность.

Со сдавленным, страдальческим стоном я разжимаю пальцы на его рубашке и, игнорируя нестерпимую боль между бёдер, делаю несколько быстрых шагов в другой угол комнаты в глупой надежде спастись от его магии, но всё тщетно — она уже полностью поглотила весь воздух в спальне и совсем скоро поглотит и меня, если я не найду способа выбраться отсюда или же сменить скверное настроение Адама.

— Ты поговоришь со мной? — вложив в голос всю имеющуюся громкость, несдержанно спрашиваю я и начинаю нервно ходить из стороны в сторону, задерживая дыхание, чтобы по возможности меньше наполнять себя витающем в пространстве огненным дурманом. Адам же, так и продолжая хранить гнетущее молчание, неспешно направляется к столу, на котором стоит полупустая бутылка виски, наполняет себе стакан до краёв и залпом его выпивает, словно это не крепкий алкогольный напиток, а обычный яблочный сок. Следом наливает ещё один, но на сей раз не спешит заливать янтарную жидкость в себя, а лениво смакует, поворачиваясь к окну и внимательно всматриваясь в огненную картинку, что своей игрой теней и красных бликов делает его черты лица по-настоящему дьявольскими: профиль напряжён, тёмные глаза сужены в зловещем прищуре, а скулы заострены настолько, что я могла бы порезаться, если бы прикоснулась.

— Что там случилось? — вновь подаю голос я, обхватывая себя за плечи, пытаясь унять неконтролируемую дрожь во всём теле.

Ответа нет.

— Адам, ты можешь рассказать, что произошло со всеми остальными девушками? Их тоже спасли? Они в безопасности?

Молчание.

— А этих уродов посадят? Эрик окажется в тюрьме?

Тишина.

— А что с тем… с тем, которого ты бил… он жив?

Ноль реакции.

— Ты же его не… не… Ты весь в крови… В его крови?..

Тотальный игнор.

— И ты пьёшь… Почему ты пьёшь? Ты его?.. Нет… Ты не мог, — к моему бессвязному лепету и жгучему желанию содрать с себя вульгарное платье и накинуться на Адама добавляется ещё и нервный озноб, вызванный устрашающими мыслями, что ежесекундно прорастают в меня всё глубже и глубже, пока я неотрывно наблюдаю за непонятным поведением Харта.

Словами не передать той каши острых ощущений, что бурлят сейчас во мне. Их становится чересчур много, они плавят органы, дробят кости и жалят всю изнанку кожи. Я чувствую, что мне просто больше не выдержать всего беспорядка внутри себя, поэтому мою плотину пробивает и я начинаю делать именно то, что Адам категорически не приемлет — кричать.

— Да ты можешь мне ответить?! Что с тобой такое, мать твою?! Язык проглотил?! Или уже нажрался в хлам?! Что не так?! Что такого произошло в ангаре, раз ты себя так ведёшь?! Скажи, ты убил его? Убил?! Поэтому ты такой?!

Ни один мускул на его лице не дёргается, пока я завожусь лишь сильнее. Адам так и смотрит непрерывно на огонь, словно это самое увлекательное, что он видел в своей жизни.

— Ты меня вообще слышишь?! Какого чёрта происходит?! Почему ты злишься?! Зачем меня привезли сюда, если ты даже разговаривать со мной не собираешься?! Да и вообще зачем ты меня спас?! Насколько я понимаю, контракта никакого не будет! Так ведь?! Ты сам это решил! Ты сам его нарушил! Так почему я здесь?! Что случилось?! Ответь мне, Адам! Ответь же!

Но он молчит, как могила, и только своей злостью повышает градус в комнате до опасной отметки, вмиг давая мне понять, что мне пора сваливать.

— Ладно! Не хочешь говорить — не надо! Мне плевать! Я просто хочу уйти отсюда! Мне нечем дышать! — громогласно проговариваю я и, собравшись с духом, порываюсь пробежать мимо его статной фигуры к выходу из спальни. Однако мне и шагу не удаётся ступить, как Харт наконец соизволяет повернуть ко мне голову, одним лишь этим жестом заставляя замолкнуть и прирасти ногами к полу.

Ну… я хотя бы обратила его внимание на себя. Уже неплохо. Да только радости от этого достижения я ни капли не испытываю.

Он смотрит на меня огнестрельным взглядом, напитывая новой порцией сумасшедшей похоти и невербально транслируя плачевный исход моей очередной попытки побега. Даже в окутывающем меня зное я чувствую, как по спине крадётся ледяной холодок, а ещё страшнее становится, когда Адам приближается ко мне, сокращая расстояние до метра. Запредельно близко. Опасно. Уничтожающе для моего сознания и тела, которое каждым вздыбленным волоском сейчас ощущает не только мистические, сексуальные флюиды, но и жалящую огненным смерчем ярость, исходящую от мужчины.

Под его пристальным взором, стягивающим всю меня невидимыми оковами, я инстинктивно пячусь назад, плотно прижимаясь спиной к стене. Больше говорить не рискую. Боюсь, если я начну, то вместо слов получится лишь простонать или закричать от переполняющих меня ощущений.

Кажется, Адаму даже касаться меня не нужно — я и так скоро кончу от одной лишь его близости. Этот дьявол сейчас во всех смыслах адски горяч, красив до невозможности и чертовски притягателен. Аромат его с примесью пряного запаха виски пьянит до трепета и восторга, а чарующая сила без труда сжигает все мои защитные щиты, словно тонкие листки бумаги.

Я содрогаюсь, чувствуя, как он внезапно проводит большим пальцем по моей нижней губе. В этом движении нет нежности, трепета и ласки, только агрессия и некая небрежность, но я всё равно прикусываю язык, чтобы не выпустить его навстречу прикосновениям Адама, и цепенею, перестаю дышать, глаза закрываю в надежде найти спасение в лице Остина, чтобы прекратить ощущать себя рядом с Хартом крошечной песчинкой, жаждущей прилипнуть к нему и никогда не отлипать, на которую в любой момент может обрушиться огромное цунами.