Не могу вынести тяжести всех этих вопросом. Не могу справиться с горьким чувством несправедливости. Не могу полноценно избавиться от вечно пробирающихся наружу мыслей об Адаме. Не могу выдержать любовный взгляд Остина, что не позволяет мне сейчас ничего ответить и пообещать ему, в очередной раз с головой обваляв во лжи, поэтому я ничего лучше не придумываю, как просто целую любимые губы со всем взрывом чувств, что полыхают во мне фейерверком ярких красок.

Целую с безмерной благодарностью за неоднократное спасение жизни и вытягивание меня из всевозможных неприятностей. Целую с искренней признательностью за всю помощь, заботу, отзывчивость и защиту, что он дарил мне все эти годы. Целую с возбуждением и страстью, что за долю секунды разгораются во мне всего от одного его присутствия, прикосновения, дыхания. Целую с заблаговременным восхищением его грядущими успехами, которым обязательно буду радоваться издалека. И, наконец, целую со всей своей многолетней любовью, зародившейся в моём детском сердечке ещё в нашу первую встречу на чердаке, когда Остин появился, точно ангел-хранитель, в самый мрачный и одинокий период в моей жизни. С любовью, которую никакая боль и страдания не смогли погасить. С любовью, что всё-таки дождалась его взаимности. И любовью, что поможет мне его отпустить.

— Это невероятно, Ники… Ты… — хрипло шепчет Остин, придавливая меня к подоконнику, пока я накрепко обвиваю руками его шею, продолжая запоминать вкус родных губ. — Ты не представляешь, насколько ты удивительная… Самая красивая, самая необычная и самая потрясающая… В тебе так много всего, — его нежные слова давят безжалостней мужских рук, сильно сжимающих меня в объятиях. — Ты прости меня за всё, что заставил тебя пережить. Я не хотел… Я был таким слепцом, который чуть было не упустил самое прекрасное, что есть в его жизни. Но я всё исправлю… И ни за что не отпущу и не подведу тебя, маленькая моя. Я сделаю всё, чтобы ты стала самой счастливой… Ты бо…

Я не выдерживаю и запечатываю его рот ещё одним поцелуем раньше, чем новый шквал боли, чувства вины и грусти прибьёт меня непосильным весом. Сейчас есть место только свету. Всю тьму я в себя впущу, когда он закроет за собой двери.

— Заткнись, Остин, — выдыхаю я сквозь поцелуй. — Я уже счастлива. — Чистая правда. Он ещё здесь. Со мной. Рядом. Близко. МОЙ. И это счастье. — Тебе не за что извиняться. — Это я должна молить у тебя прощение за всю наглую ложь, что плела тебе долгое время, и за всю боль, что причиню тебе совсем скоро. — Просто люби меня ещё совсем немного, — прошу я, запрыгивая на него, обвивая бёдра ногами. Чувствую сильный захват ладоней на своих ягодицах и прижимаюсь плотно грудью к его груди.

— Нет, не немного, Ники… Я буду всегда тебя любить, — его сердце бьётся сильно, часто, громко. Моё же обрывает стук на каждом произнесённым им слоге, потому что в курсе — уже сегодня вечером любовь Остина сменится презрением. И это провоцирует меня набрасываться на его губы, как сумасшедшая, желая зацеловать его на всю жизнь вперёд.

Жаль лишь, что подобная схема не работает. С любовью, как и с едой — ею нельзя перенасытиться настолько, чтобы потом месяцами чувствовать блаженную сытость. Сколько бы ты ни поглотил её в себя сегодня, завтра утром лютый голод вновь не заставит себя долго ждать и будет преследовать тебя день за днём до конца твоей жизни.

— Люблю тебя, моя хитрюга маленькая, — чувственным шёпотом произносит Остин, проводя языком по моей нижней губе, соединяя кончики наших носов.

— Почему это я хитрюга?

— Потому что твой способ отвлекать меня от серьёзных разговоров работает отменно. Я опять хочу тебя до одури, — сдавленно посмеиваясь, он усаживает меня на шаткую столешницу, реагирующую на тяжесть жалобным скрипом, что смешивается с моим довольным смешком.

— Я вижу, — спустив томный взор к выпуклости на его штанах, радостно ухмыляюсь я. — Чувствую. — Накрываю его твёрдость ладонью. — И признаюсь, я крайне удивлена. Ты так неутомим, Рид, словно это у тебя секса не было всю жизнь, а не у меня.

Мои слова вызывают у него озорной смех, каждую мажорную нотку которого я спешно собираю в архив своей памяти.

— Ты даже не представляешь, насколько близка к истине, — не понимаю данного высказывания, да и шибко подумать не получается: только Остин пристраивается между моих ног, припадая губами к шее, как звонкая трель его смартфона напоминает нам о реальности, в которой времени на ещё один прощальный сексуальный раунд у нас, к сожалению, нет.

— Чёрт, — шумно выдыхает он, прижавшись лбом к моему плечу. Вытаскивает телефон из кармана, смотрит быстро на экран и тут же поднимает на меня разочарованный взгляд. — Это хозяин моей квартиры в Нью-Йорке. У меня сегодня с ним встреча. Я должен ответить, — извиняющимся тоном сообщает Остин и, получив в ответ понимающий кивок, коротко целует меня в губы и отстраняется.

Зябкий холод неудержимо сковывает каждую жилку в моём теле всё то время, пока я молчаливо жду окончания телефонного разговора. Когда же Остин наконец сбрасывает вызов, я мгновенно понимаю — вот и всё. Настало время прощаться.

— Мне нужно уезжать, — обнимая меня в коридоре, он произносит вслух то, что разрывает в клочья не просто сердце, а всё моё естество. — Я не хочу этого так же, как и ты, Ники, но я не могу задерживаться дольше. Мне необходимо ещё заехать в общагу за вещами.

— Я понимаю. Всё в порядке, — тихо выдавливаю из себя, прижимаясь щекой к его телу.

— Нет, не в порядке. Я же чувствую, что ты сама не своя. И не могу найти на то ни причины, ни способа, как тебя подбодрить, — он неторопливо гладит меня по голове, а я, даже не видя лица Остина, чувствую его улыбку — очаровательную, родную, вечно проявляющую милые ямочки на щёчках, но отражающую ту же вселенскую грусть, что, словно густой дым, обволакивает собой сейчас всё мои внутренности.

— Не переживай. Со мной всё будет хорошо. Я просто уже очень скучаю по тебе.

— И я по тебе, Ники. Поверь мне, даже больше, чем ты.

Это вряд ли, но я ничего не отвечаю, лишь сладко нежусь в его крепких объятиях.

— Хочешь, поехали со мной?.. Ну… я имею в виду, не в Нью-Йорк, а до общежития. Заодно поедим где-нибудь. Мне же нужно накормить тебя как следует после такой изнурительной ночи, и желательно чем-то сладким, чтобы хоть немного поднять тебе настроение. Что хочешь? Блинчики, вафли, маффины, донаты, мороженко? О-о-о, а может, целый торт купить? Твой любимый — чизкейк карамельный с орешками, с сахарной пудрой сверху и с двойным, а то и с тройным соусом. Ммм?

Смех сам вылетает из горла.

— Ничего себе у тебя память. Может, ты ещё помнишь, сколько я ложек сахара в чёрный кофе кладу?

— Две… с половиной. И ты не пьёшь чёрный. Только латте, что, по мне, скорее молоко с кофе, чем кофе с молоком.

— Господи, Остин, как ты умудряешься всё запоминать? — искренне поражаюсь я, продолжая хихикать.

— А как ты умудряешься в «молоко с кофе» бахать столько сахара и запивать этим сладким сиропом приторный торт? Жуть. Я лишь вслух произнёс, а у меня уже во рту всё сладко.

— Ой, кто бы говорил, любитель есть рыбные консервы, запивая их йогуртом. Буе… — стоит вспомнить это странное комбо, меня аж передёргивает, что очень веселит Остина.

— Ты же знаешь, что это я с детства ещё привык так есть. Что было дома, то и закидывал в себя, а со временем стало казаться очень даже вкусно.

— Кошмар. Никогда не пойму, как это может быть вкусно, но ты не забудь поделиться этой информацией в каком-нибудь интервью, когда станешь успешным и знаменитым. Представляю, как народ удивится вкусовым предпочтениям миллиардера из списка «Форбс».

— Ого! Ничего себе ты мне будущее пророчишь!

— Конечно. Меньшего я от тебя не жду, гений, — уверенно произношу я.

— В таком случае ты мне просто не оставляешь вариантов, как только оправдать эти грандиозные ожидания.

— Оправдаешь, конечно. Куда ты денешься? Я в тебя верю, — сжимаю руки вокруг него его сильнее и слышу тихий шёпот: «Если ты веришь, значит, я смогу всё». А затем мы замолкаем на несколько секунд, наслаждаясь объятиями друг друга, пока Остин первым не нарушает блаженную тишину:

— Ну так что, поехали? — он целует меня в макушку, и моя кратковременная улыбка плавно сходит на нет, ведь контракт уже вступил в силу и теперь я официально не могу находиться рядом с Остином.

— Спасибо за предложение подсластить моё настроение, но я не могу с тобой поехать.

— Почему? — озадачивается он.

— Мне нужно маму как можно скорее проверить. Она реально сейчас в нестабильном состоянии, а я и так её на всю ночь оставила. Да и у тебя времени уже нет, а мне в душ не помешало бы сходить и переодеться во что-то нормальное. Ты же моё красное платье забраковал, а потом ещё и испачкал, так что на люди в таком точно выйти будет не комильфо, — вяло усмехаюсь, вмиг ощущая, как Остин напрягается. За подбородок приподнимает моё лицо к себе и сверлит в упор серьёзным взглядом.

— Все важные разговоры, которые до сих пор крайне волнуют меня, мы оставим до момента, когда я закончу все дела с квартирой в Нью-Йорке, но прямо сейчас я хочу сказать тебе, что я категорически против твоей работы в клубе и требую, чтобы ты прямо сегодня уволилась оттуда. Я не позволю своей девушке вертеть задницей у всех на виду. Не будет этого, — его голос вовсю звенит ревностью, что отдаётся сладкой радостью во мне.

Странно. Я всегда терпеть не могла, когда мне указывают, что и как делать, но сейчас я прямо-таки торчу от его командного тона и глупо улыбаюсь, как дурочка, упиваясь видом его строгого выражения лица со двинутыми к переносице бровями и нахмуренным лбом, смакуя звучание обалденно приятных слов «своей девушке».

Да, Остин, я всегда буду твоей девушкой, ведь я уверена — моему сердцу ничто не помешает любить тебя, даже когда буду каждую ночь ложиться под другого мужчину.