Даже вчера мне было больно слушать о его честных планах и желаниях насчёт моего тела. Не настолько больно, чтобы вновь спалить всё внутри себя, ведь ничего нового я не услышала, но достаточно, чтобы понять — через год я вряд ли сумею избежать повторного взрыва. Ведь как вы прикажете мне день за днём не забывать, что все его ласковые действия в стиле влюблённого мужчины и никак не вечно невозмутимого Адама Харта скрывают в себе всего лишь нечеловеческое желание трахнуть меня и ничего больше? Как оставаться равнодушной и не забывать, что я для него вовсе не любимая девушка, а обычная шлюха, по важности стоящая на одном уровне, к примеру, с шофёром, почтальоном или его преданной ассистенткой?

Ох, видели бы вы её недовольную холёную физиономию с презрительным взглядом, когда вчера она готовила все необходимые бумаги для подписания контракта? Конечно, при начальнике она не выдавала своего недоумения — почему именно мне посчастливилось получить сию «восхитительную» должность, но стоило только Адаму отвлечься на очередной рабочий звонок, как её истинная личина негодующей мымры тут же выходила наружу.

Не знаю, была ли между ними с Адамом когда-нибудь интимная связь или нет, но некий собственнический инстинкт по отношению к боссу у неё определённо имеется, что вынуждало меня ежесекундно подавлять в себе порыв наброситься на эту надменную девку, когда она приближалась к Адаму ближе, чем на пару метров. Из-за магической ревности, разумеется. Исключительно из-за неё.

Так-то я уверена, что мне не составило бы никакого труда терпеть её присутствие, точно так же, как я терпела её откровенную неприязнь ко мне. Да и вообще на мнение секретаря и на все её чувства в целом мне было абсолютно параллельно, чего я не могла сказать о девушке, которую встретила при выходе из кабинета Адама.

Мне хватило пары секунд, чтобы понять — кто она.

Длинноногая блондинка на полголовы выше меня, ухоженная с самой макушки до пят, одетая в элегантное, обтягивающее стройное тело платье, а её тонкие руки, держащие клатч стоимостью, наверное, с неплохой автомобиль, были украшены сверкающими бриллиантами.

Ну что сказать? Супермодель с глянцевой обложки. Эффектная. Лощёная. Дорогая. Да только нисколько не счастливая, ведь взгляд её тоскливый, утопающий в слезах и словно кричащий о помощи, вовсю отображал происходящую внутри неё агонию.

Я будто бы в своё будущее отражение посмотрела, только лайтовую версию, ведь я на девяносто пять процентов уверена, что через год со мной всё будет ещё хуже, когда я так же буду сидеть у двери в ожидании нашей последней с Адамом встречи и, возможно, точно так же случайно столкнусь лицом к лицу с его следующей счастливицей, что будет самозабвенно ублажать его после меня.

Почему случайно? Да потому что Адам явно не ждал её прихода и был крайне недоволен своевольным поступком девушки.

Как он на неё смотрел… Вы бы только видели. Ужас! Как на грязь на своём ботинке, от которой он хочет избавиться как можно скорее и уже навсегда. Даже у меня по спине холодок прошёлся от столь леденящего взгляда, а девушка так вообще вся сжалась, как пружина, и, пока неуверенно входила в его кабинет, наверняка сто раз пожалела, что осмелилась явиться к нему в офис без разрешения.

Адам мне ничего не сказал о ней. Ни слова. Да и к чему ему снисходить до объяснений. Кто я и кто он? Правильно? И даже не удивлюсь, если после моего ухода он решил с помощью нынешней счастливицы снять всё возбуждение, что я ощущала, не только упираясь в его мужское достоинство, но и каждой клеточкой тела.

С этими мерзкими предположениями и заходящимся от ревности сердцем я буквально вылетела из здания его корпорации, чтобы поскорее оказаться как можно дальше от его магии, однако далеко убежать не получилось — на входе меня уже ждал мой проклятый шпион с чётким указанием от Адама доставить меня в выбранную им больницу и проследить, чтобы мне провели полный медицинский осмотр.

Как я и говорила: с моей головой всё в порядке, никакого сотрясения не обнаружено, как и по остальным параметрам, не считая переутомления и слегка пониженного веса, в физическом плане я абсолютно здорова. Замучив меня различными анализами, тестами и проверками, через несколько часов врач прописал мне курс витаминов и рекомендаций по питанию, а гинеколог — подходящие мне противозачаточные средства. Их правильное и регулярное употребление — это один из важнейших пунктов в моём рабочем контракте, которые мне будет необходимо беспрекословно выполнять, помимо длиннющего списка других правил, указанных в листах, что я подписала ещё вчера, официально подтвердив годовую подписку Адама на себя. И, к слову, он полностью проигнорировал моё заявление о том, что мне не нужны его деньги.

Десять миллионов.

Десять, мать его, миллионов долларов.

Во столько он оценил меня… Простите… я имела в виду — моё тело за год активного пользования им.

Какие чувства я испытываю при мысли, что всё-таки сделала то единственное, о чём клялась самой себе никогда не делать?

А какая разница? Не правда ли? Разве у меня был иной выбор? Разве у меня кто-то спрашивал? Разве мне еще «повезёт» когда-нибудь повстречать столь щедрого работодателя и избавиться от всех проблем разом?

Нет, нет и определённо нет.

Как сказал Адам: я должна быть счастлива, что он обратил на меня внимание. Да уж… Счастлива… Наверное, он и в этом прав. Должна быть. Но отчего-то мне ни хрена не радуется, а в точности наоборот хочется задохнуться от боли и истошно закричать от омерзения ко всему происходящему. Но я не позволяю себе раскисать и слишком много думать о том, что мной будут пользоваться, как вещью, а после истечения срока годности без колебаний сменят на новую игрушку, а вместо этого ежесекундно концентрируюсь на главной причине, которая помогает не сорваться на истерику и не погаснуть духом уже прямо сейчас.

Мама.

Её лечение окупит любые сложности с моим эмоциональным фоном, которые настигнут меня после окончания работы. Главное, чтобы она с помощью специалистов, которые будут заниматься ею в одной из лучших частных наркологических клиник Нью-Йорка, возродила в себе желание жить. И ничего больше не имеет значения — даже тот раскалывающий сердце на миллионы кусочков факт, что я целый год не только не увижу Остина, но и обрублю полностью всё общение с ним.

Я была готова к его уезду — и это в самом деле так. Хотела попытаться искоренить свою любовь к нему — тоже верно. Но с тем обстоятельством, что я буду находиться с ним в одном городе, не имея возможности услышать его голос даже по телефону, мне нужно будет ещё как-то справиться.

Вопрос лишь — как это сделать? Как расстаться с огромной частью своей жизни, со своей душой, лучшим другом и многолетней любовью, зная, что он ходит где-то рядом и в то же время остаётся недосягаем?

«Прекрасный» вопрос, который я забрасываю в и так переполненную копилку таких же вопросов, которые вряд ли хоть когда-нибудь получат ответ и обращаю свой взгляд на спящую под капельницей маму, из-за которой сегодня вместо последней возможности провести время с Остином мне пришлось остаться дома.

Вчерашний вечер и ночь были сущим кошмаром, потому как безудержной, пьяной истерике мамы из-за ухода Филиппа просто не было конца. Мы с Мередит — врачом-наркологом, которого Адам, как и обещал, направил к маме, чтобы привести её во вменяемое состояние, — не могли её ни успокоить, ни подойти ближе, чем на пару метров, ни уговорить переехать в отель, на котором настаивал Харт, дабы поскорее избавить меня от обитания в разгромленной, затхлой квартире.

Но у нас ничего не вышло, и пришлось ещё на день остаться в Энглвуде: мама всем нам вчера устроила грандиозный экшн, а к полуночи вообще заперлась в своей комнате и продолжила безутешные рыдания там. Лишь сегодня утром, дождавшись, когда она наконец откроет дверь и выйдет, мы резко схватили её, и, пока я пыталась удержать её на месте, Мередит вколола ей успокоительное, что позволило уложить её в постель и приступить к необходимым, медицинским манипуляциям для выведения из запоя.

И потому сейчас с уже столь привычной ноющей болью в груди я изучаю сильно отёкшее лицо мамы, местами покрытое красными пятнами и шелушащейся кожей, её потрескавшиеся бледные губы и пересушенные, спутанные, торчащие в разные стороны волосы и до конца не верю, что делаю это чуть ли не в последний раз. Совсем скоро она станет прежней. Она вновь заживёт. Продолжительное лечение и моя всяческая поддержка ей поможет. Я искренне в это верю.

— Николина, совсем не обязательно продолжать сидеть с ней рядом, — внезапно обращается ко мне Мередит. — Если вам нужно куда-то идти, вы смело можете это сделать.

— Нет, вы что? А если она проснётся и опять начнёт буйствовать? Я не могу вас оставить одну, — твердо возражаю я, даже мысли не подпуская, чтобы сейчас покинуть маму.

— Не начнёт. После введённых препаратов она, вероятнее всего, проспит аж до завтрашнего утра, а если и проснётся раньше, ваша мама будет неспособна даже встать с кровати самостоятельно, поэтому я совершенно спокойно со всем справлюсь одна.

— Но а если…

— Ничего не случится, — настаивает она, дружелюбно улыбаясь. — Вы смело можете идти куда вам надо и ни о чём не переживать. Я же вижу, вы будто на иголках сидите весь день, а телефон скоро перегреется и прекратит работать от того, как вы усердно его теребите в руках уже который час, — тёплый, добродушный голос женщины заметно расслабляет меня, но мне всё равно как-то неудобно оставлять её одну в нашей убогой, разрушенной квартире.

— Вы уверены, Мередит? Вы же, наверное, не привыкли работать в таких условиях.

— Работать не привыкла, но я сама родом из подобных мест, поэтому увиденное здесь меня нисколько не пугает. Да и мистер Харт прислал меня сюда как раз для того, чтобы вы могли спокойно заниматься своими делами. Поэтому доверьтесь мне, я позабочусь о Юне и буду отслеживать её состояния до самого вашего возвращения, — любезно заверяет она, и я, ещё недолго помешкав, всё-таки сдаюсь. Лучезарно улыбаюсь, в сотый раз благодарю женщину за её помощь, целую маму в лоб и выхожу из комнаты, тут же набирая номер Остина.