Да, вот такая у меня странная, безусловная и годами причиняющая мне страдания любовь, с которой я ничего не могу поделать, но как бы мне ни хотелось остаться с ним так навечно, нам нужно все-таки успокоиться и поскорее попасть в квартиру, чтобы уложить в постель это пьяное, ничего не соображающее создание.

— Остин! Все! Прекрати! Я же сейчас умру от смеха! — но человеку абсолютно безразличны мои скулящие просьбы, поэтому мне приходится обратиться ко второму: — Марк, мать твою, помоги же мне! Не видишь, что ли? Я вырваться не могу!

— Да вы, должно быть, издеваетесь надо мной! — недовольно сокрушается Марк, но все-таки соизволяет наконец прийти мне на помощь: не без труда встав на ноги и кое-как удержав равновесие, он обхватывает меня руками и резко вытягивает из щекочущих оков Остина, срывая с его уст поток громких, нечленораздельных возмущений.

— Да тихо ты! Не шуми так! — шикаю я, одёргивая задравшуюся майку вниз. — Марк, нужно быстро достать ключи, пока кто-нибудь не услышал его крики. — И под «кем-нибудь» я имею виду своего шпиона, который вполне способен даже с улицы расслышать пьяный ор Остина.

— Может, мне его просто вырубить?

— Очень смешно.

— Я не шутил.

— Он и так завтра помирать будет от похмелья, поэтому давай обойдемся без рукоприкладства. Ключи вроде бы в кармане джинсов, но тебе нужно его поднять на ноги, чтобы я смогла их достать.

Эндрюз устало откидывает голову назад, шумно вздыхает, но все же выполняет мою просьбу.

— Давай, придурок, подъем! — он берет друга под подмышки и рывком приподнимает вверх, на всякий случай плотно прижимая к стене. — Вот так, а теперь стой спокойно на месте. Сможешь?

— Конечно, смогу! Я что, немощный, по-твоему? — фыркает Остин и, к счастью, в самом деле сам удерживает себя на ногах. Но лишь до момента, когда я подхожу к нему и начинаю засовывать руку в его карман. — Моя маленькая девочка, — тихо протягивает он и в желании сгрести меня в объятия перекладывает весь немалый вес своего тела на мои плечи.

Шикарно! Именно то, что надо после изнурительного дня и драки со снежной стервой!

— О-о-остин! Я же сейчас упаду! — сдавленная его тяжестью бормочу я, но, слава богу, уже в следующий миг чувствую облегчение.

— Я кому сказал спокойно стоять?! — Марк вновь отрывает его от меня, прибивая обратно к стене, на сей раз продолжая его удерживать. — Побудь спокойным хотя бы минуту, бля*ь, и не трогай ее! — раздраженно добавляет он, движением головы приказывая мне скорее вытаскивать ключи.

— Ну, да-да… Простите… Я не хотел… Нельзя же… — Остин на миг приподнимает руки в миролюбивом жесте, а затем внезапно схватывает Марка за майку и, притянув к себе, прерывисто выпаливает: — Но ты только посмей ее обидеть… Только посмей… Хоть когда-нибудь… Прибью… Не задумываясь… Сразу же!

— Ты совсем сдурел?! — рычит в ответ Эндрюз.

— Если узнаю, что ты с кем-то еще… сразу же… получишь… по морде… не дам ее обидеть…

— Ты чего вообще несешь? — вмешиваюсь я, пытаясь их разъединить, но Остин не обращает на меня никакого внимания, а лишь продолжает выдавать обрывками какие-то непонятные угрозы, доводя тем самым Эндрюза до крайней точки, когда он не выдерживает и огрызается:

— Слушай, ты задолбал меня, Рид! После суток бойни в тюряге и нескольких часов борьбы с твоим пьяным буяном, мне меньше всего хочется еще слушать о том, как ты печешься о своей ненаглядной сестрице, поэтому, клянусь, если ты сейчас не заткнешься и не успокоишься, я тебе вмажу!

— Это я тебе вмажу, если ты ее обидишь!

— Да с хрена мне ее обижать, дебил?! Что ты заладил? Да и хватит уже за нее так переживать! Она спокойно может попросить помощи у другого крутого защитника, чтобы он поквитался со всеми ее обидчиками.

— Марк, замолчи! — охваченная страхом встреваю я, впиваясь пальцами в его предплечье. Еще несколько секунд парни смотрят друг другу в глаза настолько пристально, насколько позволяет их нетрезвая кондиция, а затем Остин переводит свой взгляд на мою руку, прицепившеюся к Марку, и, коротко усмехнувшись, наконец отпускает его.


Не теряя драгоценного времени, пока Остин утихомирился, я ныряю в его передний карман и быстро вылавливаю в нем металлическую связку.

— Заходи в квартиру, — открыв дверь, прошу я Рида и порываюсь придержать его, но он отказывается, небрежно отмахиваясь от меня.

— Не надо мне помогать. Я сам могу идти.

Что он и делает: пошатываясь и едва переставляя ноги, входит в квартиру, в которой мы провели все свое детство. Тут в точности, как и у меня дома: тесно, сыро, ветхо, но зато, как всегда, царит идеальная чистота, а стоячий запах ржавчины до сих пор разбавляется ароматом пряных специй, несмотря на то, что хозяйка дома уже больше недели ничего не готовила и больше никогда этого сделать не сможет.

Даже на меня начинают давить родные стены этого дома, царапая нахлынувшими воспоминаниями по свежей ране, нанесенной утратой прекрасной бабушки Мэгги, поэтому боюсь представить, каково будет Остину находиться здесь. Возможно, и к лучшему, что он сейчас пребывает в полном неадеквате, отчего может избежать цунами тоски и печали, что несомненно обрушились бы на него в трезвом сознании.

Медленно доковыляв до своей комнаты и не проронив больше ни слова, Остин прямо в одежде животом валится в постель. Понимаю, что раздеть его целиком у меня точно не получится, но решаю хотя бы снять с него кроссовки, чтобы переложить свисающие ноги на кровать.

Подкладываю под голову подушку, укрываю одеялом и, не удерживаясь от любовного порыва, притрагиваюсь к его теплой щеке, покрытой легкой щетиной, отбрасываю каштановые пряди волос со слегка вспотевшего лба и, пройдясь, рукой по его затылку, зависаю в любовании его спящим лицом вплоть до момента, пока в паре метров от меня не раздается возглас Марка:

— Да чтоб я сдох!

Отскакиваю от Остина и быстро перевожу взгляд на парня, который, прислонившись плечом к дверной раме, с неприкрытым изумлением смотрит на меня.

— Что я ви-и-ижу — протягивает он, прищурив отекшие, посиневшие веки.

— А что ты видишь?

— Сестрица втрескалась в своего братишку! — он не спрашивает, а утверждает.

— Что ты мелешь? — посмеиваясь, отдаю все силы, чтобы спрятать волнение, но Марк, понятное дело, остается при своем мнении.

— Поэтому-то ты и не хочешь, чтобы он узнал о твоей развратной работке. Так ведь?

— Замолчи! Ты можешь здесь об этом не говорить?

— Уходишь от ответа, значит я прав, — победоносно ухмыляется гад.

— Ни от чего я не ухожу, а тебе, видимо, тоже необходимо проспаться, чтобы прекратить нести чепуху.

— Несу, что вижу.

— Сходи к глазному, значит.

— Ну я-то, может, и схожу, а вот тебя ни один врач от привычки врать не излечит.

— Я не вру.

— Ну да, ну да! Заливай дальше, — покачивает головой Эндрюз, скрестив руки на груди.

— Хватит, Марк! — рявкаю я, не выдерживая его скептического взгляда. — Закроем эту бредовую тему, и вообще нам лучше выйти из комнаты, чтобы не разбудить Остина! — стремительно подхожу к парню, желая вытолкать его в коридор, но не получается: Марк стоит в дверном проеме, точно неподвижный камень.

— Признаешься, и тогда выйдем! — внезапно выдает он.

— Мне не в чем признаваться.

— Так уж не в чем?

— Да.

— Значит, мне сейчас все показалось?

— Именно.

— Уверена?

— Абсолютно.

— Ну, раз так, значит, постоим здесь и прямо рядом с Остином пообсуждаем тему наркотиков, которые благодаря твоему любовничку появились в моем багажнике! — во весь голос произносит Марк, заставляя меня рефлекторно накрыть его рот рукой, отчего он начинает сдавленно стонать от боли.

— Черт! — тут же убираю ладонь с его лица, понимая, что давлю на кровоточащие раны. — Ты можешь заткнуться? Мало ли кто хотел с тобой поквитаться? Уверена, с твоим отвратительным поведением ты многим дорогу перешел, так что с чего ты вообще решил, что какой-то мой любовник причастен к твоему заключению? — спрашиваю я полушепотом, то и дело посматривая на Остина.

— Может, потому что это «теплое» приветствие в тюремной клетке — дело рук Адама Харта? — указывает на свои удручающие побои на лице.

— Что?! Он лично с тобой это сделал?! Ты его видел?! Он тебе что-то сказал?! Что-то спрашивал обо мне?! — пылкий поток вопросов вылетает из моего рта раньше, чем я успеваю хоть что-то осмыслить. Что за бурная реакция такая? Какое мне дело до него? Сама не понимаю, да и злорадная улыбка Марка особо не дает времени разобраться.

— Ого! Да как я посмотрю, он тоже тебя неслабо волнует, Никс. Неужели и в твоем сердечке места хватает больше чем для одного мужчины? Получается, не такие уж мы разные с тобой, не думаешь? — насмехаясь, Марк приподнимает бровь и буравит меня ироничным взглядом, пока его ехидные слова, будто кобры ядовитые, жалят смертельным ядом мне всю изнанку кожи.

— Мы с тобой абсолютно разные, Марк. И Адам мне полностью безразличен… мне просто хочется узнать — он ли с тобой это сделал? — едва справляясь с внутренним душевным землетрясением, сдавленно произношу я, в мыслях саму себя убеждая, что вся причина интереса именно в этом.

— Спорить с тобой — легче застрелиться. Ты, по ходу, даже самой себе ни в чем никогда честно признаться не можешь. Но будь добра сделать мне одолжение: прекрати строить из себя дурочку, притворяясь, будто это не ты натравила на меня Харта. Я и так все знаю. Он действовал в открытую, так как скрывать от меня свое имя не видел никакого смысла.

— Так, значит, ты его…

— Нет, лично я его не видел, но от его имени крайне неприятные люди передали мне пламенный «привет» с доходчивым посылом, чтобы в следующий раз воспринимал его угрозы насчет тебя в серьез. И, получая щедрые тумаки от группы бандюганов, которых якобы случайно подсадили мне в одну клетку, я сразу понял мотив твоего внезапного страстного поцелуя и желания меня удовлетворить. Маленькая сучка решила избавиться от меня с помощью влиятельного ухажера? Неплохо, Никс, неплохо. Да только, как видишь, я здесь, а вот твоего суперзащитника поблизости не вижу. Знаешь, что это означает?