— Нет.

— Тогда почему ты сейчас мне не веришь? — притрагиваясь пальцами к моему подбородку, Адам приподнимает мое лицо к себе. — Я не знаю, что это и как это объяснить. Со мной такое впервые… Я лишь чувствую, что без тебя больше не смогу, Лина. Слышишь? Не смогу. Я никуда тебя не отпущу и никому не позволю обидеть. И никогда больше не смей сомневаться в том, что ты — самое важное, что теперь есть у меня, — он уверенно и твердо произносит самые невероятные слова, которые женщина может услышать от мужчины, и обхватывает мое лицо ладонями. Смотрит несколько секунд в глаза, будто вырисовывает своим проникновенным взором это признание и на моем сердце тоже, а сразу после закрепляет его поцелуем, начисто сносящим все мое здравомыслие.

И целует, целует, целует… помогая мне забыть о всех терзающих душу вопросах, страхах, сомнениях. О проблемах, работе, долгах… О прошлом, будущем и даже настоящем, что превращается в сплошное размытое пятнышко, пока он властно вторгается в мой рот языком.

Нет во мне ничего, кроме страсти, ликования, трепета и такой же сверхъестественной, как и вся наша связь с Адамом, любви. Я настолько погружаюсь в мир своих чувств и ощущений, ниспадающих на меня горячими каскадами, что не сразу замечаю, как Адам возвращает меня обратно в постель.

— Ты с ума меня свела, дикарка. И я никак не могу это больше изменить, — его полушепот обжигает мне шею, а сильное тело припечатывает к постели. Я обхватываю его бедра ногами, руками ощупываю каждый сантиметр спины, прижимая его к себе еще сильнее, заставляя мои соски от трения об его грудь мгновенно превратиться в чувствительные, требующие ласки комочки, которые Адам умело вбирает в свой рот, облизывает, терзает языком и покусывает, выбивая из меня высокие блаженные стоны.

— Я хочу тебя, Лин… Не могу больше терпеть… Но я не хочу делать тебе больно, — возвращаясь к моим губам, заботливо произносит Адам и вновь толкается внутрь языком, сплетаясь с моим в распутном танце.

— Я же сказала… Я не боюсь боли, — напоминаю я в перерыве между поцелуями, взятом на восполнение воздуха в легких. — Я хочу тебя. И только это важно.

— Нет… Ты не понимаешь… Тебе будет смертельно больно, а я не хочу причинять тебе такой ужас, — продолжает запугивать Адам, но я, чувствуя пульсацию его члена, дразняще потирающегося о мою влагу, ни о чем другом думать не могу, кроме жажды ощутить его в себе.

— Мне все равно. Я хочу. Я хочу тебя, и никакая боль не заставит меня передумать. Я верю тебе, Адам, и я не могу больше ждать. Не бойся мне навредить и просто сделай это, — отчаянно прошу я. Прогибаю спину, подаваясь навстречу ему, наглядно показывая всю необходимость в нем, что наконец вынуждает его сдаться. — Прошу тебя… Сейчас же, — почти беззвучно скулю я и закусываю губу, морально готовясь к обещанным Адамом страшным мучениям, но, когда он притягивает меня за дрожащие бедра ближе к себе и наконец пробивает все преграды своим твердым, налитым кровью членом, я не чувствую боли. Совсем. Как, впрочем, и удовольствия тоже. Я вообще ничего не чувствую. Даже когда он проталкивается глубже и начинает с отчаянным рыком вбиваться в меня до упора, — мое тело никак не реагирует.

— Адам… что-то не так, — обеспокоенно произношу я, желая приподняться на локти, но он не позволяет: накрывает мою шею рукой, прижимая обратно к кровати.

— Все так, Аннабель. В тебе охрененно приятно, — сдавленным от испытываемого наслаждения голосом отвечает Адам, озадачивая меня все сильнее.

— Что? Аннабель? Почему ты меня так назвал? — я повторяю попытку приподняться, но все тщетно: Адам убирает руку с моего горла, заменяя ее на губы, покрывающие тонкую кожу жадными покусываниями, одновременно проникая в меня в сумасшедшем темпе, от которого я не испытываю ни капли блаженства.

— Это твое имя. Разве нет, Анна? — спрашивает он, ловя меня на проволоку своего черного взгляда, который кажется мне не таким, как надо.

— Адам, что ты такое говоришь? Что происходит? Нам нужно остановиться. Я ничего не чувствую, — надтреснутым голосом прошу я, но он будто не слышит меня, продолжая мощно вбиваться в мое лоно.

— Происходит только то, о чем ты сама меня попросила, — плутовато ухмыляется он, но улыбка его тоже совсем не та, а будто жалкая пародия. Мрачная, но не дьявольская. Пугающая, но не до дрожи. Манящая, но не лишающая здравого смысла.

— Разве ты не чувствуешь, как я тебя хочу, Анна? — а его низкий голос тоже начинает неумолимо терять свои пленительные вибрации.

Преисполненная страхом и недоумением, я хочу прокричать, что ничего не чувствую. Попросить, чтобы он прекратил, и потребовать объяснений. Но каждое мое слово получается практически беззвучным. И чем сильнее я напрягаю голос, тем меньше звука из меня исходит. То же нарушение функций вскоре происходит и с телом: оно полностью лишается возможности сопротивляться или даже сдвинуться с места, как бы упорно я ни пыталась остановить интенсивные движения Адама.

— Аннабель… Аннабель… Аннабель…

Раз за разом он повторяет Ее имя, пугая меня все сильнее. Я плотно прикрываю уши ладонями, но все равно слышу его голос. До красных бликов сжимаю глаза, но по-прежнему вижу его красивое лицо и огромное, выкованное из рельефных мышц тело, нависающее надо мной.

— Нет! Нет! Нет! Хватит! Замолчи. Я не Аннабель. Я не она. Прекрати это! Я не понимаю, что происходит! Хватит!

— Аннабель… Аннабель… Аннабель… — но его баритон не перестает меня мучить, а лишь, наоборот, с каждым повтором становится все громче, четче, правдивей. Он меняет тональность, интонацию и тембр, пока окончательно не звучит в нескольких сантиметрах от моего лица, добавляя к звуку еще и коньячно-мятное дыхание.


— Аннабель! Аннабель! Ты слышишь меня? Анна?!

Наконец, чувствую легкие шлепки по лицу, а носом вбираю резкий запах нашатырного спирта, что постепенно запускает все мозговые процессоры.

— Ммм… — слов выдавить из себя все еще не получается, но протяжный стон выходит звучным, а тело быстро возвращает способность испытывать болевой дискомфорт, однако далеко не в том месте, в каком я рассчитывала — вместо ожидаемой боли между ног из-за фрикций Адама, мой череп сдавливается, словно под прессом, а присутствием самого Харта больше даже не пахнет: ни жара, ни голоса, ни запаха, ни мистических глаз. Он вновь исчез как небывало со всеми своими нереальными словами и признаниями, что систематично истязают мою душу в каждом долбаном кошмаре.


— Анна? Ты меня слышишь? — очередной громкий зов возле моего лица, будто швейные иглы в мои виски вставляет.

— Вроде, наконец начала приходить в себя, — второй же голос звучит разительно тише и сдержанней, за что от всей души спасибо его обладателю.

— Слышишь меня? — повторяет вопрос мужчина, то и дело протирая мои щеки влажной салфеткой.

— Слышу, — отвечаю я и порываюсь притронуться к источнику боли, но чьи-то руки ловко перехватывают мои, останавливая.

— Не трогай. Испачкаешься еще сильнее. Сейчас Колин придет, проверит тебя.

Колин? Наш клубный врач? Придет проверить меня?

Осмысливая полученную информацию, я мало-помалу начинаю складывать пазл в голове, вспоминая случившуюся драку с подкупленной Адамом сукой, благодаря которой я лишилась работы.

— Глаза открыть можешь? — спрашивает Тони. То, что это он разговаривает со мной, теперь я тоже четко понимаю.

— Да. — И в доказательство разлепляю свинцовые веки. Свечение потолочных ламп в первый миг слегка бьет по зрению, но довольно быстро привыкнув к свету, я осторожно осматриваюсь по сторонам, понимая, что лежу на диване в кабинете боссов, пока Тони продолжает протирать мое лицо, как полагаю, смывая следы крови, а Эрик безучастно наблюдает за нами, прислонившись плечом к стеклянному стеллажу.

— Тебя не тошнит? — интересуется Тони.

— Нет.

— В глазах не двоится?

— Сейчас уже нет.

— Звон в ушах не слышишь?

— Нет. — Это тоже прошло с исчезновением Харта.

— А год какой, помнишь?

— Конечно.

— Сесть сама сможешь?

Вместо ответа, ухватившись за обивку кожаного дивана, медленно, без резких движений, я перехожу в сидячее положение и упираюсь взглядом в свои колени, осознавая, что головокружение тоже практически прошло.

— Нормально. Жить будет, — уверено заключает Тони и, тут же прекращая быть заботливым начальником, бросает в меня упаковку с салфетками. — Дальше сама справишься, пока Колин не придет. И где, мать его, он так долго шляется?! — вновь резко повысившийся голос Мэрроу будто связку петард в моей голове взрывает.

— Да не надо никакого врача. Со мной все в порядке. Только голова побаливает, но я уже в состоянии нормально идти, — пытаюсь встать, но Тони одним порывистым жестом прибивает меня обратно.

— Куда ты собралась, курица?

— Домой.

— Ага. Конечно. После обморока? Не хватало еще, чтобы ты рухнула посреди ночи где-то на полпути к дому. Мне, конечно, насрать на твою жизнь, но Харт мне потом яйца отрежет, если узнает, что я выпустил тебя одну в таком состоянии из клуба.

Всего одно упоминание о нем из уст Мэрроу мгновенно затмевает адскую мигрень безрассудным гневом, и я не думая выпаливаю:

— А мне насрать как на этого ублюдка, так и на твои яйца, Тони, так что руки от меня свои убрал и дал пройти! — не контролируя себя, грубо скидываю со своего плеча его жилистую руку и встаю с дивана.

Да и с какой стати, собственно, мне себя теперь нужно контролировать? Зачем сдерживать порцию рвущихся на волю огрызаний, если Тони давным-давно заслуживает колкого ответа? Почему я должна бояться его ошеломленно-яростного взгляда и возможных грядущих криков, что расколют мой череп болью пополам?