Тара мельком заметила Маргарет Харрингтон, одиноко стоящую в нише, если не считать официанта, с которым она, похоже, оживленно беседовала.

— Думаю, я еще немного пообщаюсь с вашей матерью, Блэр, — сказала она. — Спасибо вам за тур по гостям.

— Знаете, вы им всем ужасно понравились. Вы — экзотический вид среди нас, обычных людей. — Блэр отошла. Подходило время торгов, а потом, слава Богу, ужин, когда наконец можно будет сесть. Ожерелье оказалось слишком тяжелым, каблуки слишком высокими, туфли жали, а колготки немилосердно стягивали. Но она, отбросив все эти неприятности, продолжила свой путь по залу, нашла Леона, который торчал у бара с кокаином, и весь длинный вечер носилась с ним, как с драгоценным бриллиантом.

Тара исчезла.

Тара не ожидала стука в дверь. Часы на столике рядом с кроватью показывали час ночи. Она не спала, думала. Она извинилась перед матерью Блэр, сославшись на усталость от перелета — такая огромная разницы во времени! — и та послала ей ужин в ее комнату. Никто больше не заметил ее отсутствия, даже Леон. В последний раз она мельком видела его у кокаинового бара, где он насыпал кокаин маленькими забавными полосками для маленького забавного голливудского носика Тиффани Тейт. Его оттуда утащила Блэр.

Только когда она увидела Леона и Блэр вместе, увидела, как они смеются и целуются с другими гостями, она вспомнила, что Леон спал и с Блэр тоже. Когда он бормотал про все это в такси, она была слишком потрясена историей с Эйдрией Касс и не обратила на его слова должного внимания. Вспомнила только сегодня. Что за люди здесь собрались? Она лежала в кровати и смотрела на дверь, но не слышала ни звука. Отлично. Он ушел. Вполне вероятно, «обдолбан», употребляя его собственное выражение, а она вообще не умела обращаться с такими людьми, не говоря уж о сегодняшнем вечере.

За последние несколько часов она поняла, что приехала на эту вечеринку из-за дружеских чувств к Блэр, которая в них совершенно не нуждалась, и ложной надежды увидеть Леона другим. Но теперь все начинало вставать на свои места: искусство Леона и его друзья. Какие бы положительные решения он сейчас ни принимал, здесь он все равно свой человек, а с ней он всегда был не на своем месте. Она-то уж точно здесь не своя. Но, как сказал Димитриос, ей нужно до конца в себе разобраться.

Кто бы мог подумать, что он способен на такой безумный поступок — уничтожить свои работы из любви к ней? От такой грандиозной жертвы так просто не отмахнешься. С другой стороны, как можно одобрить то, что Леон помог Ники с продажей его работ? И если Ники уже сомневается… Хотя… она сама попросила Леона помочь Ники, так что обвинить можно и ее. Стекловолокно, выпускаемое лодочной компанией! Вещи, даже не сделанные собственными руками Ники?

Снова стук в дверь, на этот раз громче и настойчивее. Значит, он намеревается ее разбудить. Блэр поселила его в соседней комнате, отделенной от ее спальни ванной комнатой, и стучали в дверь ванной. Тара встала, надела халат и подошла к двери.

— Я сплю, Леон, пожалуйста, уходи.

— Мы должны поговорить.

— Что разумного можно сказать в такое время, Леон? Иди ложись спать.

— Можно сказать все. Я чист. Я совершенно ничего не сделал. И не поддался Блэр. Но, Тара, я сегодня так много узнал. Пожалуйста, открой дверь. Мне нужно сказать тебе что-то важное.

— Например?

— Я не знал про Ники. Поверь мне. Я привел Фло, чтобы показать его работы, и еще Вэна, но я хотел помочь и тем самым вернуть твое расположение.

— Ты в самом деле купил одну из картин Ники?

— Да. Мне нравится Ники. Правда. Но все эти дела насчет того, что его вещи будет производить какая-то компания? Даже я против, и всегда был против. Тара, пожалуйста, открой дверь.

Он все еще был в смокинге, только без галстука, верхние пуговицы на рубашке расстегнуты, и видно было, как бьется на шее жилка. Глаза ясные.

— Торги уже закончились?

— Да. Знаешь, было очень забавно. Одна женщина из Ньюпорт-Бич внесла в дар кольцо с бриллиантом в сорок карат, подаренное ее четвертым мужем, чтобы угодить пятому. А парень из Хьюстона внес в благотворительный фонд призового быка, а кто-то из Нью-Йорка внес свои права на участок в Ист-Сайде. Блэр ведь не принимает чеков, только недвижимость и собственность. Там были модель «форда» 1939 года, два серебристых «роллс-ройса», огромный изумруд, рубиновая брошь, куча разных драгоценностей от Тиффани, довольно много «Ролексов» и других часов, даже маленький замок в Ирландии и шато одиннадцатого века в Гаскони. Но лучший подарок сделала Маргарет. Она проходила мимо и явно под влиянием момента внезапно полезла в сумочку и заявила, что у нее, оказывается, есть подарок. — Леон не сдержал смеха. — Так вот, она швырнула в груду драгоценностей свою зажигалку из восемнадцатикаратного золота и заявила: когда они придут в себя, зажигалка им может пригодиться, чтобы сжечь все «искусство» в новом крыле.

Теперь и Тара улыбнулась. Она живо представила себе всю сцену, и чувство неловкости от присутствия Леона исчезло.

— Что мы можем теперь сказать друг другу? — устало спросила Тара. — Ты ведь знаешь, я в твой мир не вписываюсь, — это если забыть про наши остальные проблемы. Я совсем не похожа на твоих друзей, даже на Блэр, в которой мне мерещилась какая-то искренность. Маргарет — единственная здесь, кто мне сегодня понравился. Ну и, естественно, Кронан. Но я здесь совсем чужая. До меня наконец дошло, что Блэр пригласила меня как какую-то диковинку. В Америке, похоже, археологи не столь частое явление. Но ты-то должен знать все это лучше меня.

— Я знаю. Прости меня. — Леон сел на край ванны и посмотрел ей прямо в глаза. — Я разбудил тебя, чтобы извиниться. Похоже, в последнее время я только и делаю, что извиняюсь. Но я не могу не добавить: благодаря твоему присутствию что-то со мной сегодня случилось, что-то важное. Я побывал на сотнях вечеринок, подобных сегодняшней. Но, когда я увидел тебя, смотрел, как ты ходишь, подобно богине, среди остальных, мне все представилось в ином свете. Ты выделялась, как выделяется редкий цветок на заросшем сорняками поле: твоя спокойная грация, серьезные глаза, умные замечания, скромная элегантность…

— Леон, драгоценности, которые были на мне сегодня, — подарки Димитриоса.

— Я догадался. Сначала это меня шокировало, вы с ним так непохожи друг на друга, но потом я сообразил: вероятно, тогда ты была молода и впечатлительна. Короче, это не имеет значения. Кто я такой, чтобы бросать камни?

— Леон…

— Тара! Когда ты приехала в Нью-Йорк, я хотел, чтобы ты приняла мир, в котором я вращаюсь. Теперь я забросил свое искусство, и мне не нужно это окружение. После торгов и ужина я едва не отправился в постель с Блэр, только чтобы позлить тебя. Я знаю, ты винишь меня за то, что я втянул Ники в коммерцию. Но в течение всего вечера мне удалось не притронуться к наркотикам — а ведь я двадцать минут проторчал около этого клятого бара, — я также умудрился посмотреть правде в лицо и не залечь в койку с кем-то, кого я не люблю. Я пошел на пляж и долго там гулял, вспоминая, что ты мне говорила насчет искусства и секса и что они для тебя значат.

Клянусь, после Афин я не спал ни с кем, кроме тебя. — Леон поморщился, вспомнив: это было бы ложью, если бы не его импотенция. И быстро перешел к теме, где врать было не нужно. — Сегодня я понял, что это для меня невозможно. В начале вечера мне очень хотелось возненавидеть тебя, но кончилось тем, что я возненавидел себя. Не знаю, когда это случилось. Но самое главное — я на самом деле принадлежу тебе. Даже если в начале я ничего подобного не замышлял. Пожалуйста, прости мне мое прошлое! И, пожалуйста, дай мне возможность попытаться переубедить Ники.

— Леон, есть еще кое-что…

— Пожалуйста, подожди! Это так важно. Сегодня на пляже я вдруг понял: сначала я решил отказаться от своего искусства, чтобы показать, как я тебя люблю, но самое смешное в том… что теперь я в самом деле не хочу им заниматься. С той поры, как я тебя встретил, мне не хватает энергии что-либо делать. И теперь я знаю, в чем дело. Ты была права: нельзя одновременно любить тебя и то искусство, которым я занимался. Я… я теперь даже коснуться своих работ не могу. И с сегодняшнего дня я не желаю быть частью этого мира — ни на каких условиях. Или общаться с этими людьми. Я был финансово независим, даже богат. Теперь же, когда я скуплю все свои вещи, у меня мало что останется. Я не знаю, чем я займусь, но твердо уверен: это не будет иметь никакого отношения к искусству. Я действительно изменился, и все благодаря тебе. Я пытался завлечь тебя, заставить меня полюбить и в итоге понял: не знаю, чего хочешь ты, но, как бы я ни сопротивлялся своему чувству, люблю я только тебя. Значит, условия ставишь ты. Я стану таким, каким ты хочешь меня видеть, только чтобы ты была моей. Пожалуйста, Тара. — Голос у него был низкий, лишь пульсирующая жилка на горле выдавала, чего стоят ему эти слова. — Не могли бы мы начать все с начала? Дай мне еще один шанс завоевать тебя. Ты — единственная женщина, которая мне нужна.

— Зачем бросать все сразу? — осторожно спросила Тара. — Почему не отказаться только от того, к чему уже не лежит душа? Почему не вернуться к тем работам, с которых ты начал, типа «Весеннего цветка»?

У Леона даже не было сил улыбнуться ее наивности.

— Это все равно, что начать все с начала. — Он прислонился головой к мраморной стене. — А мне больше нечего сказать.

— Если ты любишь меня так сильно, что отказался от своих работ, неужели ради себя самого ты не можешь вернуться к той работе, которой занимался раньше? Ведь есть же люди, совсем не похожие на тех, что собрались здесь сегодня. Значит, должен быть и рынок для работ Ники, для картин Дорины, для твоих работ, если ты решишь двигаться в этом направлении.

— Нет, я не желаю больше иметь ничего общего ни с каким видом искусства. Я только хочу, чтобы ты меня любила. Ты — это все, что мне нужно.