При всплеске красного и белого в дверях они оба вздрогнули: красные сапоги, белое манто из рыси, красная шляпа, очень красные щеки и красные губы. Блэр весело рассмеялась.

— Поймала вас на медитации, верно? — Она остановилась на пороге. На лице широкая улыбка, в руке небольшой пакет. Запыхавшаяся, сияющая, Блэр обняла Тару, а пакет протянула Кронану.

— Сигнальный экземпляр «Уорлд Арт». Мы открываем журнал. — Затем ее глаза несколько потускнели. Почему она теперь так быстро теряет душевный подъем после секса? Обычно его хватало на несколько часов. Она снова обратила внимание на то, насколько Кронан похож на Уильяма.

— Простите, простите, простите, — пробормотала она. — Но мне не слишком жаль, что я пропустила ваш тур до этого места. — Блэр снова заставила себя воодушевиться. — Самые ценные экспонаты — в конце, там только те художники, которые попадают в новости. Пойдемте, — она повернулась, не входя в комнату. — Здесь мне трудно дышать. Давайте же развлечемся. А потом я приглашаю вас обоих на обед!

Кронан сразу запросил пощады.

— Заходите ко мне в офис, когда закончите осмотр, — сказал он. — Ваше «развлекательное» искусство испортит мне аппетит. Вы же знаете, что я думаю о последней части вашей экспозиции. Ведь, помещая в музей работы художников, которые попадают в новости, вы пропагандируете их творчество раньше, чем пройдет достаточно времени, чтобы можно было оценить их творчество. С моей точки зрения, им место в галереях, но не в музее.

— Ладно, идите в свое убежище. Мы с Тарой побродим одни.

Блэр начала рассказывать о том, что они увидят, еще до того, как они дошли до последнего зала.

— Большинство американских модернистов, слава Богу, не отягощены тяжелым багажом старых европейских мастеров, их философией и манифестами. Они больше заняты искусством «создания», вот почему их работы так меня вдохновляют.

— Вам они нравятся, потому что вы не представляете, чего от них можно ожидать?

— Вот именно. Моя приятельница Фло, агент Леона, говорит, что искусство сегодня просто ходовой товар. Но она ошибается. Эта моя любимая секция нового крыла, с одной стороны — святилище, с другой — игровая комната, одновременно и церковь и карусель. Несмотря на то что на дворе двадцатый век, от комнаты для медитаций у меня мурашки бегут по коже. Но здесь по-другому. Работы написаны прямо на стенах музея, потом они будут закрашены, чтобы продемонстрировать текучесть жизни, так что смотрите хорошенько сегодня. В будущем году их здесь не будет. Ну, — она обвела зал рукой, — что вы об этом думаете?

«Я думаю, что у меня крыша поехала», — подумала Тара. Она принялась медленно обходить огромный зал. Почему эмоциональное содержание внутренней жизни художника должно представлять интерес для кого-нибудь, кроме него, тех, кто его любит, и, возможно, его психиатра? Что же, вероятно, кого-то это глубоко интересует, иначе бы картины здесь не висели. Некоторые из них показались ей весьма декоративными — напомнили ткани или рисунки на керамических плитках. Одно гигантское полотно представляло собой смесь металлических и грязных красок, соединенных чем-то липким, какой-то резиной. Воздушными шариками? Другое — смесь белой, золотой, черной, голубой и других красок, блестело чем-то непонятным… толченым стеклом?

Блэр внимательно наблюдала за Тарой. Это зрелище ее захватило! Казалось, она забыла о присутствии Блэр. Ее круглые серые глаза рассматривали все внимательно, с любопытством ребенка.

Тара тупо смотрела на большой прямоугольник с потеками оранжевой краски. Затем повернулась к Блэр.

— У вас столько возможностей, — сказала она. — Ведь, экспонируя современные работы, вы сразу же устанавливаете культурные стандарты. В будущем люди будут судить по выбранным вами предметам искусства, какими мы были, какой была наша жизнь, что мы ценили и что мы считали достойным сохранить для потомков. Мне кажется, это огромная ответственность.

Блэр покровительственно улыбнулась. Тара говорила слишком уж серьезно.

— Покровители искусства всегда устанавливали культурные стандарты, только сегодня у нас нет власти диктовать их. Сейчас именно художники решают, что будет следующим на повестке дня. Мы даже не можем предсказать, что они создадут.

Но Тару занимала только одна мысль: как им удалось пройти почти по всему музею и не увидеть ни одной работы Леона?

Краем глаза она заметила балкон, нависающий над небольшим двориком. Когда она увидела бронзовую фигуру в центре, она чуть не расплакалась от облегчения.

— О, это наверняка работа Леона! — воскликнула она радостно. — Блэр, это действительно его работа? Мне отсюда не видно таблички. Она так напоминает обнаженную скульптуру, которую он сделал, когда ему было пятнадцать лет. «Весенний цветок» — так он ее назвал. Разумеется, эта более стилизована, но… — «Но эта бронзовая фигура все еще олицетворяет человеческий дух, — думала Тара. — Конечно, скульптура не так романтична, как «Весенний цветок», но все равно это Леон!»

— Леона? — Блэр тоже вышла на балкон. — Да нет, Тара, никакой это не Леон. Это стилизованная работа одного американского скульптора, который работал в то время, когда в Европе возникал модернизм, но учился он в Италии. Здесь уже сказывается влияние модернизма, но все равно эта скульптура — сущий пустяк. Вы же сами видите, этот скульптор — никак не могу вспомнить его фамилию — явно традиционен и декоративен. Скульптура находится здесь только по настоянию моей матери. Она не имеет ничего общего с другими предметами искусства в музее. Знаете, Тара, Леон никогда не сделал бы ничего такого сентиментального.

Блэр улыбалась ей снисходительной улыбкой.

— Разве может один и тот же художник быть автором «Вечности» со всей ее героической силой и такой ерунды? — продолжала Блэр.

Тара не знала, что сказать.

— «Вечность»? Не думаю, что я ее видела. А может быть, видела?

Блэр взяла Тару за руку и быстро повела назад через залы.

— Уверяю вас, вы эту работу видели, поскольку сидели рядом с ней, когда я вошла. Наверное, вы не узнали имя. Леон не разрешает устанавливать таблички с его именем, он просто гравирует свои инициалы в самом неожиданном месте. На «Вечности» они стоят на одном конце работы. — Она махнула рукой в сторону большого полотна, мимо которого они проходили, того самого, которое было покрыто стеклянной крошкой. — Называется «Огни города», автор Эйдриа Касс. Я недавно узнала, что Леон принимал самое непосредственное участие в ее создании. Обязательно когда-нибудь спросите его об этой картине. — Она провела Тару назад, в комнату для медитаций. — Здесь находится одна из самых известных его работ. Она принадлежит мне. Эта работа занимает такое важное место в творчестве Леона, что я всего лишь одолжила ее музею. Вы наверняка не могли не заметить еще одну его работу — при входе. Безусловно, Леон сегодня один из самых известных скульпторов, чьи произведения выставлены в нашем музее. Кроме того, — Блэр многозначительно сжала локоть Тары, — мы с Перри лично очень много в него вложили. — Она порхнула к стулу, устроившись на нем наподобие яркой бабочки.

Тара с недоумением оглядела восьмиугольную комнату. Темные полотна, церковные скамьи… Хоть она и чувствовала себя идиоткой, но вынуждена была спросить, заикаясь:

— Где же эта работа?

Блэр удивленно посмотрела на нее.

— Тара, радость моя, вы что, ослепли? — Она прошла в центр комнаты и пнула железный брус красным сапогом. — Господи, да тут никуда не пройдешь, не переступив через нее. — Она прошла вдоль бруса до конца. — Видите, тут его инициалы: Л.С. Обязательно расскажу Леону, что вы сидели рядом с его скульптурой и не узнали ее! Хотя вы с Кронаном так глубоко погрузились в медитацию… — Блэр добродушно рассмеялась, обняла Тару за талию и повела по комнате, чтобы показать ей скульптуру с разных сторон.

Тара послушно шла рядом. Наверное, я и вправду иду, думала она, мои ноги переступают одна за другой, и глаза мои видят, потому что я не спотыкаюсь ни обо что. Она шла в ногу с Блэр и смотрела на то, что вполне могло быть какой-то частью руин, частью когда-то великолепного здания, осколком скелета, некогда поднимавшегося к небу города, а теперь упавшего, мертвого и валяющегося посреди комнаты, подобно дереву, сраженному молнией.

Ее душу разрывал безмолвный крик. Так вот, что представляют собой героические работы Леона!

Она потуже завязала пояс пальто и начала натягивать перчатки, наблюдая за своими действиями как бы со стороны. Ты справляешься, похвалила она себя, ты даже улыбаешься. Теперь следует сказать несколько прощальных слов. Взгляни на часы, покажи Блэр, что опаздываешь. Что ты с удовольствием пообедала бы с ней, но даже не представляла, как уже поздно. Поблагодари за уделенное тебе время, показанные картины и скульптуры. Пожалуйста, попроси поблагодарить за тебя Кронана. Он был так добр. Тара как бы издалека видела свою руку, протянутую Блэр, приблизившееся к ее лицу лицо Блэр и ее губы, поцеловавшие воздух. «Наверное, я продолжаю что-то говорить», — подумала Тара, потому что Блэр кивает светлой головой. Теперь, вероятно, она снова идет, потому что слышит звук своих шагов по полу в холле.

Она уже осторожно спустила свое тело по лестнице, когда услышала за спиной шаги Блэр.

— Тара! — крикнула та с верхней ступеньки лестницы. — Когда приедете в Палм-Бич, пожалуйста, наденьте то потрясающее манто, которое подарил вам Леон. Я хочу, чтобы вы сфотографировались с нами в санях. Посмотрите! Вот еще одна работа Леона. Прямо перед вами. «Коврик с манией величия», я так это называю. Вы можете найти его инициалы вон в том конце.

Тара спускалась по гранитным ступеням с такой осторожностью, будто они были сделаны изо льда. Внизу она, как парализованная, остановилась около «коврика». Плитки были сложены произвольно, как детские кубики, из которых решили ничего не строить. Можно идти прямо по ним, можно обойти кругом. Она могла выбирать, но раздражало одно: эта «штука» лежала на ее пути. Сама идея почему-то казалась злобной. И она принадлежала Леону! Выкрашенные в яркий цвет металлические проволочки как будто указывали на нее обвиняющим пальцем: «Какой дурой можно быть?» — и блямкали в дружном согласии. Ей стало нечем дышать. Она пробежала по металлическим плиткам Леона и выскочила через вращающиеся двери на улицу. Порыв холодного ветра ударил ей в лицо. Она свернула на улицу, ведущую к парку.