Жюльетта Бенцони - На перекрестке больших дорог

Но Катрин покачала головой. Она вспомнила этот пытливый, трудно переносимый взгляд дофина Людовика. Такой ничего и никогда не забудет.

– А я думаю, что он вспомнит, – ответила Катрин.

Тристан задумчиво кивнул головой. Теперь он спокойно трясся рядом с ней, слегка ссутулившись, как человек, знающий, что переход долгий и монотонный, и привыкший дремать в седле. Берет, надвинутый на глаза, защищал их от лучей встающего солнца. Он отпустил поводья и отдался на волю своего коня.

Катрин опять была одета в костюм пажа, в котором она уехала из Анжу. Она любила мужскую одежду, потому что она не стесняла движений и придавала ей определенную смелость. Хорошо устроившись в седле, она смотрела на город, будто видела его впервые. Здесь она одержала победу, которой так страстно добивалась, и другую – победу над собой. В момент отъезда Шинон был ей особенно дорог.

Почтенные горожане начинали свой рабочий день. Повсюду хлопали открывающиеся ставни, раскрывались двери лавок, хозяйки просушивали постели. Вчерашний ливень хорошо промыл мощеные улицы. Когда приехали в Гран Карруа, Катрин увидела около колодца девочку лет пятнадцати, которая, сидя на краю колодца, складывала в букет розы. Они были такими свежими, эти розы, и Катрин вспомнила другой букет, который бросили вечером в окно гостиницы мэтра Ангеле. Она остановила лошадь около юной цветочницы.

– Твои розы хороши! Продай мне один букет!

Девочка протянула ей самый красивый.

– Один соль, добрый сеньор, – сказала она и сделала реверанс. И тут же зарделась, как вишня, и радостно вскрикнула, получив золотую монету. – Ох, спасибо, почтенный сеньор!

Катрин пришпорила лошадь, направляясь к укрепленному мосту, переброшенному через Вьенну. Она опустила лицо в цветы и, закрыв глаза, вдыхала их запах. Тристан засмеялся.

– Это последние розы на нашем пути. Они не растут в вашей бедной Оверни. Здесь их родина. Турень их местожительство.

– Поэтому я и купила этот букет… Для меня он – воплощение этого доброго края Луары и наводит на воспоминания… воспоминания, которые, наверное, улетучатся, когда он завянет.

Отряд перешел через мост, приветствуемый солдатами гвардии, узнавшими герб коннетабля. Перейдя мост, лошадей пустили в галоп. Катрин и ее эскорт исчезли в облаке пыли.

Было десять часов вечера, и наступила ночь, когда Катрин, Тристан Эрмит и их эскорт после долгого и утомительного путешествия увидели Монсальви. Теплая летняя погода подсушила дороги, но грязь превратилась в пыль. Ночное небо было усыпано звездами. Переходы делали большие, а остановки в придорожных гостиницах короткие, потому что на всю дорогу запаслись продуктами. К тому же в тавернах с едой было плохо.

По мере приближения к замку нетерпение Катрин увеличивалось, а настроение падало. Она все меньше и меньше разговаривала и часами ехала молча, уставив глаза в землю. Она торопилась. Тристан с тревогой наблюдал за ней, но, по правде говоря, не решался задавать вопросы. Она ускоряла бег лошади, насколько это было возможным, и недовольно вздыхала, когда приходилось делать привал. Но лошадям нужен был отдых.

Между тем, как только проехали Орийяк, спешка вдруг прекратилась. Катрин замедлила бег лошади, словно боялась этих гор, в сердце которых прозябал Арно. И когда бастионы и башни Монсальви выросли на плоскогорье, как темная корона на фоне ночного неба, она остановила лошадь и какое-то время с грустью обозревала пейзаж, который еще не успел стать ей родным.

Обеспокоенный Тристан подъехал к ней.

– Госпожа Катрин, что с вами?

– Не знаю, друг Тристан. У меня появился какой-то страх, я боюсь.

– Боитесь чего?

– Я не знаю, – повторила она тихим голосом. – Это что-то вроде предчувствия.

Такого состояния она раньше никогда не испытывала: какой-то давящий страх, боязнь того, что могло ее ожидать за немыми стенами. Она попыталась успокоить себя. Там находятся Мишель, Сара и, конечно, Готье. Но даже образ ее маленького сына не вернул ей спокойствия. Она посмотрела на Тристана глазами, полными слез.

– Поехали, – сказала она. – Люди устали.

– Вы тоже, – пробасил фламандец. – Вперед, друзья!

Ворота городка были закрыты в этот поздний час. Тристан поднес к губам рожок, висевший у него на поясе, и протрубил три раза. Через некоторое время между зубцов стены появился человек с лампой и спросил:

– Кто идет?

– Откройте, – крикнул Тристан. – Это почтенная госпожа Катрин де Монсальви вернулась из королевского двора. Открывайте, именем короля!

Стражник что-то закричал. Свет исчез, но через несколько минут тяжелые двери маленького укрепленного поселения со скрипом открылись. Появился человек с лампой в одной руке и вязаным колпаком в другой. Он подошел совсем близко к лошадям, поднимая вверх свою лампу.

– Это действительно наша госпожа, – закричал он радостно. – Благодарение богу, она приехала так кстати! Уже послали за старостой, чтобы ее достойно встретить.

И на самом деле, по единственной узкой улочке бежал, прихрамывая, человек. Катрин узнала в нем старого Сатурнена. Он бежал из всех своих старческих сил и кричал:

– Госпожа Катрин! Это госпожа Катрин, которая вернулась к нам! Слава богу! Добро пожаловать нашей хозяйке!

Он тяжело дышал. Взволнованная и немного умиленная Катрин хотела слезть с лошади, но он буквально бросился под ноги животному.

– Оставайтесь в седле, наша госпожа. Старый Сатурнен хочет проводить вас к аббатству, как некогда сопровождал на хутор.

– Я так рада вас видеть, Сатурнен… Видеть Монсальви.

– Но не так, как Монсальви хочет вас видеть, милая госпожа. Посмотрите!

Двери и окна раскрылись, и из них высовывались головы и руки с факелами. В один момент улочка была освещена, и радостные крики неслись со всех сторон:

– Праздник! Праздник! Слава нашей возвратившейся госпоже!

– Я вам завидую, – пробормотал Тристан. – Такая встреча просто ободряет.

– Верно. Я не ожидала ничего подобного, друг мой Тристан. Я так рада… так рада!

Слезы стояли у нее в глазах. Важный от гордости Сатурнен взял повод ее лошади и медленно повел ее по улице. Она шествовала меж двух шеренг людей, освещенных красным пламенем факелов. Со всех сторон смотрели блестящие веселые глаза, глотки надрывались от радостных криков.

– Чего же вы боялись? – шепотом спросил Тристан. – Здесь вас все обожают.

– Возможно. Я не знаю, чего я боялась. Это…

Слова застряли у нее в горле. Они подъезжали к порталу аббатства, ворота которого были широко открыты. На пороге неподвижно стоял Готье. Катрин ожидала, что он бросится ей навстречу так же, как Сатурнен, но он даже не сдвинулся с места. Более того, он скрестил руки, как бы запрещая въезд. Его лицо было неподвижным, словно высеченным из гранита. Хоть бы какое-нибудь подобие улыбки появилось на нем! Холодный взгляд серых глаз вызывал дрожь у Катрин. С помощью Сатурнена она слезла с лошади и направилась к нормандцу. Он смотрел, как она приближается, но не сделал ни одного шага навстречу, даже не пошелохнулся. Катрин попыталась улыбнуться.

– Готье, – крикнула она, – какая радость снова видеть тебя.

Но вместо ожидаемого приветствия он выдавил из себя только одну фразу:

– Разве вы одна?

– То есть как?

– Я спросил, одна ли вы приехали? – повторил нормандец спокойным тоном. – Его нет с вами, этого белокурого красавчика, за которого вы должны были выйти замуж? Он, конечно, немного отстал, чтобы позволить вам въехать одной.

Катрин покраснела от гнева и стыда: он в присутствии всех грубо нападал на нее и требовал отчета… Чтобы не упасть в глазах крестьян, надо было ответить. Гордо подняв голову, она решительно направилась к порталу.

– Дорогу, – потребовала Катрин. – Кто позволил тебе задавать мне подобные вопросы?

Готье, не моргнув глазом, продолжал загораживать вход. Нахмурившийся Тристан схватился за шпагу, но Катрин жестом остановила его.

– Не надо, друг Тристан. Это мое дело. А ну! Пропусти меня! Это так ты встречаешь хозяйку поместья, где тебе дали приют?

– Это не ваше помещение. Оно принадлежит аббатству. Что же касается поместья, то достойны ли вы его?

– Какая наглость, – воскликнула Катрин, выходя из себя, – да разве я должна тебе докладывать? Мне нужно видеть маму!

Как бы нехотя Готье отступил. Катрин прошла мимо и проникла во двор аббатства. Вдогонку он бросил ей:

– В таком случае поспешите! Она долго не протянет.

Катрин замерла на месте, как пораженная ударом хлыста, потом медленно повернулась к нормандцу и испуганно посмотрела на него:

– Как? – прошептала она. – Что ты сказал?

– Она умирает. Но вас-то это не должно особенно беспокоить: станет меньше еще одним мешающим вам человеком.

– Не знаю, кто ты такой, – сказал ему разозленный Тристан, – но у тебя странные манеры. Почему ты так груб с хозяйкой?

– А кто вы такой? – вызывающе спросил Готье.

– Тристан Эрмит, оруженосец господина коннетабля, сопровождаю по приказу короля графиню Монсальви в ее поместье и имею поручение охранять ее от всех неприятностей. Ты удовлетворен?

Готье кивнул. Он снял с подставки факел, горевший около ворот, и молча повел путников в дом для приезжих. После деревенского оживления тишина в аббатстве была разительной: монахи уже удалились в кельи, да и самого аббата не было видно. Только в маленьких окнах постоялого двора виднелись зажженные свечи. На пороге дома не было никого видно, и Катрин решилась остановить Готье за руку:

– А Сара? Она здесь?

Он удивленно посмотрел на нее.

– А почему бы ей быть здесь? Она же была с вами…

– Она ушла от меня, – грустно ответила Катрин. – Сказала, что возвращается в Монсальви. Больше я о ней ничего не знаю. По дороге она нам не встретилась.

Готье ответил не сразу. Он пытливо посмотрел в глаза Катрин, пожал плечами и иронически заметил: