— Ты должен оставить Дэвида в покое! — гневно воскликнула Корделия, забыв о правилах хорошего тона.

Но, говоря это, она чувствовала, что ее слова не подействуют на него.

Несмотря на молодость и малый жизненный опыт, Корделия ясно сознавала, что приказывать такому мужчине, как капитан Стэнтон, бесполезно. Однако было в Марке что-то, всегда раздражавшее ее, и сейчас, видя, что ее слова не произвели на него ни малейшего впечатления, она в ярости топнула ногой.

— Лучше уходи, Марк! — воскликнула она. — Сейчас мы с Дэвидом меньше всего нуждаемся в таком бессердечном родственнике. Забудь, что ты видел нас. Мы найдем другой корабль, чтобы добраться до Мальты.

— Ты не очень-то приветлива, Корделия, — спокойно сказал Марк Стэнтон. — И все же я чувствую, что твой гнев вызван не моими словами. Просто твой здравый смысл — или ты называешь это совестью? — подсказывает тебе, что я прав.

— Ничего подобного! — отпарировала Корделия. — Я хочу, чтобы Дэвид был счастлив, и знаю, что это возможно при одном условии: если он будет следовать своему идеалу, если посвятит себя, как он того желает, вере.

К ее удивлению, Марк Стэнтон ответил не сразу. Он медленно прошелся по салону и остановился у портрета леди Гамильтон, написанного мадам Ле Брюн, когда она впервые посетила Неаполь. Запечатленная в позе вакханки, леди Эмма была очень красива, но при этом, несмотря на возраст и смелый наряд, в ее чертах сквозили юное простосердечие и незащищенность, которые напоминали ему Корделию.

Наблюдая за ним, девушка чувствовала свою беспомощность и полное бессилие. Кузен был так уверен в себе, так решителен и… жесток.

Марк отвернулся от портрета и подошел к ней.

— Мы уже достаточно поговорили о Дэвиде, кузина, — сказал он. — Теперь расскажи немного о себе.

— О чем бы ты хотел узнать? — спросила Корделия спокойно, словно за минуту до этого не пылала гневом.

— Изволь. Скажи мне прямо, если Дэвид в скором времени станет рыцарем Ордена, то что будешь делать ты? По тому, как складывается обстановка на Средиземном море, тебе будет нелегко вернуться в Англию.

— Что ты имеешь в виду?

— Есть препятствие, о котором ты, возможно, уже слышала. Это Наполеон Бонапарт, — с некоторым сарказмом ответил Марк.

— Я знаю, что его флот находится в Тулоне и заблокирован англичанами.

— Надеюсь, что там он и останется, — сказал капитан Стэнтон. — И все же путешествие отсюда до Англии — длинное и небезопасное.

— Я… Возможно, я не… вернусь в Англию, — нерешительно призналась Корделия, мысленно ругая себя за то, что слишком разоткровенничалась с кузеном.

— Ты хочешь сказать, что здесь есть кто-то, за кого ты выйдешь замуж?

— Нет. Конечно, нет! — торопливо возразила девушка.

— Не верится, что леди Гамильтон предложила тебе оставаться ее гостьей неограниченное время.

Марк не стал облекать в слова свои мысли о том, что Эмма Гамильтон, несомненно, считала, что в лице молодой и красивой девушки обретала опасную соперницу, и не намеревалась продолжительное время терпеть ее у себя в доме.

— Нет… Здесь нет никого, за кого я могла бы , выйти замуж, — пролепетала Корделия — В таком случае, каковы же твои планы? — настойчиво спросил Марк.

— Это мое личное дело.

— Полагаю, что я, как ближайший и единственный в этой части света родственник, имею право знать о твоих планах? — не отступал он.

Корделии не хотелось отвечать, и это было заметно по выражению ее лица, но, пересилив свое нежелание, она проговорила:

— Дэвид предложил мне… пост) пить в монастырь Святой Романики.

— Что он предложил?!

Вопрос прозвучал необычайно резко и эхом разнесся по салону, как звук пистолетного выстрела.

— Я еще не пришла к окончательному решению… Но, думаю, так будет лучше, — сказала Корделия, гордо вскинув голову.

— Да вы что, Стэнтоны, с ума посходили? — не сдержался Марк.

Не было сомнения, что при ее словах спокойный и ироничный тон, которого он придерживался с первой минуты встречи с родственниками, покинул его.

— Достойно сожаления, — продолжал Марк, — что Дэвид решил принять обет, о котором позже может пожалеть, но твое намерение поступить в монастырь в восемнадцать лет, когда ты так прекрасна и ничего еще не познала в жизни, кажется мне совершенным безумием!

В его тоне было столько гнева, абсолютно не свойственного кузену, как думала Корделия, что она испугалась.

— Я же сказала, что еще… обдумываю его предложение, — тихо пробормотала девушка. — Но этого… хочет Дэвид.

— Есть что-то в характере Стэнтонов, — сказал Марк, — что заставляет других подчиняться им и принимать их точку зрения.

Гнев его постепенно охладел, и он продолжал говорить спокойно:

— Был у нас в родне один дядюшка, большой любитель выпить. Так он и друзей постоянно заставлял пить с ним. Другой наш общий предок был заядлый игрок, который до такой степени заражал своим пороком неопытных молодых людей, только переступивших порог клуба, что они через несколько месяцев оказывались полными банкротами, поддаваясь его дурному влиянию.

— Твои примеры здесь совершенно неуместны, — холодно заметила Корделия.

— Напротив, они лишь подтверждают мою мысль. Дэвид хочет стать монахом, ведь рыцари — те же монахи, — и тебя тоже подталкивает к уходу от мирской жизни. Дэвид хочет посвятить себя некому высокому и благородному идеалу — и ты по его желанию должна поступить так же, независимо от того, хочешь ли ты всем сердцем изолировать себя от окружающего мира.

Корделия ничего не ответила, признавая правоту его слов Марк, помолчав минуту, раздраженно сказал.

— Бог мой, детка, впереди у тебя целая жизнь, наполненная и интересная, жизнь, в которой ты встретишь мужчину и познаешь любовь и счастье материнства.

Корделия сделала жест, как бы отвергая подобную идею, но продолжала молчать.

— Как можешь ты серьезно размышлять над тем, чтобы запереть себя за высокими монастырскими стенами, постоянно жить исключительно в окружении монахинь, которые, клянусь, вовсе не такие уж праведницы, а скорее озлобленные мужененавистницы?

Корделия глубоко вздохнула.

— Каково бы ни было мое решение, Марк, принимать его буду я, и ты не посмеешь помешать мне, — твердо сказала она.

Они пристально посмотрели друг на друга.

— Посмею! — медленно, но внушительно сказал Марк.

— Каким образом?

— Как известно, — ответил он, — я твой единственный троюродный брат. Кроме того, здесь, вдали от Англии, у тебя и Дэвида нет других родственников. Да и в Англии, будь на то моя воля, я по суду без труда получил бы право опеки над тобой.

— После смерти папы моим опекуном является Дэвид! — резко возразила Корделия.

— Но Дэвид скоро станет рыцарем Ордена, а двадцать один год ему исполнится, если я не ошибаюсь, через несколько месяцев.

— Не знаю, что ты задумал, Марк, — сказала девушка, — но что бы это ни было, прошу; оставь свою затею. Я никогда не признаю тебя опекуном, который имеет надо мной власть.

Корделия почувствовала, что ее слова не убедили Марка, и сердито добавила.

— Я поступлю по своему желанию или как посчитаю лучшим для себя. Что бы ты ни сказал мне или Дэвиду, твои советы будут означать для нас не больше, чем пустой звук.

Марк Стэнтон ничего не ответил, и Корделия снова топнула ногой, уязвленная его хладнокровием и выдержкой.

— Ненавижу тебя, Марк Стэнтон! Всегда ненавидела! Уходи и оставь нас с братом в покое! Я была счастлива… Очень счастлива, пока здесь не появился ты!

Девушка отвернулась, чтобы скрыть от него появившиеся на глазах слезы. Ковры заглушали шум шагов, она не слышала, как он подошел к ней, и вздрогнула, когда Марк неожиданно положил руки на ее плечи и повернул лицом к себе.

— Извини, Корделия, — сказал он ласково. — Я вел себя не лучшим образом. Ты простишь меня?

Ошеломленная изменением в его отношении к ней и покоренная полным мольбы голосом, она посмотрела на него широко открытыми глазами. Он погладил ее по плечу и улыбнулся улыбкой, которую многие женщины находили неотразимой.

Кузен взял ее руку и поднес к губам.

— Прости, Корделия, — снова повторил он и поцеловал тонкие пальцы девушки.

Она стояла растерянная, озадаченно глядя на него. Меньше всего Корделия ожидала от него проявления подобной галантности.

— Не пойти ли тебе поискать Дэвида? — предложил Марк. — Что-то он задерживается наверху. Пришло время показать вам мой корабль. Меня не удивит, если Дэвиду вдастся заставить ленивых неаполитанцев работать побыстрее, чем они привыкли.

Он продолжал держать ее руку Корделия посмотрела прямо ему в глаза и не могла промолвить ни слова.

В душе ее все еще кипел гнев, но одновременно она чувствовала, что не в силах продолжать сердиться на него, когда он стоит так близко и смотрит своими удивительно ясными глазами, словно видит ее насквозь.

Наконец Корделия выдернула пальцы из его руки и поспешно направилась к двери.

Уже подойдя к своей спальне, она ощутила, что кожа на руке все еще хранит теплое прикосновение его губ.


Салон в резиденции британского посла сверкал яркими огнями. На террасе среди цветов светились разноцветные огни китайских фонариков. Шум и смех вырывались из окон палаццо и растворялись в теплом ласковом воздухе летней ночи.

Звуки мандолин и гитар разносились легким бризом, дувшим с моря и немного охлаждавшим раскаленный за день воздух.

Богато отделанные кареты с лакеями в ливреях нескончаемым потоком подъезжали к палаццо Сесса, привозя разодетых, украшенных драгоценностями гостей.

Мужчины, чьи темные кудри были обильно напудрены, а одежда отличалась чрезмерностью украшений, составляли красочное дополнение женщинам, облаченным в шелк, бархат, кружева и кисею и блиставшим драгоценностями, которые вспыхивали, когда на них попадал свет, как искры, извергавшиеся из кратера Везувия.