— Единственная надежда была на королеву, — продолжала леди Гамильтон. — Мы сидели, обнявшись и рыдая, пока сэр Уильям спорил, убеждал и молил короля помочь англичанам.

— Если бы адмирал Нельсон не получил воду в Неаполе, — спросила Корделия, — то куда бы он отправился?

— Ближайший порт — Гибралтар, но, поведи туда Нельсон свой флот, то путь на Египет был бы открыт для Наполеона.

— Что же случилось дальше? — спросила Корделия, захваченная рассказом леди Гамильтон.

— Адмирал Нельсон на «Авангарде» бросил якорь у Капри. Он послал двух офицеров, которым доверял, к сэру Уильяму, но мужу ничего не оставалось, как сказать им правду.

Эмма, как хорошая актриса, похоже изобразила мужа:

«Джентльмены, — сказал сэр Уильям, — я использовал все средства, чтобы сорвать выполнение позорного пакта, запрещающего нашим кораблям входить в порты Неаполя и Сицилии. Я еще раз обращусь с ходатайством к королю, но, честно говоря, я не настолько оптимистичен, чтобы верить в успех».

Леди Гамильтон вздохнула.

— Вот тогда-то я и решила испробовать свои силы и попросила аудиенции у королевы.

— Она помогла вам? — нетерпеливо спросила Корделия.

Ей хотелось поскорее услышать конец истории, но леди Гамильтон не торопилась завершить свое повествование.

— Сэр Уильям вернулся из дворца с правительственным указом, написанным под надзором короля и содержавшим разного рода ограничительные условия и унизительные оговорки. Комендантам сицилийских портов давалось право принимать на берег раненых, но снабжать провиантом и водой британских моряков им дозволялось только в ограниченных размерах и при особых обстоятельствах.

Она перевела дыхание и глубоко вздохнула.

— Я видела, как были удручены капитаны, и сказала сэру Уильяму: «Не отправиться ли нам на нашей яхте, чтобы повидаться с адмиралом Нельсоном перед его выходом в море?»

— И сэр Уильям согласился? — спросила Корделия.

— Согласился. Спустились сумерки, когда мы пристали к борту «Авангарда». Адмирал Нельсон встретил нас и провел в свою каюту.

«— Ваше превосходительство, удалось ли вам получить королевский указ? — спросил он сэра Уильяма.

— После некоторых проволочек, да, — ответил сэр Уильям, — но сомневаюсь, что он отвечает вашим требованиям».

— Должно быть, для адмирала Нельсона это был удар, — пробормотала Корделия.

— Я увидела, что лицо его побледнело, а в глазах появилось трагическое выражение, — сказала леди Гамильтон. — Тогда я решилась вынуть бумагу, что прятала под накидкой.

— Что за бумагу? — спросила с любопытством Корделия.

— Я объяснила адмиралу Нельсону, что королева является членом государственного совета. Я просила Ее Величество использовать свою власть. Она испугалась и долго не могла на это решиться, но я опустилась на колени и молила ее сделать это во имя королевства… Ради ее детей…

Голос леди Гамильтон задрожал, как, должно быть, задрожал, когда она кончила говорить в каюте Нельсона, и его белое лицо поплыло перед ее глазами.

— Сэр Уильям взял бумагу из моих дрожавших рук, — продолжила она. — Он прочел ее, затем протянул ее адмиралу.

«Я вручаю вам, сэр, — сказал он, — полученный через леди Гамильтон королевский указ о пополнении провианта и запасов воды для флота в тех портах, где вы пожелаете!»

— На мгновение мне показалось, — продолжала свой рассказ леди Гамильтон, — что адмирал Нельсон потеряет самообладание от такой новости. Но он сдержался, положил бумагу на стол и сказал: «Мадам, вы спасли свою страну. Бог свидетель, флот будет достоин вашего мужества и мудрости!»

Корделия с большим интересом выслушала захватывающую историю, но чем она кончится, пока никому не было известно.

Чем быстрее поправлялась девушка, тем острее чувствовала, что напряженность в палаццо Сесса возрастала по мере того, как дни проходили за днями без каких-либо известий о флоте Нельсона.

Тревожное выражение не покидало красивое лицо леди Гамильтон, а от служанки, ухаживавшей за ней, Корделия узнала, что сэр Уильям, день за днем ожидавший получения известий, так переволновался, что слег в постель.

Казалось, вся атмосфера палаццо Сесса была пропитана опасениями, что новые мощные корабли Наполеона одержали победу над устаревшим британским флотом.

Удастся ли адмиралу Нельсону, состояние здоровья которого было неважным, потому что ему приходилось преодолевать постоянные боли, преследовавшие его после ампутации руки, и страдать от потери зрения в одном глазу, противостоять молодому, самоуверенному завоевателю Европы?

Между тем Корделию больше всего заботило другое: ее любовь к Марку и собственная внешность.

В тот день ей предстояло впервые после приезда в Неаполь увидеться с Марком, и ее волновало, ждал ли он этой встречи с таким же нетерпением, как и она сама.

Она любила его, любила безумно.

Ее любовь была так безгранична, так сильна, что с трудом верилось, будто он мог испытывать к ней подобные чувства.

Да и на чем основывались ее надежды?

Один поцелуй и недолгое объятие в ее каюте на борту «Святого Иуды»!

Корделия готова была умереть рядом с ним на палубе. Выяснять отношения на борту тонущего корабля, когда Марк был в полубессознательном состоянии, не было смысла, а на «Громовержце»у них вообще не было времени поговорить.

Чтобы уменьшить страдания из-за мучительной боли в ноге. Марку дали выпить лауданум, и он проспал двое суток, что они провели в море на пути к Неаполю.

В гавани Неаполя он заставил себя открыть глаза, но Корделия поняла, каких нечеловеческих усилий это ему стоило, и вскоре его, бледного и измученного, вынесли на носилках с корабля.

Что произошло после этого, Корделия плохо помнила.


Последние несколько дней она чувствовала себя хорошо, и доктор наконец разрешил ей одеться и покинуть спальню.

— Полежите на солнышке, миледи, и постарайтесь ничем не утомлять и не волновать себя, — было ей сказано суровым тоном.

— Вы делаете из меня инвалида, — пыталась протестовать Корделия, хотя понимала, что все предписания доктора разумны.

— Лакей ждет за дверью, миледи, — сказала горничная, — чтобы отнести вас вниз.

— Я могу сама спуститься! — запротестовала Корделия с возмущением.

— Ее светлость распорядилась, чтобы вас спустили в кресле.

Корделия не могла проявить неуважение к приказам хозяйки дома.

Когда ее принесли на террасу, Корделия обнаружила, что леди Гамильтон с привычной предусмотрительностью распорядилась поставить здесь канапе с целой горой шелковых подушек и соорудить навес, чтобы защитить ее от обжигающего солнца.

Вид на залив и буйно разросшиеся в саду цветы был еще прекраснее, чем запомнились Корделии.

Эта красота казалась нереальной, похожей на театральные декорации, и все окружающее напоминало ей сцену из пьесы. Была ли она героиней этой пьесы? И что произойдет на сцене перед тем, как опустится занавес?

От страха, что ее неуемное желание видеть Марка, быть с ним рядом ослепило ее, а потому она составила неверное представление о его ответном чувстве, Корделию охватывал нервный трепет.

Но предаваться тревожным мыслям ей пришлось недолго. И пяти минут не прошло, как дворецкий объявил зычным голосом:

— Граф Ханстэнтон просит принять его, миледи!

Корделия обомлела.

Она совершенно забыла, что Марк наследовал титул от Дэвида, и теперь его положение как в жизни, так и в обществе изменилось.

Но мысли об этом мгновенно улетучились с его появлением. Девушку наполнила безграничная радость при виде своего возлюбленного.

Он выглядел похудевшим, и, казалось, былой загар сошел с его лица, но голубые глаза лучились по-прежнему.

Еще одну перемену она заметила в нем: вместо легкой стремительной походки, к которой она привыкла, Марк шел к ней медленно, опираясь на трость.

Корделия долго обдумывала во время болезни, что скажет ему, даже мысленно репетировала, но сейчас не могла произнести ни слова.

Она только смотрела на него, широко открыв глаза.

— Как ты себя чувствуешь? — мягко спросил он. Она забыла, каким глубоким был его голос, и сейчас его звучание вибрирующей волной пронзило ее и заставило сильнее биться сердце.

— Твоей ноге… лучше? Рана зажила?

— Только благодаря тебе я стою на ногах!

— Еще болит?

— Только когда стою.

— Тогда, пожалуйста, садись, — поспешно сказала Корделия. — Ты должен отдыхать… должен заботиться о себе. Он улыбнулся, и от этой улыбки словно помолодел.

— Мне хочется так много сказать тебе, Корделия, — начал Марк, — но прежде всего я хочу поблагодарить тебя.

— Не надо… пожалуйста, — запротестовала она.

— Мог ли я представить, что женщина может быть такой мужественной и спасти жизни стольким людям?

Корделия почувствовала, что щеки ее покраснели от смущения.

Она отвела глаза и смотрела на его ногу, вспоминая ужасную рану, которую перевязывала на борту «Святого Иуды».

Марк был здесь, был рядом, как она того и хотела, но вид этого сильного, незаурядного мужчины подавлял ее и заставлял трепетать.

— Барон очень расстроен потерей корабля? — спросила она невпопад.

— Он так счастлив, что остался в живых, что все остальное для него неважно, — ответил Марк.

— Я слышала, что… он поправляется.

— Вчера я ходил проведать его. Еще несколько дней, и он будет в полном здравии. Хочет поскорее вернуться домой, к семье.

— Приятная новость, — сказала Корделия. — А что с остальной командой?

— Несколько матросов уже поправились и готовы хоть сейчас выйти в море. Кстати, они все благодарны за фрукты и яства, что ты посылала им.

Корделия растерялась, не зная, что сказать, но на всякий случай пробормотала:

— Поскольку они… не получили денежное вознаграждение… за успехи в бою, то я подумала… Марк улыбнулся.

— Я уже все уладил. Распорядился выдать им вознаграждение. Я ведь теперь богатый человек, как тебе известно. Надеюсь, тебя не задевает, что я занял место Дэвида?