Татьяна Тронина - На отмели

– А мне двадцать два. Я старше тебя на пять лет.

– Ну и что. Женщины в среднем живут дольше на пять лет.

– «Они жили долго и умерли в один день…» Ты это хочешь сказать?

– Ага. Я женюсь на тебе.

Галарина сделала большие глаза и с размаху бросилась на спину, поднимая вокруг себя тучи брызг. Она смеялась так весело, совсем не обидно.

– Здрасте! – наконец смогла она выговорить сквозь хохот. – Ты же меня только день как увидел, ты же меня совершенно не знаешь!

– Нет, я знаю тебя уже тысячу лет… – Я подплыл к ней, поймал ее в воде, как рыбку, и стал рассказывать про Дали, про календарь над моей кроватью – там, в Москве.

– Так, значит, меня зовут Галариной?

– Да.

– Господи, как красиво! Сколько романтики в этом юном существе! Ни в ком не встречала столько романтики. А вдруг…

– Что?

– А вдруг ты и есть тот единственный мужчина… Тот единственный мужчина, с которым я могу быть счастлива? И что эта ночь – как подарок судьбы. Ну вдруг, вдруг?

– Я верю в это.

Потом, на берегу, мы кутались в мокрую простыню. Было холодно, весело и как-то особенно легко, когда знаешь, что впереди только хорошее. Мы легли на песок, еще хранивший тепло дневного солнца. Я хотел сказать Галарине, что со мной это в первый раз, но она прикрыла мне рот соленой ладонью…

На рассвете Галарина разбудила меня, молча показала свои руки, покрытые синими мурашками. И вправду, было жутко холодно, и не подумаешь, что это юг.

– Встретимся вечером здесь же, – сказала она, – очень хочется спать.

Мне пришлось согласиться с ней, хотя я знал, что не смогу уже заснуть. По дороге к дому меня посетили странные мысли и чувства, точно я повзрослел за эту ночь лет на десять.

Мама спала. Она промычала что-то сердитое, когда я на цыпочках прокрался в комнату. Я вытащил из чемодана спортивный костюм и быстро выбежал обратно. Переоделся я на улице – благо было еще очень рано, людей не наблюдалось.

Тихонько стукнул в окно соседнего домика. Показалась заспанная Наташкина маман. Я показал ей знаками, что мне нужна Наташка. Маман сделала круглые глаза и скрылась в глубине комнаты.

Через минуту на крыльцо вышла сама Наташка, кутаясь в одеяло.

– Чего тебе? – неприветливо спросила она.

– Я хотел попросить у тебя прощения, – быстро сказал я, – знаешь, я был страшно не прав.

В ответ она хмыкнула недоверчиво, но я видел – сердитые морщинки на ее лбу разгладились.

– Значит, мир? – Я протянул ей руку.

– Мир! – рассмеялась она, вытаскивая свою руку из-под одеяла. Мы пожимали друг другу руки и хохотали во все горло. Но вдруг Наташкин смех резко оборвался и она посмотрела на меня долгим, пронзительным взглядом.

– Ты не ночевал дома? – Мне ничего не оставалось, как молча кивнуть головой. Врать я совсем не хотел.

– А где ты был? – продолжила свой допрос Наташка. – Ты был с той девицей, ведь правда?

– Правда.

Наташка посмотрела на меня с ужасом и отвращением.

– Иванов, а ведь я действительно тебя любила.

– Что же мне теперь делать?

– А ничего, – она нервно зевнула. – Продолжай в том же духе. А еще, Иванов, я давно тебе хотела сказать: ты большой лопух. И мой тебе совет, дружеский такой: будь осторожнее. У той девицы на роже было написано, что она хищница. Поиграет с тобой и бросит, побежит за новыми штанами. А ты, Иванов, чувствительный у нас. Ро-ман-ти-чный. Переживать будешь, убиваться…

– Ладно тебе, – махнул я рукой и ушел. Голова у меня болела, на сердце было тяжело. Наташка, конечно, не права: никакая Галарина не хищница…

Солнце уже начинало раскаляться. Я скинул свой костюм, только что гревший меня так приятно. Лег на песок возле воды, посмотрел на ослепительно-синее небо. Сжал в горстях песок. И против воли из моей груди вырвался стон…