Грейвс Трейси Гарвис - На острове

— Как тебе кажется, он покачал крыльями?

— Не уверен. А что, думаете, покачал?

— Не могу сказать. Очень может быть.

— У него ведь были поплавки. Так ведь?

— Да, это был гидросамолет, — подтвердила я.

— Значит, он мог здесь сесть? — Ти Джей ткнул пальцем в сторону лагуны.

— Думаю, что да.

— Интересно, а они нас видели? — спросил Ти Джей.

Ти Джей был без рубашки, в одних серых спортивных трусах с тонкой синей полоской по бокам, но на мне было черное бикини, хорошо выделявшееся на фоне белого песка.

— Конечно. Как не заметить двух человек, отчаянно размахивающих руками?

— Все может быть, — вздохнул Ти Джей.

— Хотя огня они точно не видели, — грустно констатировала я.

Мы не снесли шалаш, мы даже не бросили в костер зеленых листьев для большего задымления. Впрочем, я даже не могла с уверенностью сказать, были ли у нас вообще в шалаше зеленые листья.

Следующие два часа мы молча сидели на берегу и напряженно прислушивались, не донесется ли до нас снова шум двигателей возвращающегося самолета.

Наконец Ти Джей не выдержал и встал.

— Пойду порыбачу, — сказал он бесцветным голосом.

— Иди, — кивнула я.

Он ушел, а я вернулась к кокосовой пальме и собрала кокосы, что уронила. На обратном пути остановилась возле хлебного дерева и подобрала с земли еще два плода, затем отнесла все в шалаш. Я подбросила дров в костер и стала ждать Ти Джея.

Когда он вернулся, я почистила и приготовила принесенную им рыбу, но ни один из нас к еде так и не притронулся. Я смахнула слезы и облегченно вздохнула, когда Ти Джей ушел в лес.

Тогда я легла на спасательный плот, свернулась клубком и заплакала.

В тот день все мои надежды, за которые я судорожно уцепилась, когда самолет стал снижаться, вдребезги разбились, разлетевшись на миллион мелких осколков, как стеклоблок под ударами кувалды. Я подумала, что если в следующий раз, когда над островом будет пролетать самолет, мы окажемся на берегу, то, вполне вероятно, нас и спасут. Может, они просто-напросто нас не видели. А может, и видели, но не знали, что нас разыскивают. Но теперь это не имело значения, потому что они все равно не вернулись.

Я перестала рыдать. Наверное, исчерпала свой запас слез.

Я выползла из-под тента. Солнце уже зашло, Ти Джей сидел у огня, а его правая рука безвольно лежала на колене.

— Господи, Ти Джей! Ты что, сломал руку?

— Возможно.

Не знаю, обо что он стукнул кулаком, — думаю, о ствол дерева, — но костяшки пальцев были разбиты в кровь, а запястье жутко распухло.

Я кинулась к аптечке и вернулась с двумя таблетками тайленола и бутылкой воды.

— Простите, — сказал он, не глядя мне в глаза. — Вам сейчас для полного счастья только и не хватает того, чтобы возиться с очередной сломанной костью!

— Послушай, — опустившись перед ним на колени, произнесла я. — Обещаю, что не буду осуждать тебя за твои поступки, если они помогают тебе хоть как-то держаться. Ну что, договорились?

Он наконец поднял на меня глаза, кивнул и взял таблетки. Я протянула ему бутылку воды, и он проглотил лекарство. Тогда я села по-турецки напротив него и стала смотреть, как разлетаются искры от брошенного в огонь полена.

— Скажите, Анна, а как вам удается справляться?

— Я плачу.

— И что, помогает?

— Иногда.

Я смотрела на сломанное запястье Ти Джея, с трудом подавляя в себе желание смыть кровь и взять его за руку.

— Все, Ти Джей, я больше не буду ждать самолета. Ты как-то сказал, что нам станет гораздо легче, если мы не будем надеяться, что они вернутся. Этот тоже не вернется. Чтобы я поверила, что мы можем наконец выбраться с острова, самолет должен сесть прямо в лагуне. А пока есть только ты и я. Это единственное, что я знаю наверняка.

— И я тоже, — прошептал он.

Я поглядела на него — сломленного и морально, и физически — и поняла, что еще не исчерпала свой запас слез.

На следующее утро я осмотрела его руку. Опухоль стала в два раза больше.

— Руку надо хоть как-то зафиксировать, чтобы находилась в покое, — заявила я.

Я вытащила из поленницы короткую палку и принялась рыться в чемодане в поисках чего-нибудь подходящего для перевязки.

— Ти Джей, не стану слишком туго затягивать, но ты уж, пожалуйста, потерпи. Будет больно.

— Все нормально.

Я положила палку на запястье и восьмеркой дважды обернула черной тканью, подоткнув края под повязку.

— А чем вы перевязали мне руку? — спросил Ти Джей.

— Трусиками «танга», — подняла я на него глаза. — Ты был прав. Они страшно неудобные. Но для оказания первой помощи — то, что надо.

Губы Ти Джея слегка изогнулись в улыбке. В его карих глазах снова появились озорные искорки, которые, казалось, навсегда исчезли прошлым вечером.

— Когда-нибудь мы над этим еще посмеемся.

— Анна, знаете что? Это, типа, уже смешно.

В сентябре 2002-го Ти Джею исполнилось восемнадцать. И он уже совсем не походил на того угловатого подростка, с которым пятнадцать месяцев назад мы оказались в океане после авиакатастрофы.

Правда, теперь ему явно не мешало бы побриться. Его волосы сейчас были гораздо длиннее, чем прежний «ежик», но короче бороды и усов. Хотя на самом деле ему шло. Правда, я и сама толком не знала: то ли ему нравилась растительность на лице, то ли просто лень было бриться.

Волосы на голове, которые совсем выгорели на солнце, он теперь затягивал в хвост, для чего использовал одну из моих резинок для волос. У меня тоже здорово отросли волосы. Они спускались ниже спины, что жутко действовало на нервы. Я пыталась обрезать волосы ножом, но нож — тупой и без зазубрин — их не взял.

По-прежнему очень худой, Ти Джей подрос на два дюйма, вымахав, таким образом, до шести футов.

Он выглядел старше своих лет. Я, наверное, тоже, так как в мае мне уже стукнул тридцать один год. Но кто знает! Мое единственное зеркало, лежавшее в косметичке, плавало сейчас вместе с сумочкой где-то в океане.

Я заставляла себя не спрашивать его, как он себя чувствует и не появились ли новые симптомы рака, но внимательно за ним наблюдала. Похоже, он чувствовал себя прекрасно — подрастал и расцветал, — несмотря на то что жили мы в далеко не лучших условиях.

Мужчина в моем сне застонал, когда я поцеловала его в шею. Просунув колено между его ног, я покрыла его поцелуями от подбородка до груди. Он обнял меня и опрокинул на спину, прижавшись губами к моему рту. Что-то в его поцелуе показалось мне странным — и я проснулась.

Ти Джей придавил меня тяжестью своего тела. Мы лежали на одеяле, которое постелили под кокосовой пальмой, чтобы вздремнуть после обеда. Я поняла, что наделала, и выскользнула из-под него. Лицо пылало.

— Мне снился сон.

Он, тяжело дыша, перекатился на спину.

Я встала и, спустившись на берег, села, поджав ноги, у самой кромки воды.

«Анна, это прекрасный выход. Бери его тепленьким, пока не проснулся».

Несколько минут спустя ко мне присоединился Ти Джей.

— Я чувствую себя окончательно раздавленной, — призналась я.

— Не стоит, — сказал он, присаживаясь рядом.

— Ты, наверное, удивлялся, какого черта я тут вытворяла.

— Ну да, но потом я приспособился к обстоятельствам.

— Ты в своем уме?

— Что? Вы же сами говорили, что я легко приспосабливаюсь. — «Да, и — что совершенно очевидно — своего не упустишь». — А кроме того, вы любите прижиматься. Откуда мне знать, что у вас на уме. Это сбивает с толку.

Казалось, ниже падать уже было некуда. Я нередко просыпалась среди ночи оттого, что слишком тесно — всем телом — прижималась к Ти Джею, но наивно считала, что во сне он ничего не почувствует.

— Прости. Это целиком и полностью моя вина. Не хотела вводить тебя в заблуждение.

— Все нормально, Анна. Тоже мне большое дело.

Остаток дня я усиленно сторонилась Ти Джея, но ночью, в постели, сказала:

— Все верно. То, что ты сказал насчет того, что я люблю прижиматься. Я просто отвыкла спать одна. Рядом всегда кто-то был. Я спала рядом с ним достаточно долго.

— Это тот, который вам снится?

— Нет. То был один из тех странных снов, которые не имеют смысла. На самом деле я и не знаю, кто это был. Но мне действительно очень стыдно.

— Анна, не стоит все время оправдываться и извиняться. Я сказал, что был сбит с толку, но не говорил, что мне не понравилось.

На следующий день, вернувшись с пляжа, я обнаружила, что Ти Джей ножом пытается выломать брекеты.

— Тебе помочь?

— Нет.

— Когда тебе должны были их снимать?

— Шесть месяцев назад. Я как-то о них совсем забыл. До вчерашнего дня.

И только теперь я поняла, что меня разбудило посреди того сна. Я не целовалась с мальчиком с брекетами на зубах со времени окончания школы.

Я стоял возле хижины Боунса, когда увидел запыхавшуюся Анну. По ее лицу градом катился пот.

— Надо же, по всему острову гонялась за курицей, но она слишком быстро бегает. Умру, но поймаю ее. — Она слегка наклонилась, положив руки на колени, стараясь отдышаться. — А что это ты такое делаешь?

— Вот думаю, как разломать хижину, чтобы из досок построить нам дом на берегу.

— А у тебя есть хоть какое-то представление о том, как строить дом?

— Нет, но у меня полно времени разобраться, что к чему. Если буду работать аккуратно, то смогу снова пустить в дело все дерево и гвозди. Я сделаю брезентовый навес, чтобы костер не гас. — С этими словами я осмотрел дверные петли, уже прикидывая в уме, на что они могут сгодиться. — Анна, мне необходимо хоть что-нибудь делать.