Николь, которой в то время было всего тринадцать, быстренько побежала наверх и долго смотрелась в большое зеркало на двери ванной комнаты, поворачиваясь туда-сюда, своим длинным стройным телом. Вот тогда и родилась ее мечта.

И она уговорила свою лучшую подругу Сюзанну Деламетр уехать вместе после окончания школы в Нью-Йорк.

– Мы станем манекенщицами, – заявила Николь.

Подруга недоверчиво смотрела на нее.

– Но кто нас возьмет?

– Поверь мне, – сказала Николь. – Я знаю, что делаю. Мы очень быстро станем знаменитыми.

Однако привлечь внимание достаточно известного модельного агентства в Нью-Йорке оказалось гораздо труднее, чем предполагала Николь. Где бы они ни появлялись, ответ был один и тот же: «Приходите, когда у вас будет папка с фотографиями».

Но чтобы сделать подборку фотографий, нужны были деньги, и первый, кто захотел дать им заработать, был потрепанного вида мужчина из портовой студии, куда девушки пришли фотографироваться. От предложения сняться в обнаженном виде они отказались и продолжали обходить агентства, а пока подрабатывали официантками в открытых кафе на Второй авеню.

Через три месяца Сюзанна после бурной ссоры уложила свой чемодан и вернулась в Сан-Хосе, оставив Николь долг за половину квартплаты и пустой холодильник.

Теперь будущей манекенщице ничего не оставалось, как только пересмотреть свои жизненные позиции.

Когда она снова появилась в портовой фотостудии, Ральф очень обрадовался и предложил тридцать пять долларов за ее первый, пробный снимок в голом виде. Во второй раз он попросил ее расставить ноги немного пошире и взять в рот большой палец, глядя при этом прямо в камеру. За это добавил ей еще пять долларов.

На следующей неделе Ральф познакомил ее с юношей, велел им лечь на постель и изображать медовый месяц.

Как только молодой человек обнял ее, у него тут же произошла эрекция. Николь впервые увидела это и, почувствовав, как что-то уперлось ей в бедро, с криками оттолкнула своего партнера, а Ральф тем временем в восторге щелкал затвором. Он был так доволен, что дал ей пятьдесят долларов и еще фотографию на выбор.

Она взяла глянцевое фото восемь на десять, которое было сделано в первый раз, и ушла из этой мерзкой студии, поклявшись никогда больше не переступать ее порог. Дома обрезала снимок по плечи, так чтобы никто не мог догадаться, что она фотографировалась голая, и на следующий день послала его в модельное агентство «Бергерон» – одно из тех, где она уже получила стандартный отказ.

Через две недели, когда она работала днем в кафе, позвонила сама Дина Бергерон и попросила прийти на собеседование.

Утром Николь, не замечая холода, прибежала в агентство на Пятой авеню и сразу после короткой встречи с Диной Бергерон последовала за ассистентом в комнату, где с ней произошли удивительные перемены. Парикмахер сделал стрижку, которая потом превратилась в фирменный знак Ники Уэлш, а художник-гример положил на ее загорелые щеки самый светлый грим и предупредил:

– Теперь никакого солнца!

Затем пришла ассистентка и помогла надеть длинное узкое черное платье с разрезом до середины бедра, а кто-то вложил в ее руки, обтянутые перчатками, длинный мундштук из горного хрусталя.

Фотографом в агентстве служил человек по имени Джулиан, который выглядел едва ли старше двадцати лет. Не говоря ни слова, он взял Ники за подбородок и с совершенно невозмутимым видом стал поворачивать ее лицо.

– Расслабься. Я не кусаюсь. Мы сделаем сейчас несколько пробных снимков, чтобы ты привыкла к камере, а когда будешь готова, приступим к работе, хорошо?

Джулиан включил фонограмму и, не предупреждая, стал щелкать фотоаппаратом, двигаясь сначала вправо, потом влево. Николь поворачивалась, стараясь быть к нему лицом, и улыбалась сначала нерешительно, а потом все более и более уверенно. Когда музыка перешла от классической к джазу и последним модным хитам, Николь почувствовала, что скованность совершенно исчезла.

Она еще долго делала то, что ей велел фотограф, – запрокидывала голову и смеялась, чувствуя себя красивой, желанной и полной жизни. На следующее утро, когда Николь пришла к Джулиану, чтобы узнать, как получились снимки, то обнаружила его сидящим на полу, окруженным со всех сторон полусотней ее черно-белых глянцевых снимков размером восемь на десять.

– Посмотри! – закричал он, как только увидел Николь.

Не совсем уверенная в том, что это восклицание означает восторг, а не разочарование, девушка села на пол, взяла наугад несколько фотографий и едва поверила своим глазам.

Она смотрелась просто потрясающе. То есть это была не она, а дюжина разных женщин: и сама невинность с широко распахнутыми глазами, и коварная обольстительница, и легкомысленная кокетка, и утонченная натура, и таинственная незнакомка…

– Какие хорошие, правда? – сказала она дрожащим голосом.

– Это же произведения искусства, моя дорогая! Дина просто обалдеет. Ты – именно то, что она уже давно ищет. За последние пять недель мы сфотографировали, наверное, сотни две девушек, и многие были гораздо красивее тебя. Но никто из них не умеет позировать так, как ты. У тебя есть все. А главное, есть особое качество – энергия или магнетизм, – которое выделяет одну-единственную девушку среди всех остальных. Этому нельзя научить.

Карьера Ники Уэлш началась.

В то время как другие манекенщицы вкладывали свои деньги в недвижимость или государственные облигации, Ники все пятнадцать лет жила сегодняшним днем, покупала дорогие наряды и драгоценности, отдыхала на роскошных курортах, щедро принимала гостей. Иногда, дабы напомнить себе о том, что все это чудо действительно сотворила маленькая Николь Боллак, она прилетала домой в Сан-Хосе и привозила дорогие подарки для всей семьи.

Но постепенно приглашения сниматься стали поступать все реже, и Николь вдруг поняла, что одинока и никому не нужна.

Макс оказался тогда для нее просто счастливым лотерейным билетом, и какое-то время карьера на экране казалась ей довольно перспективной. Однако когда в июне прошлого года Макс порвал с ней, отношения Ники с кино тоже стали сходить на нет.

Он позвонил через несколько недель после смерти Джеми и сообщил, что не приедет в Лос-Анджелес на премьеру ее последнего фильма.

– И вообще, – сказал Макс таким безжизненным голосом, что она едва узнала его, – будет лучше, если мы перестанем встречаться. Боюсь, от меня тебе будет мало радости.

Ники знала, что не нужно в такое время давить на Макса. И стала ждать, уверенная: он переживет свое горе и позвонит. Но прошло уже полгода, и хотя Макс сказал ей, чтобы она пока продолжала жить в пентхаусе, Ники не слышала больше от него ни слова.

Резкий голос Эла Циммера вернул ее на землю:

– Какого черта ты еще ждешь? Мессию?

Ники с ненавистью посмотрела на него и грациозно встала, поймав при этом взгляд своего симпатичного массажиста. Рафаэль в черной майке, облепившей его великолепный торс, как вторая кожа, и белых обтягивающих панталонах из трикотажа стоял в дальнем углу площадки, его черные кудри были влажными от духоты, а темные глаза смотрели на Ники не мигая. Их глаза встретились, и он улыбнулся ей своей широкой дерзкой улыбкой и сделал тайный знак, подняв вверх указательный палец.

Боже, чего бы она не сделала прямо сейчас, чтобы получить от Рафаэля сеанс массажа, который умеет делать только он. Каждый ее нерв дрожал в предвкушении удовольствия. Чувствуя, как трусики становятся мокрыми, Ники вздохнула. И нашла наконец в себе силы изобразить Циммеру всю страсть и похоть, которые он требовал.

ГЛАВА 15

В открытом поле гулял сильный и резкий зимний ветер. Макс Прэгер, одетый в клетчатую походную куртку и выгоревшие джинсы, шел по пустому выгону, подбрасывая ногой сухую ветку и разыскивая то, чего он уже никогда в жизни не увидит.

Декабрь был его любимым месяцем в году. Он всегда наполнен приятным возбуждением, смехом и бесконечными приготовлениями к рождественским праздникам. Это время любимой игры Джеми «Угадай-что-я-подарю-тебе-на-Рождество?», в которую она могла играть с отцом без устали.

Джеми. Перед его мысленным взором проносились картинки из прошлого. Джеми лепит снеговика, Джеми украшает двенадцатифутовую голубую ель. Джеми, сидя на высоком кухонном табурете, помогает кухарке колоть грецкие орехи из Англии для традиционного фруктового торта.

Уже шесть месяцев. Шесть месяцев с тех пор, как он находится в полуизоляции, вдали от прессы, от друзей и вообще от жизни.

За все время после той ужасной ночи Макс появлялся в своем офисе не больше шести раз. Он занимался только теми делами, которые мог вести дома, а все остальное доверил Джаду и Полу Карсону, бывшему партнеру своего отца, а теперь вице-президенту компании «Прэгер».

Макс старательно избегал комнат, где часто бывал раньше вместе с Джеми, и потребовал, чтобы музыкальную комнату, с которой у него было связано слишком много мучительных воспоминаний, вообще закрыли.

Конюшни были заколочены, а лошади проданы, за исключением Сантаны. Ее он отдал Дасти, так как не мог допустить, чтобы это чувствительное животное закончило жизнь у какого-нибудь черствого хозяина.

Жена больше никогда не заговаривала о несчастном случае с Джеми и не обвиняла мужа в случившемся. Луиза вообще никогда теперь не упоминала о дочери. Словно робот, женщина бесстрастно двигалась по дому, отдавая ежедневные распоряжения слугам, но все больше полагаясь на свою экономку Маргарет. Доктора, опасаясь, что ее подавленное состояние перейдет в затянувшуюся депрессию, просили Макса поддерживать ее, как только можно.

Именно поэтому, и, конечно, потому, что горе убило все его чувства, он прекратил отношения с Ники Уэлш и старался больше времени уделять жене.

И только в последние две недели Макс начал ощущать потребность в работе. Траур, казалось, такой необходимый вначале, совершенно опустошил его. Но прежде чем вернуться к полноценной деятельности, он хотел сделать еще одну попытку восстановить хоть какие-то отношения с Луизой. У Макса не было никаких иллюзий, что он сможет вернуть ее любовь или дать ей свою. Но если они постараются оба, то наверняка достигнут какого-то взаимопонимания и будут сосуществовать вместе относительно счастливо. Можно было бы начать с отпуска. Уехать куда-нибудь в Аспен или Флориду.