ПРОШЛО ЧЕТЫРЕ НЕДЕЛИ, а я все еще получаю холодный прием от мисс Джонс. К этому моменту я проиграл все наши негласные сражения и даже не представляю, как это изменить. Я бы хотел понять Анну так же, как понимаю футбол.

Футбол всегда давался мне легко. Не поймите меня неправильно, я надрываю задницу, чтобы быть в лучшей спортивной форме. Все свободное время между практикой и занятиями уходит на тренировки и спортзал. Я игнорирую физическую боль и умственное истощение постоянно.

Но когда дело доходит до игры? Не прикладывая особых усилий, хватая мяч, я ощущаю власть. Во время игры я не боюсь трехсотфутового полузащитника, который пытается повалить меня. Я контролирую свой конверт (передачи мяча в одно касание и два касания – прим.пер.),вижу куда бежать, кто открыт, все свои возможности. Я говорю с мячом, и он меня слушается, летя туда, куда я хочу, практически каждый раз. Даже когда кажется, что все пути перекрыты, я нахожу один, бросаю мяч, избегаю удара, пока не доведу игру до выигрыша. Это так просто.

И это чертовски фантастическое ощущение. Рев толпы, победы - все это вызывает привыкание. Но независимость стимулирует потребность сделать это снова, бросить тот идеальный пас, блестящей имитацией передачи или поддельным броском обмануть защитника другой команды. Нет, я делаю это снова, потому что всегда могу сделать лучше, чем в прошлый раз. Так что да, футбол - моя радость. И я знаю, насколько мне повезло найти эту отдушину, повезло иметь такой талант, благодаря которому я стал лучшим из лучших. Если родители что-то и вбили мне в голову, так это то, что нужно высоко ценить все, что имеешь.

И из-за этого всего презрение Анны Джонс еще больше меня раздражает. Она думает, что я тщеславный болван. Я должен держаться подальше от нее. Есть куча женщин, которые жаждут знакомства со мной, что вообще-то естественно.

Я все никак не могу понять, что же так сильно привлекает меня в Анне. Она симпатичная, даже привлекательная, милая девочка с классической винтажной открытки. Сердцевидное лицо, вздернутый маленький носик, темно-рыжие кудри, рассыпанные по плечам. Но она не мой тип. Обычно я предпочитаю девчонок, которые не смотрят на меня как на волосок, попавший в их салат.

Так почему же я не могу выбросить Джонс из своей головы? Все эти дни у меня перед глазами стоит ее лицо, смотрящее на меня, не замечая весь тот глянец моей славы, фактически ненавидя его. И это меня заводит.

Итак, вот я сижу, развалившись на своем стуле, наблюдая, как двигаются ее руки, как ее сладкие груди подпрыгивают, когда Анна дискуссирует о воздействии философии на общество.

- Возьмем Декарта, - говорит она. - Его попытки объяснить вопрос "почему" в отношении "как" помогли сформировать современный научный метод. В древности философы изменили наш мир, постоянно сомневаясь в статусе-кво.

И просто потому, что хочу, чтобы она обратила на меня внимание, я говорю:

- Согласен.

Темные глаза Анны обращаются ко мне. А затем будто бы осознавая, что взгляд на меня в некотором роде является слабостью, она отворачивается и снова смотрит перед собой, предоставляя мне вид на ее профиль.

Очевидно, что ей не по душе, что я занял ее сторону. Черт, ей не по душе, если я присоединяюсь к любой беседе, в которой она участвует. Словно звук моего голоса уже оскорбляет ее. Это еще сильнее меня раздражает и вызывает желание все чаще вторгаться в ее зону комфорта.

- Возьмем хотя бы его спор о дуализме, о том, что не только ум управляет телом, но и тело способно контролировать ум, - усмехаюсь я, наблюдая за тем, как напрягается Анна, когда я начинаю говорить громче, обращаясь прямо к ней. - Страсть способна затмить рациональное мышление и стать причиной иррациональных поступков.

Анна по-прежнему сосредоточена на профессоре Ламберт, но я замечаю, как она скрещивает ноги под столом, а затем выпрямляет их. Ясно, что я произвел на нее впечатление. Отлично. Сейчас мы квиты.

- Это и есть ваша точка зрения на современный дуализм, мистер Бэйлор? - спрашивает профессор Ламберт, ее ироничный тон, привлекает мое внимание к учебному процессу и классу. Черт, что я только что сказал?

Я выравниваю спину, прочищая горло, как раз когда несколько девушек- третьекурсниц поворачивают головы в мою сторону.

- Ах, да, Декарт заставил людей думать о связи между мозгом и телом другим образом.

Черт, я только что мямлил. По моему лицу разливается жар от чувства неловкости. И оно говорит за меня лучше каких-либо слов. Меня выручает девушка в цветочной юбке. Она бросает прищуренный взгляд на Анну, явно раздражаясь.

- Я бы не сказала, что Декарт был таким уж и героем. Его вера в то, что у животных нет души, привела к распространению жестокого обращение с животными, - выражение лица девушки становится злым, а голос поднимается на пару октав. – Вивисекция(операция на живом животном с целью изучения функций организма – прим.пер.), проведение опытов, небрежность – эти жестокие действия над животными были спровоцированы верой Декарта.

Поскольку девушка пронзительно орет на Анну, то глаза всех присутствующих обращены сейчас к ним двоим. Однако Анна не съеживается. Ее ответ тягучий, как сливки.

- Учитывая то, что мой аргумент базировался не на веровании Декарта, а на том, какое воздействие философы оказали на социальные устои, я бы сказала, что ты только что доказала мою точку зрения.

Черт, мне нравится эта девушка. Мне нравится ее острый ум и пылкость.

Однако девушка в цветочной юбке не унимается.

- Так ты просто собираешься полностью игнорировать урон, который его теория нанесла миру?

- Я не игнорирую его, - говорит Анна. - Но с другой стороны, я также не думаю, что нам нужно выливать в сток ребенка вместе с водой, в которой его купали. Декарт был ответственен за многие положительные изменения.

Несмотря на мое решение заткнуться, я машинально выпаливаю:

- Джонс права, мы не можем судить всю работу человека, основываясь лишь на одном негативном исходе.  Разве мы не должны дать парню поблажку? Быть может, он даже и не подозревал, какой ущерб нанесли его те или иные, неверно истолкованные, слова.

Я хочу, чтобы Анна ответила на это. Но она упрямо меня игнорирует. К сожалению, она одна здесь такая. Как обычно, что бы я ни говорил, все поворачиваются ко мне. Это раздражает, но я уже привык. Однако, тот факт, что я защищаю Анну, добавляет ко взглядам окружающих еще и любопытство.

Я слышу, как блондинка, которая пыталась привлечь мое внимание в течение нескольких недель, сейчас бормочет надоедливым голоском:

- Джонс? Он знает ее имя?

Румянец разливается по щекам Анны. Ее плечи напряженно приподнимаются, и могу поклясться, она противостоит огромному желанию зарыть голову в песок.  Это странно, как будто она хочет спрятаться, все еще отказываясь отступить. Но я должно быть ошибаюсь. Ничто в Анне не говорит о стеснительности, и она не казалась взволнованной, когда спорила с девушкой в цветочной юбке. Тем не менее, она абстрагируется от обсуждения и сосредотачивается на своих заметках.

Поскольку она больше не участвует в разговоре, я тоже теряю к нему интерес. Искоса я продолжаю за ней наблюдать, гадая, есть ли лекарство от такого рода забвения. Нормальный мужчина бы сдался и отпустил ее.

Думаете, это удерживает меня от преследования ее после окончания занятия? От хождения за ней по пятам, будто некое пресмыкающееся животное, пока она идет на обед в фуд-корт в Студенческом Союзе? Нет. Даже и близко нет.

Глава 2