НЕСМОТРЯ НА ПЫЛКИЕ обещания, скрытые в его голосе, и тот факт, что Дрю пришел ко мне в квартиру по определенной причине, когда мы заходим в мою комнату, он не прикасается ко мне. Мы ложимся бок о бок, оба глядя в потолок. Наши плечи соприкасаются, вот и весь контакт между нашими телами. Мои руки безопасно сложены на животе, как и его. Мы не трахаемся. Я не пытаюсь забраться на него, словно он дерево, или лизать его тело, как чупа-чупс. Хотя, на самом деле, хочу это сделать. Часть меня хочет этого постоянно.

Я все еще не могу поверить, что Бэйлор в моей комнате. Его присутствие заполняет каждый дюйм. Он такой харизматичный, что мне не хватает кислорода, и когда делаю вдох, то кровь вскипает, а голова идет кругом.

Когда он наконец-то задает мне вопрос, то от его насыщенного низкого голоса по коже бегут мурашки.

- Ты что поклонница Сьюзи?

Мне даже не нужно смотреть на Дрю, чтобы знать, что он кивает подбородком в сторону висящего над моей кроватью постера в рамке с фото Сью Сьюзи, солистки «Сьюзи и Банши». Из-за своих огромных прямых черных бровей, дикой стрижки черных волос в стиле боб и крошечных красных губ, она выглядит, словно невменяемая Бетти Буп, готичная девочка-подросток. Она кричит о неподвластной времени красоте и одновременно с тем "посылает всех на хуй". Мне нравиться ее стиль.

- Она не старая, - протестую я. Хотя предполагаю, сейчас она уже старушка. Вероятно, ей около пятидесяти. Мне правда не хочется об этом знать. С моей колокольни она бессмертна.

- Ты мне не ответила, - не унимается он. По мягкому шуршанию я знаю, что он повернул ко мне голову. Но я не отвожу взгляд от Сьюзи. Что все равно не прекращает нападки Бэйлора. - Кажется, ты души в ней не чаешь.

Мы слушаем ее прямо сейчас, ее прекрасный голос поет песню Дорогая Пруденс.

Я пожимаю плечами, и моя рука трется о его руку.

- Только посмотри на нее. Ее ничего не волновало. Она была вокалисткой в мужской группе и была частью музыкальной революции, - я снова пожимаю плечами. - И она, блин, крутая.

Дрю смеется. Это позитивный смех. Глубокий и заразительный. От одного его звука я улыбаюсь.

Смех Бэйлора стихает, и на мгновение нас окутывает молчание, мы просто слушаем музыку и лежим. Его ноги такие длинные, что согнутые колени находятся выше моих по крайней мере на пять дюймов. Они выглядят будто темно-синие холмы на фоне испуганных глаз Сьюзи. Я осознаю, что расслабилась. И в то же время напряглась, как и всегда, когда Дрю рядом; от его присутствия, мой желудок медленно закипает.

- Так тебе нравится старая музыка, а? - спрашивает Бэйлор.

Я поворачиваю голову на столько, чтобы увидеть его руку. Его бицепс настолько большой, что я гадаю, удалось ли бы мне обхватить его двумя руками. Желание проверить это на практике терзает меня.

- Ага, - говорю я, но мой голос слишком хриплый. - Думаю, да.

Дрю кивает, и в поле моего зрения попадает его угловатый подбородок. И его рот. Я влюблена в этот рот, при том, что даже никогда не пробовала его на вкус. Его нижняя губа широкая и полная, глядя на ее аккуратный изгиб, я хочу провести вдоль него языком. Но не стану.

Верхняя губа почти что дугообразная, и даже жесткая улыбка не портит производимый на меня эффект, потому что Дрю практически всегда улыбается. Но не сейчас. Сейчас его губы расслабленные и полные.

Когда он начинает говорить, они движутся.

- Мне нравится Линирд Скинирд, Зеппелин, Квин, он произносит это словно признание. Словно в ответ я сяду и, указав на него пальцем, воскликну ХА-ХА! Поклонник классического рока! Когда Дрю понимает, что я не стану так делать, учитывая то, что сама слушаю британский панк, который старше меня, как минимум лет на пять, то наступает его очередь пожать плечами, будто мое молчание его волнует. - Мой отец обычно слушал эти группы, - тело Дрю пододвигается к моему, когда он лезет рукой в задний карман и достает бумажник. Удерживая между указательным и большим пальцем фотографию, он протягивает ее мне. - Мои родители.

На снимке его родители еще совсем молодые. Они обнимают друг друга, закинув руки на плечи, словно делают это на камеру. Его отец высокий, темноволосый и красивый, в некотором роде отвечает понятию "жертва моды", так как у него плохая спортивная прическа в стиле 80х, а одет он в облегающие джинсы и черную футболку с принтом AC/DC. Но мужчина широко улыбается, и на его щеках красуются ямочки. Мама Дрю целует его отца в щеку, но она немного промахивается, так как он поворачивается к камере, и она смеется над своими действиями. Его мама тоже выглядит как жертва моды, может даже больше, чем отец, но несмотря на это она прекрасна. У нее светлые, кучерявые волосы, начесанные до грандиозных размеров, достигая плеч. Свисающий черный бант удерживает часть волос, чтобы они не падали на ее маленькое личико. На ней надето крайне откровенное черное бюстье и тесная черная юбка до середины бедра. Довершает наряд пара военных ботинок, которые я была бы не прочь купить себе. На ее предплечьях красуются черные резиновые браслеты.

- Так твоя мама подражала Мадонне, как я вижу? - я усмехаюсь, еще шире чем Дрю, и он начинает смеяться.

- Ага, судя по ее словам, это длилось всего несколько месяцев, - его выражение лица таит нежность. - Родители называли это фото «Залом Стыда». Тогда они направлялись на концерт Live Aid.

- Да ну? Я помню, что читала об этом концерте в книге о истории рок-н-ролла.

- Боже, если бы мой отец это услышал. Он считал тот концерт основоположным моментом своей жизни.

Я улыбаюсь и внимательно разглядываю фото. Но мое сердце сжимается от боли. Я практически ощущаю их радость и их потерю.

- Они выглядят такими молодыми и счастливыми. Слишком прекрасными.

Потому что такими они и были. У Дрю глаза и нос мамы, а линия подбородка и улыбка отца.

Я отдаю ему фото с такой осторожностью, которую оно заслуживает. Дрю даже не смотрит на него, когда сует обратно в бумажник.

- Они познакомились в колледже, - он смолкает, снова поворачивается и смотрит в потолок. - И были счастливы.

Его профиль напряжен, а уголки рта натянуты.

- Я не знаю, просто думаю... думаю, что чувствую себя ближе к ним, слушая эту музыку.

Боль, острая и темная боль, скрывается в глубине его слов, боль, с которой он так сильно борется, ударяет меня в самое сердце. Я прочищаю горло, пытаясь восстановить способность говорить.

- И кто ж не любит Квин? - я легонько толкаю его, просто едва уловимое прикосновение моего локтя к его руке. - То есть, песня We Will Rock You - это же гимн каждого спортсмена, верно?

Наградой мне служит его усмешка и морщинки в уголках глаз Дрю. Легкий смешок срывается с его уст.

- Ага, - говорит он тихо, почти легкомысленно, - ага, так и есть.

Не знаю, что еще могу сказать. Я утешаю Дрю Бэйлора, тогда как собиралась просто трахнуться с ним. И от этой мысли мои внутренности скручивает в узел. Я не заслуживаю знать историю его родителей. Или смотреть на их смеющиеся лица. Вдруг, я хочу чтобы Дрю ушел. Я не могу вдохнуть.

Практически собираюсь попросить его уйти, но тут он снова говорит.

- Так, предполагаю, тебе нравятся парни в стиле эмо, - он немного поворачивает голову, встречаясь со мной взглядом. И вот оно, это тихое, похотливое жужжание внутри меня, которое накатывает всякий раз, когда его глаза смотрят на меня с этой чертовой супер силой, будто у них есть прямая связь с моей киской.  Кровать скрипит под Бэйлором, когда он перекатывается на бок. Он просовывает руку под голову, так что сейчас я могу видеть его лицо.

Его голос тягучий, более глубокий и тихий, словно Бэйлор тоже ощущает это внутреннее жужжание.

- Парни, которые одеваются в черное и выдергивают половину струн на гитаре, лишь бы показать всю глубину своей душевной муки.

У меня в комнате есть гитара. Акустика Гибсон, доставшаяся мне от мамы на восемнадцатый день рождения. Я заметила, что Дрю взглянул на нее, когда входил в комнату.

- Возможно я та, кто выдергивает половину струн на гитаре.

Бэйлор лениво усмехается, и линии его губ становятся более выразительными. В его глазах плещется понимание, словно парень может читать мои мысли. И быть может ему и правда это под силу. Потому что дальше он говорит:

- Спорим, ты расстроишься, если не сможешь сыграть песню целиком.

Я бросаю на него сердитый взгляд, но на самом деле не могу злиться. В конце концов, он прав. Я так сильно хочу сыграть, но сейчас нахожусь в неподходящем для этого состоянии. Мои пальцы словно пьяные мальчики из студенческого братства, спотыкаются друг о дружку. Позор.

- Это так.

И словно награждая меня за честность, он улыбается еще шире. Эта улыбка. От нее у меня перехватывает дыхание. И когда я наконец могу вдохнуть снова, то дышу слишком быстро и поверхностно. Его золотистые глаза опускают свой взор к моей, вздымающейся и опадающей от внезапного волнения груди, а в выражении лица Дрю появляется серьезность, практически строгость, словно он собирается сделать что-то порочное и нечестивое. И от этого я возбуждаюсь. Уверена, он мог бы сейчас укусить меня, и мне бы понравилось.

Но Дрю просто медленно рассматривает мое тело. Румянец покрывает его скулы, и хоть его голос и становится немного резче, парень все еще себя контролирует. Ублюдок.

- Я могу сыграть, - говорит он. Это не хвастовство. Это заявление.

- Ты? На гитаре? - скептицизм так и слышится в моих словах.

Он усмехается.

- Я. Большой тупой спортсмен, - он говорит это насмешливо, но не сердито. Словно знает, что большинство людей считают спортсменов тупыми, но лично его это не задевает.