Я верила Антону.

Там, наверху, среди ветров я простояла долго, очень долго.

Я ждала его, ждала, ждала… А Антона все не было и не было.

И вера таяла, как кусочек сахара в горячей воде.

В какой-то момент, когда совсем отчаялась, я вдруг вытащила телефон и зашла в группу, посвященную творчеству «На краю». Поклонники внимательно следили за успехами парней за границей и всяческими поддерживали. Первое, что я увидела в группе, была фотография, сделанная, кажется, кем-то из тех счастливчиков, попавших на фест. Счастливчиком оказался журналистом, который пробрался в ту зону фестиваля, на которой находились не поклонники музыки, а сами музыканты, работники сцены и организаторы. Он-то и сделал издали снимок группы «На краю», которая в полном своем составе фотографировалась с каким-то длинноволосым мужчиной в возрасте. Судя по подписи и восторженным комментариям, мужчина этот оказался фигурой в музыкальных кругах яркой и узнаваемой – был лидером рок-группы, ставшей еще в семидесятые годы легендарной, умудряясь гарцевать на коне славы до сегодняшнего дня.

Я потерянно смотрела на фотографию, узнавая каждого.

Фил и Рэн улыбаются одинаково широко, словно не могут поверить в происходящее. Арин стоит – как и всегда – со спокойным лицом, однако его глаза горят. Келла, волосы которого теперь фиолетовые, а не привычно синие, держит его за плечо, и что-то радостно орет. Вторая его рука покоится на плече Кея. чье лицо теперь казалось чужим. И вообще все казалось чужим: и этот город, и это небо… И даже собственная любовь.

Я вдруг поняла, что с самой своей сильной соперницей – музыкой, никогда не смогу бороться. Она победила. Она забрала у меня Антона. Она забрала у меня любовь и надежду.

Наверное, так и надо.

Слишком эгоистичным было бы мое желание требовать у Антона отказаться от друзей, смысла жизни, самого себя. Он должен идти вперед. Должен обрести крылья. Взлететь – высоко, выше Кезона, выше этого мира.

А я… Я тоже пойду. Не поверну больше назад. Возможно, мне не суждено летать.

Запись была сделана пятнадцать минут назад. Антон находился не рядом со мной, на смотровой площадке, а там, рядом со своими музыкантами и, возможно, будущими поклонниками.

Неужели он действительно отдал меня Кириллу за то, чтобы стать звездой?

Я не могла в это поверить.

«Дура! – кричал разум. – Это факт! Антон – там!»

«Но ведь он просил меня ему верить», – сжимаясь, говорило сердце.

«Ты не должна заставлять бросать его все ради тебя», – шептала душа.

Когда-то на краю был он, а теперь – оказалась я.

И я, потерянная и окутанная иллюзиями как лентами, бездумно смотрела на город, который освещало медным светом солнце.

* * *

…В себя меня привело внезапное движение за спиной – чьи-то широкие ладони вдруг закрыли мои глаза. Я замерла и, кажется, даже забыла, как дышать.

Тот, кто молча стоял позади, появился на смотровой площадке одного из самых высоких зданий этого чужого огромного города совершенно внезапно. И почти умершая надежда попыталась воскреснуть.

– Антон? – прошептала я.

Человек не убирал ледяных рук, и я горько рассмеялась, поняв, что ошиблась. Его ладони совсем другие: не теплые и не холодные… Странные. И от пальцев его пахло не привычным кофе, а лимоном. Антон ненавидит цитрусовые.

– Кирилл? – прошептала я.

На небе сверкнул росчерк молнии, а холодные пальцы скользнули по моей скуле вниз.

Я даже не повернулась. Зачем? Не хочу видеть его лицо.

– Кирилл, уйди, – проговорила я устало, чувствуя, что ничего не понимаю и не хочу понимать. Хочу заснуть, укрывшись лоскутом этого грозового неба, и не просыпаться, а видеть чудные сны о нас с Антоном. Кирилл не уходил. Стоял за моей спиной.

– Оставь меня в покое, – сказала я. – Даже если Антон не пришел, я не буду с тобой. Ты же знаешь. Я чувствую себя сломанной куклой. С моей стороны было дико самонадеянно приходить сюда и ждать, что Антон выберет меня. Ты доволен, Кирилл? Ты здорово придумал, не сомневайся. Даже если бы Антон пришел, мы бы не смогли больше быть вместе. Мы бы оба винили меня в том, что его карьера – разбита. Я должна ненавидеть тебя, но не могу. Ты как брошенный всеми ребенок хватаешься за людей, как за игрушки. Мне жаль тебя. Жаль, что ты не способен любить, – говорила я в каком-то странном порыве.

– Я – способен, – раздался над моим ухом знакомый голос.

Человек, стоявший за спиной, развернул меня лицом к себе.

Дыхание сбилось. Пульс ускорился. В коленях появилась предательская дрожь.

Я не могла в это поверить.

Напротив, крепко держа меня за предплечья обеими руками, стоял Антон.

Антон.

Мой Антон.

Мой Антон Тропинин, напоминающий сейчас того самого милого паренька-однокурсника с такими же теплыми, настороженными глазами. Он смотрел на меня так, будто со мной было что-то не так. Словно он боялся за меня.

Я сплю? Или Антон действительно здесь, рядом со мной?

– Как ты могла нас спутать? – сердито спросил он, сдвинув брови, но я знала, что злится он не по-настоящему.

– Антон, – прошептала я потрясенно, крепко обнимая его и касаясь щекой его плеча. – У тебя руки… Холодные… Никогда такими не были…И запах лимона… Ты же их ненавидишь.

– Руки замерзли. Одеколон Рэна, – коротко пояснил Антон.

– Господи… Ты пришел.

– А я мог не прийти? – спросил он, прижимая меня к себе, и я чувствовала его дыхание на волосах.

– Ты не должен был, – говорила я сквозь слезы, обнимая так, будто хотела попрощаться. – Не должен был… не должен!

Я отстранилась от него, хотя мои пальцы все так же судорожно сжимались на его плечах. Слезы жгли кожу.

Не хочу отпускать. Никогда.

– Ты отказался от всего? – растерянно прошептала я. – От карьеры, от славы, от перспектив… Зачем? А как же твои парни? Антон, не надо было, не надо, не надо.

– Успокойся, Катя, – сказал он. И голос его был тих и уверен – никакого сожаления.

– Антон, ты не понимаешь! Это твое будущее! Это твоя душа! Даже там, в Праге, когда мы загадывали желания, я просила, чтобы у тебя все получилось! Чтобы ты добился всего, чего хотел! – глядя ему в глаза, сказала я. Ресницы слиплись от слез, губы были солеными.

– А я попросил любви, – хмыкнул он, вытирая мои мокрые щеки. – Ты, конечно, красивая, когда плачешь. Но перестань. Хорошо?

Я кивнула, но остановиться не могла. Слезы сами текли.

Антон взял меня за руку – так привычно – и увел на крытую часть площадки до того, как под громовые раскаты хлынул ливень. Сколько я себя помнила, его ладони никогда не были холодными или горячими, так странно… А сейчас были ледяными. И я грела его пальцы в своих, пытаясь не плакать, а он гладил меня по волосам, вытирал слезы, и говорил, что все хорошо.

– Не переживай об этом, детка, – прошептал он, целуя во влажные от слез щеки и губы. – Все хорошо. Не вини себя ни в чем.

– А как же фотографии… – спросила я растерянно, заглядывая ему в глаза. – Ты же там…

Антон коротко рассмеялся. В его взгляде не было сожаления, скорее – веселье.

– Брат, – он коротко и легко поцеловал меня в губы, запустив пальцы в мои волосы.

– Что? – не сразу догадалась я.

– Я попросил брата помочь, – Антон вдруг улыбнулся – ласково, и от этой улыбки щемило сердце. – Он прилетел и согласился поучаствовать в шоу двойников.

– Подожди… На фестивале… твой брат Кирилл? – спросила я потрясенно.

Тропинин кивнул. Кажется, он был доволен. И, как всегда, уверен.

– Кеззи хотел увидеть мое лицо на фесте. О’кей, он увидел. Кирилл, может, и не моя точная копия, но грим делает свое дело. Этот чокнутый мудак, – Антон явно имел в виду Кезона, – не допустил бы нас до участия, если бы не увидел меня на саундчеке, как мы и договаривались. А мне нужно было приехать к тебе. Что он тебе наговорил, Катя? – произнеся нежно мое имя, он коротко поцеловал меня около губ.

– Сказал, что «На краю» отстранили от участия в конкурсе, а ты попросил Кирилла помочь, отдав взамен меня, – ответила я, хмурясь. – Ведь все было по-другому, правда?

Я не зря верила тому, кого любила. Нет, вернее так – верила в него.

– Все было иначе, Катя, – кивнул Антон, и я поняла, как он зол и как хорошо скрывает свое бешенство. – Малыш Кеззи сам отстранил нас от выступления, а после поставил перед выбором: фест и реклама от него или ты. Заставил выбирать.

У меня кулаки сжались от бессильной ярости.

– Вот же Кирилл… Тварь! Да и ты дурак! – уткнулась я Антону лбом в плечо. – Ты бы мог сказать мне обо всем! И просто поехать на этот свой фестиваль! А я бы сыграла перед Кезоном роль убитой горем дурочки!

– Я же сказал тебе, что докажу свои чувства поступками, – серьезно сказал Антон. – Надеюсь, доказал.

Доказал.

– Я не хотел, чтобы ты думала потом: что бы я выбрал – тебя или сцену. А ты бы думала так, верно? Не хочу, чтобы ты сомневалась. И да, Катя, Кезон предвидел такое развитие событий. Он бы узнал правду и просто распустил группу. До фестиваля. А я сам хочу это сделать, – вдруг добавил Тропинин, усмехнувшись. – Потому что его игра кончилась, и мы обречены. Но я все еще могу переиграть его. Напоследок. Быть верным тебе и выступить на фесте, потому что для нас это реальный шанс показать себя.

Я испугалась. Распустить группу? Только не это!

– Что? Ты хочешь все бросить? А как же мальчишки? – отчаянным голосом спросила я, вспомнив разговор с Филиппом. – Антош, ты не имел права все решать за них! Ты ведь лидер группы, ты ответственен и за их судьбы!

– Я знаю, – кивнул Антон, вновь гладя меня по волосам. – Поэтому мы заранее все обсудили и вместе решили: «На краю» больше не будет, Катя. Он не даст нам существовать. Но я не дам ему выгнать нас. Мы уйдем сами. Заплатим неустойку – придется отдать все, включая песни. И название. Но больше мы не будем зависимы от него. Свобода – это важно, Катя.