Кезону хотелось смеяться, глядя в безжизненное лицо Кея, но он сдерживался. А тот все так же стоял молча, стиснул зубы и сжав кулаки, и серые глаза его гневно сверкали. Море внутри них бушевало, переворачивая корабли.

– И не переживай насчет того: правильно ты поступишь или нет, – проговорил Кирилл тоном хорошего друга. – Тот выбор, который ты сделаешь, и будет правильным.

Договорить он не успел – Кей вдруг с размаху ударил его в лицо, и от неожиданности Кезон не устоял на ногах и отлетел к стене.

– Хороший удар, – улыбнулся он, сидя на полу. – Продолжишь? Мне еще не очень больно и совсем не обидно – ты не достиг цели, приятель.

Кей, однако, на эту провокацию не поддался и, кое-как справившись со штормом в сердце, широким шагом покинул гостиничный номер, громко, с яростью хлопнув дверью.

– Если что – звони! – звонко крикнул вслед ему Кезон, зная, что отражение точно это сделает. Ему придется это сделать.

Кезон не без труда поднялся на ноги. Несмотря на разбитую в кровь губу, у него было весьма веселое настроение.

Он прошел в ванную комнату и, включив тугую струю прохладной воды, смыл кровь, а после поднял взгляд в овальное большое зеркало, висевшее над раковиной – в номере зеркала были всюду! Кезон внимательно смотрел на себя: кончики темных волос прилипли к влажному лицу, карие глаза задорно блестят, хоть под ними и залегли круги, а губы изогнуты в тонкой улыбке. Веселье в его душе сейчас было недоброе, темное – не веселье даже, а его тень, медленно поднимающаяся из глубины сознания.

Насколько они не были похожи с Кеем внешне, настолько были одинаковы внутри – так, по крайней мере, считал сам Кирилл.

Да, Кей – его лучшее отражение. И тоже в свое время играл с людьми – взять хотя бы Катю: он занятно позабавился с ней прошлым летом, а потом умудрился еще и влюбиться. Но теперь пришел и его черед выбирать, и выбор, который подготовил ему Кирилл, был мучительным: дело всей жизни или любовь всей жизни?

Не то чтобы Кирилл мстил, но ему интересно было играть роль человека, в некотором роде несущего возмездие.

После встречи с Катей ему слишком сильно захотелось разбить зеркало, чтобы избавиться от старого отражения и обрести новое.

Наверное, Дэн[5], лучший друг, сказал бы ему, что он – псих. И не имеет права так поступать – но Смерч всегда старался жить по совести, по своему внутреннему странному кодексу. А Кезон жил порывами. Желаниями. Чувствами.

В последнее время жил мыслями о Кате.

Вспомнив Дениса, Кирилл вдруг подумал, что неплохо бы было сейчас поговорить с ним. Нет, не рассказывать обо всем этом дерьме, не объясняться, не пытаться найти себе оправдание после осуждающих слов друга, а просто спросить, как у него дела и что классного происходит, посмеяться вместе, поведать о будущем выступлении на фесте. Просто поговорить. С одним из немногих близких людей.

Приложив лед к разбитой губе, он набрал Дэна, и тот быстро ответил, несмотря на разницу во времени. В Нью-Йорке был поздний вечер, а в родном городе – уже утро.

– Здорово, дружище, – бодро приветствовал его Смерч. В отличие от Кезона он был жаворонком и вставал рано. Да и вообще спал слишком мало, но утверждал, что ему хватает.

– Здорово, Смерчуга! Как дела? – бодро спросил его Кезон – с Кеем он разговаривал совершено иным голосом и тоном.

– Великолепно, – отозвался Смерчинский. – А у тебя, видимо, нет. Что случилось, Кир? – спросил он прямо. Всегда знал, если что-то происходило.

– Почему ты думаешь, что у меня что-то случилось? – возмутился темноволосый музыкант. – Я звоню пожелать доброго утра своему замечательному другу! Господину Идеалу. Ты еще не решил податься в шоу-бизнес? С твоей мордой можно срубить немало бабла. Окти поделиться опытом, – рассмеялся Кезон.

– Не решил и не подамся, – отвечал Смерчинский, который, и правда, выглядел как модель или актер. И повторил:

– Что произошло?

– Да с чего ты взял, что что-то произошло?!

– Это закономерность, – невозмутимо отвечал Дэн. – Я заметил, что в это время ты звонишь, когда тебя перекрывает. Говори, что случилось.

– Я съел хот-дог и меня тошнит, – грустно сказал Кезон, вставая и идя к бару.

– И зачем ты его ел? – с усмешкой спросил Смерч.

– Потому что был голоден, – вздохнул Кезон еще тяжелее, хоть ему было весело.

– Если ты был голоден, то почему не взял нормальной еды?

– Рядом один тип ел хот-дог, и мне захотелось.

– И ты решил отобрать у него? – весело спросил Дэн.

– Вот ты скотина, Смерчинский. Психологом не подрабатываешь? – рассмеялся Кезон. Слишком проницательно. Слишком в точку.

– Я простой студент, – отозвался друг.

– Слушай, Смерч, ты ведь любил. Верно? – спросил вдруг Кезон.

– Верно, – подтвердил Дэн вроде бы обычным голосом, но из него вдруг пропало все веселье.

– Глупый вопрос. Но как ты это понял?

– Не знаю, что отвечать, – признался Смерч задумчиво. – В какой-то момент ты просто осознаешь – это любовь. Нет четких критериев. Грани у каждого смазаны. Ты влюбился? – спросил он.

Кезон проигнорировал его вопрос. Вновь вспомнил Катю – то, как она целовала Кея.

– А если бы твоя любовь была с другим? Боролся бы?

– Боролся. Почему ты спрашиваешь об этом? – удивился Смерчинский.

– Хочу понять себя, приятель. Встретил одну девушку. Она – с другим. А тот другой, такой же, как я. Странно звучит, да? Я скоро покроюсь ванильною глазурью и буду таять на солнце, – усмехнулся Кезон.

– Я бы посмотрел на это, – отвечал Смерч. – Хочешь увести ее?

– Да. Было бы неплохо.

– Кажется, я знаю тест на чувства, – сказал Дэн внезапно. – Защитить любовь ты хочешь сильнее, чем бороться за нее.

Кезон принял его слова к сведению и перевел разговор. Общение с Дэном почему-то приводило его в душевное равновесие. Хоть тот был младше и менее опытнее, однако мог сказать здравые мысли, и Кезон прислушивался к нему.

Этой ночью он не спал. Слушал музыку, жевал что-то, переписывался по Интернету.

Хизер появилась в сети. Написала целую простыню.

«Здравствуй. Я очень жду, когда это произойдет. Катя недостойна такой любви. Надеюсь, ты не обижаешься на меня за эти слова – знаю, она тебе дорога. Однако из-за нее одной несчастливы все мы: я, ты, Алина, Кирилл. Так или иначе в это втянуты мои родители и мать Кирилла. И даже мой брат! Мой старший брат, который просто хотел защитить меня. После его выходки, когда Рик устроил драку, отец наказал его, отобрал наличные, машину, заблокировал карты.

Справедливо ли это? Что из-за одного человека и его эгоистических желаний столько проблем?

Я все больше склоняюсь к ответу, что нет.

Ты спрашивал меня, почему вся моя злость направлена не на Алину, а на Катю? Ведь Кирилла увела именно Алина.

Я отвечу. Во-первых, Алина так же несчастна, как и я. Я отлично ее понимаю. Я знаю, что она живет мыслями об Антоне, как я – мыслями о Кирилле. И если бы у них был третий брат, я бы забрала его себе, чтобы он заменял мне любимого человека. Быть с близнецом того, кто дорог – отличный выход для отчаявшихся.

Не смейся.

Я отчаялась.

И я не могу винить такого же отчаявшегося человека.

Во-вторых, до того, пока Катя не появилась во всей этой истории, у всех были шансы. У Алины – на Антона, у меня – на Кирилла, у тебя – на нее.

Но стило Кате появиться… все разрушилось.

Я думаю, если бы не все это, мы бы смогли подружиться. Она хорошая. Но она слишком счастливая. А я ненавижу счастливых людей.

Как страшные ненавидят красивых, как бездарные – талантов, как рабы – сводных. Глупо? Возможно. Но я просто говорю то, что вижу.

Катя слишком счастлива. И частичку ее счастья я почувствовала, когда поцеловала Кирилла – в тот день, когда мы решили поиграть с их кольцами, и ты просил меня отвлечь Катю и увести, а затем сломать телефон, чтобы никто не смог выйти с ней на связь. Тогда я поняла – почему она может наслаждаться этим счастьем, а я – нет?! Это несправедливо!

А в-третьих… Знаешь, мой таинственный Синий Зверь, иногда мне становится стыдно, что я так поступаю, но я понимаю, что у меня нет другого выхода. Кирилл будет моим только в том случае, если Алина сама оставит его. А она оставит его только в том случае, если вновь будет встречаться с его братом. Поэтому я так хочу, чтобы они расстались. Эта схема идеальна, и только Катя является в ней лишней. Она – самое слабое звено. Но я до сих пор не могу его выбить даже с твоей помощью, Зверь. Почему так?»

– Потому что ты дура. А я не священник, чтобы мне исповедаться, овца, – отчего-то разозлился Кезон., прочитав сообщение. Ему стало обидно за Катю. Самое слабое звено? Изволь, малышка. Самое слабое звено – братец Кея, твой возлюбленный.

«Печально, что все так. Просто надо не сдаваться и идти дальше искать счастье. Но на твоем месте я бы пытался устранить Алину», – ответил Кезон.

«Даже если отбросить тот факт, что Алина – крепкий орешек, Кирилл бы догадался, что в этом замешана я. Как ты не понимаешь, Зверь! А он бы не потерпел, если бы я причинила ей вред. Скажи лучше, что нам делать? Когда у твоей песни начнется припев?»

Хизер была на пределе.

«Через четыре дня, – написал ей Кирилл. – И ты ничего не делай, просто сиди в тени. Хорошо?»

«Хорошо… Но если не получится, у меня есть замечательный план».

«Какой?» – полюбопытствовал Кирилл, но Хизер уже была в офлайне.

Ему не нравились ее слова.

* * *

Антон все же позвонил Кезону – спустя восемнадцать часов после их разговора или двенадцать часов после того, как им сообщили, что участие «На краю» в фестивале теперь под большим вопросом. Сначала ему, правда, звонил Андрей. Менеджер НК был в недоумении и зол, но, как всегда, выдержан. Он просил племянника поговорить с организаторами насчет выступления «На краю», уверенный, что один из Лордов сможет повлиять на них. Коварин не знал, что за всем этим стоит Кезон, а когда понял, пришел в бешенство. Он не сдержался и повысил голос: