Анна Матир - На крыльях мечты

— Это был отличный ужин, девочка! — После хорошего ужина отец всегда преисполнялся благодушия.

Я посмотрела на Френка. Он тоже считал, что ужин мне удался? Мне было непонятно выражение его лица.

Мама поднесла салфетку к углам рта. Я заметила, что она едва притронулась к еде, хотя говорила, что голодна и во время всего путешествия ничего не ела.

Я пыталась встретиться глазами с отцом и задать ему молчаливый вопрос, но он не смотрел — или не желал смотреть — в мою сторону.

— Разве детям не пора спать? — спросила мама.

Френк крепче сжал вилку и выдохнул.

— Я думаю, они вполне еще могут посидеть, мама, — ответила я по возможности нейтрально. — Еще даже солнце не село. И, кроме того, сегодня особый повод.

Мамины брови поднялись, сначала она глянула на Френка, потом на меня. Я сделала вид, что не заметила, надеясь, что Френк последует моему примеру.

— Джеймс, Олли, сложите тарелки в мойку, — попросила я тихо, чтобы мама не услышала.

Но от мамы ничего невозможно скрыть, даже в ее несколько измененном состоянии.

— Ты хочешь сказать, что позволишь детям самим отнести эти прекрасные фарфоровые тарелки?

«Это фарфор их матери», — хотелось ответить мне. И это для них практически священно. Но я умерила свой гнев.

— Они будут аккуратны. Правда? — спросила я у малышей.

Дети кивнули, внимательно глядя на меня.

— Мама, может быть, папа проводит тебя в гостиную? Мы приберем здесь и присоединимся к вам через несколько минут, правда, Френк?

Никогда раньше я не позволила бы себе предложить маме так поступить. Всегда она говорила, что делать. Я задержала дыхание, ожидая ее реакции. Или ответа Френка.

Папа не дал маме возможности отреагировать. Он взял ее под руку и вывел из комнаты.

Френк взял две тарелки.

— У тебя это хорошо получилось.

— Спасибо. — Я взяла здоровой рукой кувшин, наполовину наполненный молоком.

Френк откашлялся.

— Твоя мать несколько…

— Заботлива? — Я понесла молоко на кухню и поставила его в охладитель.

Он последовал за мной.

— Тебе придется посвятить меня в свои тайны, если мы собираемся пережить этот визит.

— Пережить чей визит? — прискакал Джеймс.

Френк выглядел так, будто его застали за поеданием десерта перед ужином.

— Несите вместе с Олли оставшуюся посуду.

Дети выбежали из кухни.

Я рассмеялась, но тут же прикрыла рот рукой.

Френк смутился, затем улыбнулся и протянул мне посудное полотенце.

— Я помою, а ты вытирай. Мы здесь быстро все приберем. Мы начали работать рука об руку, и это казалось абсолютно правильным.

Я никогда в жизни не могла предположить, что один человек может так мешать вести все домашнее хозяйство. Что бы грипп ни сделал с телом мамы, на ее разум он точно не повлиял.

— Ты должна отпустить это платье Олли, оно слишком короткое!

Дженни всхлипывала, держась за мою юбку, я взяла ее на руки.

— Ты портишь этого ребенка! Пусть плачет! Она уже достаточно взрослая, чтобы понимать, что это плохо!

«Да ей еще и года нет, мама! И ее мать умерла. Думаю, я вполне могу ее подержать, если она плачет», — кричала я про себя. И хотя мама не могла меня услышать, все равно было приятно ответить.

Я натянула на лицо сладчайшую из всех возможных улыбок. Дженни наблюдала за моим лицом и сделала так же.

— Почему бы тебе не посидеть на веранде, наслаждаясь прекрасным утром, мама?

Мама плотнее запахнула шаль на плечах.

— Здесь слишком холодно. Лучше зайти в дом.

Мне захотелось пройти к задней двери, чтобы насладиться хотя бы несколькими минутами без нее. Но, посмотрев на ступени парадного крыльца, я поняла, что ей будет трудно подняться. Поэтому я подошла к ней, предлагая помощь.

— Я сама справлюсь! — отмахнулась она.

Я отдернула руку, но не ушла. Она поколебалась лишь мгновение. Затем таки оперлась о мою руку, прежде чем подняться. Храня молчание, она прошла через веранду, затем по коридору, мимо гостиной. Отпустив мою руку, она вошла в спальню и закрыла за собой дверь.

Ни благодарности, ни извинений.

По крайней мере, мальчики и мужчины были вне дома.

Я покачала Дженни.

— Пойдем найдем папочку. Думаю, он там, у Старого Боба. — Дженни было все равно, чьего отца я имела в виду, ее или своего.

В сарае пахло лошадью, мулами и навозом. Пыль вращалась в слабых лучах зимнего света, проникающего внутрь сквозь щели между стенными досками. Мое сердце подскочило от предвкушения встречи, но забилось сильнее, когда я не нашла Френка. Ему пришлось уйти еще дальше в поисках покоя?

Возле Старого Боба стоял отец. Он разогнулся после работы.

— Спасибо, папочка. — Я поцеловала его в щеку.

Он улыбнулся в ответ и протянул мне ведро теплого молока.

Но мне не хотелось пока что возвращаться в дом. Я прислонилась к двери, наблюдая, как отец продолжает трудиться. Он привлек к работе и мальчиков. И уделил внимание Дженни — пощекотал ее под подбородком и откинул с пухленького личика светлый локон.

— Папа? — Я поставила молоко на ближайший стул.

Он посмотрел на меня — в его глазах плескалось столько боли! Никогда раньше я не видела ничего подобного.

— Скажи мне, что случилось?

Даже в полумраке было видно, как напряглось его лицо. За всю мою жизнь у меня ни разу не было доверительного разговора с отцом. Но я всегда чувствовала себя ближе к нему, чем к маме. Возможно, я просто не ощущала потребности так сильно стараться угодить ему. Не уверена. Но сейчас я точно знала — нам нужно поговорить.

Папа засунул руки в карманы.

— Твоей маме было тяжело, знаешь ли. Ее очень задело, что твой брат вот так уехал. Она хотела быть с ним до конца, не важно, насколько это было бы тяжело. Ты же знаешь, что ей нездоровилось… с октября.

Он посмотрел на детей, но они не обращали на нас никакого внимания, бегали, играя, из угла в угол.

— Смерть ее сестры была для нее тоже очень болезненной.

Я не ожидала, что папа это скажет. Я начала обкусывать ноготь на пальце. Выплюнув его, я взяла на руки одну из кошек, живущих в сарае, полосатую, и стала поглаживать ее, пока она не замурлыкала.

Мама даже не захотела приехать помочь своей сестре, почему же она скорбела о ее смерти?

— Но мама даже не говорила о ней, по крайней мере, долгое время.

Папа потер шею сзади.

— Когда Адабель покинула Даунингтон, твоя мама очень обиделась. Она не знала мужчину, за которого вышла замуж ее младшая сестра, а ведь после того, как их бросил отец, она чувствовала себя в ответе за нее.

Дженни прошла по сараю, повизгивая от восторга. Я поймала ее и подбросила в воздух. Она засмеялась в моих объятиях. Я поцеловала ее в губы и направила прогуляться к противоположной стене.

— Что ты имеешь в виду? Я никогда не слышала, что их отец бросил.

— Конечно, не слышала. — Он взял вилы и начал набрасывать в кормушку Дэнди свежее сено. Френк, наверное, уехал верхом. — Его уход, она считала, опозорил ее. Когда Адабель убежала с незнакомцем, это тоже стало позором. Потом мы узнали, что ее муж умер. А сама Адабель пошла работать в чужие дома, семьи, заботиться о чужих людях, вместо того чтобы приехать домой к собственной семье.

Он оперся о вилы, положив руку на руку.

— Твоя мать, Ребекка, хорошая женщина, просто очень гордая. Она не любит показывать, когда ей больно. — Его глаза встретились с моими. — Может быть, это похоже на гнев, но на самом деле это боль.

И как бы подводя итог всему вышесказанному, отец произнес:

— А теперь и ее сына не стало.

Я положила руку ему на плечо.

— Но он был и твоим сыном! Ты хочешь сказать, что не чувствуешь того же?

Его лицо на мгновение исказило глубокое страдание, оно укололо меня прямо в сердце, как иголка сквозь тонкий шелк.

— Ты растишь и воспитываешь детей так, как считаешь правильным, и всегда надеешься на лучшее. Но ты не можешь знать, что с ними будет дальше. И ты не можешь изменить того, что случилось. И как бы это ни было больно, жизнь продолжается.

Наверное, это была самая длинная, произнесенная за один раз речь, которую я услышала от отца. Снова и снова прокручивая его слова в уме, я понимала сейчас то, что не смогла бы понять раньше. Бедная мама. Она не хотела, чтобы те, кого она любила, взрослели и принимали собственные решения, жили своей жизнью.

Даже Уилл, который практически всегда делал то, что она хотела, и тот разочаровал ее в самом конце. Может быть теперь, когда я понимаю ее, я смогу быть с ней терпеливее?

— Хочешь немного молока в чай, мама?

Она давно мне говорила, что так пьют чай англичане. Я не знаю, откуда это было ей известно, но она позволяла мне пить чай с молоком, когда я была еще ребенком: на Рождество Санта-Клаус приносил мне поднос с чаем — настоящий фарфор на подносе, с молочником, все из одного сервиза. Мама сидела рядом со мной, отдыхая от домашней работы. Я надеялась, что мои слова навеют ей воспоминания о тех временах.

— Ты опять будешь печь кукурузный хлеб?

Вчерашнее решение быть терпеливой улетучилось, как утренняя свежесть под гнетом дневной жары. Я поставила перед ней чашку чая и посмотрела на практически пустой мешок пшеничной муки в дальнем углу и на полный мешок кукурузной.

— Да, мама, собираюсь.

— Сегодня тесто было слишком сухим. В следующий раз добавь больше молока.

Я грохнула кастрюлей по противню и ждала, что она меня отругает. Но она не стала этого делать.

— Это звук автомобиля? — Мама торопливо подошла к окну, будто в ожидании приезда ее самого дражайшего друга.