Глава 22


Стараясь не разбудить любимого, Катерина осторожно выбралась из-под одеяла. Со вздохом выпрямилась на кровати и спустила ноги на пол. Ступни утонули в высоком ворсе ковра.

— Что случилось? — Не то чтобы Дима подхватывался от каждого ее шевеления, но за эту ночь Катя вставала уже четыре раза.

— Таблетку хочу выпить, что-то плохо мне.

Чувствовала себя ужасно. Тянуло низ живота, и иногда простреливало справа острой болью.

— Давай врача вызовем, — не на шутку встревожился Крапивин.

— Дима, ну какой врач, — натянуто засмеялась она, — это просто женское недомогание. Так у многих бывает во время месячных.

— Раньше с тобой такого не случалось.

— Ну, раньше не случалось… Может, простыла. Возможно, все дело в частых перелетах — в организме произошел какой-то сбой.

— Ты сама себе диагноз поставила?

— Дима, не занудствуй, — с небольшим раздражением сказала Катя и, собравшись с силами, оттолкнулась от кровати. Ей не очень нравилось обсуждать с ним эту тему.

Поднявшись, качнулась. Но быстро обрела равновесие и поплелась на кухню, выходя в узкий проход между спальней и гостиной. Квартира была погружена в темноту, но Катя не включала верхний свет, довольствуясь лишь слабым лунным, льющимся сквозь огромные окна.

Раньше, действительно, подобной боли не испытывала, все проходило гораздо легче. Никакого особенного недомогания не чувствовала, кроме обычного дискомфорта в такие дни. А сегодня не могла терпеть боль, решилась на обезболивающее, хотя не принадлежала к числу тех, кто глотает лекарства по поводу и без.

Включив свет над барной стойкой, открыла ящик, в который накануне кинула блистер с таблетками. Налила воды в высокий стакан и сунула в рот обезболивающее. Заметила, что рука дрожит и смутилась собственной слабости. Выпив воды, скривилась от приступа тошноты. Приложила руку к груди и сглотнула несколько раз, пытаясь протолкнуть застрявшую в горле таблетку. Лоб покрылся холодным потом, а по спине побежал неприятный озноб.

Легкая тошнота мучила ее и до этого дня. Катя успела подумать о возможной беременности. Ведь когда живешь с мужчиной полноценной регулярной жизнью и испытываешь схожие признаки — первая мысль именно об этом. Хотя не помнила, чтобы пропускала противозачаточные таблетки. Ну, было дело, выпивала на пару часов позже. Собиралась даже тест купить, потому что к тошноте прибавилась еще и задержка, но не понадобилось. Месячные все же начались, только не, как обычно на второй день после отмены таблеток, а на шестой. Все-таки Дима прав: нужно сходить к врачу. Она обязательно это сделает, но позже, когда кончатся критические дни.

Справившись с приступом, Катя не вернулась в спальню, а прошла в гостиную и встала у окна. Коснулась кончиками пальцев прохладного стекла, увела взгляд в темную даль. Сорок шестой этаж. Весь Торонто у нее под ногами. Полтора месяца они с Димой жили в Канаде, в этой квартире. А она все никак не могла привыкнуть к этому ошеломительному виду из окна. С этой высоты город как на ладони. Окутанный золотой паутиной сверкающих огней.

Луна слабо подсвечивала из-за густых облаков. Темное небо сливалось с такой же темной гладью воды, стирая отчетливую линию горизонта. Здесь тихо. И по-другому дышится. Ниже, в домах, которые ближе к земле, если приоткрыть окно, всегда можно услышать какие-то посторонние шумы. А тут — только тишину. Мертвую.

Катя приникла лбом к стеклу, все дальше проваливаясь в эту тишину, все дальше уходя бесцельным взглядом с страшную темноту неба. Оно вдруг за какую-то долю секунды стало иссиня-черным и превратилось в воронку. Гасли перед глазами ночные фонари города, блекла золотая паутина, тяжесть в теле стала невыносимой, и колени подогнулись…Сознание снова возвращалось тяжело и медленно — незнакомым голосом, неприятным белым светом в глаза, нестерпимой тошнотой, болью в животе. С болезненно вялым удивлением Катя отметила, что этот незнакомый голос рядом, верно, принадлежащий врачу, говорит по-русски. Но смысл слов все равно понять не могла. Не было сил до конца разомкнуть свинцовые веки. Когда пыталась, перед глазами мелькали радужные пятна. А врач продолжал ее о чем-то спрашивать. Гулко стучался его настойчивый голос в ушные мембраны. Единственное, что могла различить четко, это свое имя. Наконец открыла глаза и словно скинула с себя защитное покрывало: боль и тошнота резко увеличились. Тело запульсировало неприятными ощущениями.

— Тошнит? — спросил, склонившись к ней, молодой мужчина с чуть впалыми щеками.

— Да, сильно, — шевельнула губами, будучи не в состоянии издать какой-то звук. Горло драло, будто песка наглоталась.

— Это реакция на наркоз. Такое бывает. Сейчас вам введут противорвотное и обезболивающее. Вы сможете еще поспать.

Катя прикрыла на секунду веки, соглашаясь. В следующую минуту обеспокоенно обвела комнату глазами, ища Диму. Он, конечно, находился в палате, но его вниманием уже завладел доктор. О чем они тихо переговаривались, Катерина уловить не смогла. Да и не пыталась. Мечтала только, чтобы обезболивающее подействовало быстрее, терпеть боль становилось все труднее. А говорили, что операция не сложная и боли особенной не будет, и домой выпишут через несколько дней. Сейчас казалось, что на ноги она уже никогда не встанет: не могла ни говорить толком, ни двигаться. Помнила, как на короткое время пришла в себя после операции, как ее перевезли в эту палату. Интересно, который час? Наверное, уже утро.

Медсестра сделала Кате несколько уколов и вышла вслед за врачом. Палата опустела. Крапивин двинулся к кровати и сел на стоящий рядом стул. Пригнулся к Катерине, положил ладонь ей на лоб, прижался теплыми губами к виску.

— Холодно, — прошептала Катя. Снова начал мучить жуткий озноб.

Дима укрыл ее вторым одеялом, лежавшим у изножья кровати, и снова пригнулся к ней, замерев взглядом на ее бледном лице. Долго молчал. Медлил чего-то. Этот переход от молчания к первому слову, от шока к осознанию всего произошедшего давался ему очень тяжело.

— В Канаде работает очень много русских врачей. Я попросил, чтобы тебе назначили русского.

— Я думала, это случайность.

— Нет. Так тебе будет легче.

— Да, это точно. Который час?

— Около семи утра.

— Ты все время был здесь?

— Конечно.

— Звонил родителям?

— Нет.

Катя нахмурилась:

— Надо позвонить.

— Нет, — настойчиво сказал Крапивин.

— Почему?

— А что ты им скажешь?

Ее глаза наполнились слезами. Действительно, что она скажет родителям? Мамочка, папочка, у меня, оказывается, была внематочная беременность, мне сделали лапароскопию, слава богу сохранили трубу, я потеряла ребенка, но сейчас все хорошо, а могло быть по-другому? Еще день-два, и потеряла бы маточную трубу, а, возможно, на тот свет отправилась? Так она скажет своим обожаемым родителям, по которым соскучилась безумно? Нет, разумеется, такое произнести у нее язык не повернется.

— Давай позже. Когда ты придешь в себя, сможешь нормально говорить и будешь лучше себя чувствовать.

— Хорошо, — согласилась она. Сейчас едва что-то соображала, нужно хоть немного оправиться. Они с матерью очень часто перезванивались, по нескольку раз в день. Для начала нужно написать сообщение, чтобы мама не заподозрила неладное и не стала волноваться.

Шевельнула рукой, Дима тотчас легонько сжал ее. Катя благодарно вздохнула. Руки у него такие горячие, ей как раз не хватало тепла, одеяла как будто совсем не грели. Она ответно, как могла крепко стиснула свои пальцы. Так почувствовала себя увереннее и спокойнее. Но, черт подери, из глаз побежали слезы, будто это крепкое пожатие их выдавило. Полились они, соленые и горячие, из уголков глаз.

Крапивин кусал губы. То ли эмоции пытался в себе обуздать, то ли слова какие-то сдержать. Вытирал ее слезы, гладил мокрой ладонью по спутанным волосам. Катя собрала все силы, какие только могла в этот момент собрать, глубоко вздохнула, задержала дыхание и приказала себе успокоиться.

— Тебе уже идти надо? — спросила, чтобы отвлечься. Знала, что именно сегодня у него важная сделка. Он должен подписать соглашение по приобретению доли акций одной из канадских геологоразведочных компаний.

— Да. Ты заснешь, и я пойду. Еще заеду домой переодеться. Не успеешь проснуться, я уже вернусь. — Не знал точно, когда вернется в больницу, но разве мог обещать другое?

— Ладно, — слабо улыбнулась Катя. Ее губы порозовели, хотя щеки все еще были бледны.

— Отдыхай. Ни о чем не думай, постарайся заснуть. Тебе надо поправиться, а потом мы обо всем поговорим.

Она кивнула и закрыла глаза.

Будто у нее был выбор…Дима покинул палату, когда Катя уснула. Времени до начала совещания оставалось всего ничего. Позавтракать он точно не успеет. Но об этом не беспокоился: на работе выпьет кофе. Аппетита все равно не было, желудок и не напоминал о голоде привычными спазмами.

Вернулся домой, быстро принял душ, смыв с себя переживания бессонной и безумно тревожной ночи, переоделся и поехал в офис. Чуть задержался в пробке.

Без пяти минут десять подъехал к бизнес-центру, в котором располагалась штаб-квартира канадского подразделения,

— Дмитрий Олегович, все уже собрались. Ждут только вас. Что-нибудь случилось? — позвонила обеспокоенная секретарша.

— Я уже здесь. — Шел по коридору, который служил своеобразной обходной галереей — все помещения располагались вдоль этого остекленного фасада.

Без двух минут открыл стеклянную матовую дверь переговорной.

— Доброе утро, — приветствовал коллег и партнеров, внутренне скривившись: это утро никакое не доброе, оно адски мучительное. До сих пор в груди блуждал холодок, и дышать было трудно, будто легкие закаменели.