— Что ж вы тогда так жалеете, что познакомили ее с Дмитрием? Жалеть нужно не об этом, раз она так идеально вписалась, а о том, что он затащил ее в свою постель. Она, по-моему, до сих пор не понимает, что ей на дверь указали, — убито отозвалась Катерина.

— Ну, Катя, не она так другая, ты же понимаешь.

— Я не ревную его к другой. К другим. Не в такой степени.

— Почему?

— Не знаю, — коротко отделалась девушка, хотя в душе знала и чувствовала другое.

Она Агату ненавидела на каком-то интуитивном, но очень глубоком уровне. Не могла ее переносить. Филяева только имя Димкино произносила, Катю потряхивало; плеча коснулась, когда тот ее провожал — мозг вскипел, она начала вещи собирать, чтобы уехать.

Не упрямство это. Боль. Страшная. Нестерпимая. Уничтожающая изнутри боль.

Но поделать с этим пока что ничего не могла. Когда голова болит, можно таблетку выпить, но от ревности еще таблеток не придумали.

— Я думаю ты, как никто другой, должна понимать нежелание Агаты увидеть дверь.

Катя хмыкнула:

— Я не в счет. Мощь Крапивинской харизмы на мне проверять бесполезно, я им клинически больна с детства. Это все знают.

— Ему было всего двадцать лет, когда он открыл ювелирную мастерскую. Всего двадцать! Отец был против. Отнесся к этому очень скептически.

— Почему?

— Потому что создание, моделирование и производство, это принципиально другой процесс, нежели просто сбыт готового товара. Это совсем не то что заключить договор с поставщиком, продать партию товара по завышенной цене и получить свой процент.

— Олег Николаевич очень строг. А Дима расстроился, что отец не поверил в него?

— Нет, не расстроился. Посмеялся. Он из тех редких людей, которые идут к своей цели независимо оттого, есть ли у них поддержка. Отсутствие единомышленников Диму никогда не смущало.

— Но вы же его поддерживали?

— Конечно. Он хотел создать марку, стиль. Для этого мало осуществлять финансовые вливания. Нужны оригинальные талантливые дизайнеры, ювелиры-технологи. Да много чего… Нужен идейный прорыв, чтобы занять свою нишу и быть признанным. Господи, сколько он мотался по мастер-классам и лекциям, сам занимался моделированием, изучал ювелирные техники, носился по показам и презентациям, по российским и зарубежным выставкам.

— Носился? — улыбнулась Катя. — Не могу представить Диму таким. Не сочетается с ним это.

— Носился, — кивнула с улыбкой женщина. — И сейчас продолжает. Внешне сдержан, а внутри бурлит весь. Кипит идеями. Как будто аккумулирует все в себе, копит, а потом выдает в новых проектах. Он одержим. Многие наши изделия становились победителями на специализированных конкурсах. Украшения марки «Fine Jewellery» корифеями ювелирного мира уже негласно признаны вещами музейного уровня. Это то, чего так хотел Дима и к чему стремился. За такой короткий срок, всего девять лет, этого нельзя добиться если не быть одержимым своим делом, своей работой. А почему нет? Он молодой, активный, перспективный, с большими возможностями. Что ему мешает?

— Ничего. Дима очень умный и никогда не был пассивным потребителем. Вы гордитесь им, — констатировала, чуть улыбаясь.

Тут спрашивать не о чем. Гордость и радость слышались в каждом материнском слове.

— Да. Я так рада, что он решил заняться этим. Отец в свое время не позволил ему удариться в живопись, так сын все равно, видишь, нашел для себя выход. Реализовался в другой стезе. Ведь главное иметь абсолютную уверенность в том, что ты делаешь, а он уверен.

— Он такой… пропитан искусством. Оно у него в крови течет.

— Конечно, — улыбнулась Маргарита, — он же мой сынок. Он таким родился.

— Да, и все эти его примочки…

— Какие?

— Всякие.

— Белковый омлет по утрам?

— Угу. И журнальный столик с камнерезной мозаикой за семь тысяч евро. На который чашку кофе поставить страшно.

— Что поделаешь, авторская работа, — со смешком поддержала Рита

— А мне вот это нравится, — кивнула Катерина на белую стену, — оригинально, нетривиально и красиво. Картина из досок. Не разобьется, если упадет.

— Нравится? — Глаза женщины блеснули.

— Очень.

— Пойдем! — Крапивина схватила Катю за руку и порывисто вскочила.

— Куда?

— Пойдем. Сама все увидишь.

— О, господи… Я за вами не успеваю.

Они спустились на первый этаж и вошли в просторную светлую мастерскую. Тут отчетливо пахло краской, лаком, клеем. Этот специфический, смешанный из нескольких запах въелся в стены, пропитав, наверное, каждый предмет.

— Вот. Выбирай. С собой заберешь.

— О-о-о, мне неудобно, — засмущалась Шаурина. — Как будто выпросила.

— Спятила. Я все равно не отпустила бы тебя с пустыми руками. Согласись, намного приятнее дарить то, что действительно придется по душе, а не какую-нибудь гламурную чушь для приличия.

— Соглашусь. Все так. Мне вот эта нравится. Можно? — Улыбнувшись, указала на полотно, собранное из тонких реек. Сине-голубое, с белыми разводами сверкающей глади моря и нежно персиковыми закатными отливами солнечных лучей. Ясные цвета на шероховатой поверхности дерева, нанесенные намеренно небрежными мазками.

Картина стояла на полу у стены. Катерина присела перед ней на корточки и тронула белую раму. Рама — те же узкие рейки, выкрашенные белой краской.

— Вот эту Дима заберет. Он уже сказал, правда я ее еще не закончила.

Катя посмотрела на полотно, сбитое из трех широких досок. Оно было заполнено светлой краской с несколькими бирюзовыми штрихами.

— Дуракам полработы не показывают, поэтому я молчу.

— Катя, — рассмеялась Рита.

— Вам надо выставку организовать.

— Нет, что ты. Я рисую для друзей. Пишу всякую ерунду, потом раздариваю потихоньку. Так что вот… Заберет Димка это к себе в берлогу, сядет за свой авторский столик за семь тысяч евро, будет кофе пить и любоваться на бесплатную мамкину мазню.

— Не бесплатную, а бесценную, — неожиданно в дверях прозвучал голос Крапивина


12 глава


Остаток дня прошел скомкано. Катя никак не могла найти подходящее время, чтобы поговорить с Димой наедине. То, что собиралась сказать, не выносило спешки, не могло быть брошено между делом.

Ужинали в «Нома». Вдвоем. Маргарита этот вечер проводила с друзьями. Идти в ресторан Катя не хотела, но отказаться не посмела: туда не так просто попасть, Дима давно собирался и столик забронировал заранее. За весь день Крапивин больше ни словом не обмолвился об утреннем недоразумении. Катя рассчитывала, что именно за ужином, им удастся все обсудить. Однако глубоко ошиблась: «Нома» не тот ресторан, в котором можно говорить о чем то, кроме еды. Это совсем не тусовочное «околоклубное» место, забитое девочками и мальчиками с ищущими глазами. Большую половину столов в зале занимали немолодые пары, пришедшие на хорошую кухню. Дима, впрочем, пришел сюда за тем же — за откровениями гастрономическими, а не душевными.

Меню не подавали: оно было составлено заранее. Официант принес воду и объяснил, как будет проходить ужин. Им предстояло попробовать несколько закусок, потом насладиться горячими блюдами, а закончится ужин удивительными десертами. От сомелье Крапивин отказался, предпочел ориентироваться на свой вкус и попросил на аперитив сухое шампанское.

— То есть, права выбора у нас нет. Что принесут, то и будем есть, — усмехнулась Катерина.

— Примерно так. Не могу представить, что нас ждет сегодня.

— Ты же был здесь.

— У них меню обновляется каждый месяц.

— Ясно.

— Что ты так нервничаешь? — насторожился Дима.

— Я не нервничаю, осматриваюсь, — соврала Катя.

Взяв бокал, скользнула взглядом по залу: полы из дубовых досок, деревянные столы и стулья, покрытые звериными шкурами, широкие окна, белые стены. Аскетично, строго, сдержанно. Внимание Кати привлекла стеклянная стенка, сквозь которую можно было пронаблюдать таинство приготовления блюд. И отсутствие музыки — еще один существенный момент, отличающий «Нома» от остальных ресторанов.

— Ешь руками. Так положено, — предупредил Дима, когда перед ними поставили тарелки с закусками.

Взглянув на свою, Катя поняла, почему Дима так сказал. Закуски оказались совсем маленькими — ровно на один укус, чтобы взять двумя пальцами и положить в рот, обходясь без ножа и вилки.

— Горько, — шепнула, попробовав палочки из солода с можжевельником и с соусом, похожим на сметану. — Но прикольно. — Другого слова подобрать не смогла.

— Попей воды.

Готовясь к следующему гастрономическому эксперименту, отпила воды, и горьковатый привкус немного рассеялся.

— Жевать мох мне еще не доводилось. Очень необычно, но приятно, — посмеялась после очередной смены блюд.

Неожиданно, но жареный во фритюре шведский мох ей понравился. Хрустящий, с ореховым привкусом.

— Жуй и наслаждайся. Где еще такое попробуешь.

— Ой, не могу, вот что значит высокая кухня, — рассмеялась Катя.

— Концептуальная, — улыбнулся Дмитрий, поддерживая ее веселье. — Если б тебе не сказали, что это мох, ты бы даже не поняла, что ешь.

Блюда в зал выносили те повара, которые их готовили. Они рассказывали, из каких продуктов приготовлен тот или иной кулинарный изыск и как его следует есть. Катя не все понимала, поэтому Дима ей переводил.

— Наверное, за этот мох у них две звезды Мишлена.

— Не только за мох. И за копченое перепелиное яйцо, и за замороженный йогурт с датским ликером в соусе из кислого зеленого яблока с укропным маслом, и за креветок на льду, которых нужно есть живыми.