Солнце уже высоко стояло над покрытыми снегом горами, была середина дня, и поварá успели приготовить еду. Беженцы ожидали с нетерпением. Здесь, в Персии, поляков обеспечили ежедневным полноценным трехразовым питанием, но им это все еще казалось маленьким чудом. В Сибири их держали впроголодь несколько лет подряд.

Полевая кухня располагалась в сотне метров от жилых бараков, где поселили этих людей. Адам и Хелена дошли туда по широкой мощеной дороге. Лагерь для беженцев изначально планировался как казармы для персидских ВВС – центральные кирпичные здания выглядели намного надежнее и солиднее, чем бараки. Они были обнесены обычной каменной стеной, выкрашенной в желтый цвет, а не безобразным забором с колючей проволокой, который быстро возвели вокруг убежищ. Но четыре постройки и не смогли бы вместить такой поток беженцев.

Сначала людей поселили в палатках. После перевели в длинные бараки, построенные в спешке. Теперь в казармах никто не жил, остались лишь госпиталь, школа и мастерские.

Армия предоставила беженцам две полевых кухни и большую палатку.

Сейчас, жарким персидским летом, помощникам нравилось работать на свежем воздухе. Они охотно сидели перед палаткой на солнце либо в тени под навесом, чистя картофель или мелко нарезая овощи для рагу. После нескольких лет сибирских холодов люди наслаждались каждым солнечным лучом. Было бы еще лучше, если бы тут росли хоть пара деревьев, а возможно, и цветы на клумбах.

Здесь никто и не думал украшать лагерь. Глаз радовал лишь далекий хребет Эльбурс[5]: бараки располагались как раз у подножия гор.

– А где же маленькая Люцина? – язвительно бросил один из помощников, когда Адам появился вместе с Хеленой и приступил к раздаче еды. Им и остальным разносчикам пищи из других бараков двое мужчин нагружали на тачки тяжелые котлы с макаронами и тушенкой. – Сейчас разве не ее смена?

Хелена оцепенела.

– Моей сестре нужно было к врачу, – ответила она, поджав тонкие губы.

Второй помощник расхохотался.

– К какому еще врачу? – подшучивал он. – Я недавно видел ее с Каспаром за сараем. Может, она перепутала госпиталь с ремонтной мастерской?

Восемнадцатилетний Каспар сегодня ожидал грузовики, которые должны были доставить в лагерь провизию и новых беженцев. Ему это очень нравилось – Люцина же просто ненавидела работу на кухне. Она ходила сюда не очень-то и добровольно: трудилась больше по настоянию старшей сестры. Теперь же Люцина прогуливала, воспользовавшись малейшей возможностью. Она по-прежнему считала, что шестнадцатилетние должны работать, лишь когда больше не хотят ходить в школу. Люцине было неинтересно учиться на портниху. А вот Хелена пошла на это скрепя сердце. Люцина не хотела улучшать ни свой английский, ни французский или же учить персидский[6]. Казалось, она просто ничего не желала делать, только бродить и наслаждаться этим мнимым раем, куда неожиданно попала.

Хелена осмотрелась по сторонам, прежде чем впрячься в тачку, которую тащил Адам. Сама она не считала лагерь для беженцев раем, несмотря на то что это было лучшее место со времен их депортации из Польши. Она меньше любовалась манящими, покрытыми снегом вершинами гор, зелеными холмами и финиковыми рощами и все больше глядела на мрачные бараки и улицы лагеря, по которым бродили печальные, оторванные от родины люди. И хотя Хелене нравились походы в город Тегеран, находящийся всего в четырех километрах от их поселения, девушка чувствовала себя чужой в бурлящей метрополии. Хаос на улицах, крики шоферов, грузовики, повозки, запряженные ослами и волами, пугали ее, а торговля на базарах, громкая музыка, вопли муэдзинов на верхушках мечетей и люди в шароварах, длинных одеждах, странных головных уборах вселяли в Хелену неуверенность. Девушка могла восхищаться роскошным дворцом шаха, но, в отличие от Люцины, не теряла голову от элегантных лавчонок в западной части города, от шелковых платьев и изысканного макияжа прогуливающихся там женщин. Хелена стыдилась своей простой хлопчатобумажной одежды, когда шла по великолепным улицам. Беженцам дали новые вещи, после того как провели дезинсекцию в пересыльном лагере портового города Пехлеви[7]. Свитера, платья и пальто большинству беженцев не очень подходили по размеру или были слишком теплыми для персидского лета. В сравнении с женщинами из Тегерана Хелена чувствовала себя гадким утенком, в то время как Люцина и в обносках выглядела будто принцесса. Ее сестра даже в таком возрасте была красоткой и прекрасно осознавала это. Люцину не покидала уверенность, что когда-нибудь весь мир будет лежать у ее ног. Ничего в ней больше не напоминало о том маленьком хнычущем существе, вцепившемся в Хелену, когда их семью из просторной квартиры во Львове выволакивали русские солдаты, которые били отца и ругали мать.

Хелена до сих пор не понимала, почему Сталин так жестоко выгнал их из Восточной Польши, после того как договорился с Гитлером о разделе страны. До этого поляки мирно уживались с украинцами и белорусами, составлявшими в этой части Польши национальное большинство. Отец Хелены, зубной врач, лечил всех, а их мать учила украинских и русских детей английскому и французскому языкам. Но русские объявили сотни тысяч польских граждан классовыми врагами и врагами народа. Поляки и сами не поняли, как их удалось выселить из домов, погрузить в вагоны для скота и вывезти на север.

Последующие два года семья провела в сибирской Воркуте. Хелене тогда исполнилось всего четырнадцать, но и ей приходилось вкалывать вместе с родителями на лесоповале или же на шахте. Люцину они кое-как содержали на своем скудном пайке. Сибирь вспоминалась Хелене настоящим ледяным адом: температура порой опускалась до −50 °С. Ночью члены семьи прижимались друг к другу, чтобы согреться. Им приходилось бороться с холодом, паразитами и голодом. Отец Хелены спустя полгода в результате несчастного случая погиб на шахте. Их мать продолжала цепляться за жизнь. Несмотря на то что женщина едва могла держать в руках топор и пилу, задыхалась от кашля и была измучена горячкой, она все равно шла на лесоповал. Но за несколько месяцев до освобождения мама девочек тоже умерла.

Хелена хорошо помнила, как мать, лежа на узких нарах, обнимала их с Люциной, чтобы согреть. Люцина вымоталась и в какой-то момент заснула, а Хелена обнимала маму, прислушиваясь к ее тяжелому дыханию и наконец к последним словам: «Присматривай за Люциной, Хелена! Теперь тебе придется заботиться о сестре. Пообещай мне, что не оставишь ее одну… Люцина заслуживает большего, она должна выжить… мое маленькое солнышко, мой свет…»

Хелена пообещала, подавив в душе старую боль. Снова речь шла только о Люцине, лучике света, восхитительном светловолосом ангелочке с лазурно-яркими глазами, любимице всей семьи. Хелена не могла упрекнуть родителей в том, что они пренебрежительно относились к ней самой. Наоборот, Мария и Янек Грабовски неизменно много внимания уделяли обеим дочерям. Они всегда удовлетворяли тягу Хелены к литературе и языкам, а также интерес Люцины к музыке и танцам. Хелена вспоминала о тех часах, когда они с матерью учили английский и французский или когда читали с отцом любимые книги. Но девушка помнила, как сияло от радости лицо папы, если в комнату неожиданно врывалась непоседа Люцина, чтобы рассказать какую-нибудь историю или что-то показать. Она видела гордость матери, когда Люцина впервые играла в музыкальной школе: к своим десяти годам та стала неплохой пианисткой. Все поздравляли семью Грабовски с красивой и одаренной дочерью, а Хелена в это время оставалась в тени.

Родителей никто никогда не поздравлял с тем, что у них есть Хелена.

Красота ее не бросается в глаза, хотя девушка очень привлекательна. Прямые каштановые волосы Хелены Грабовски распадаются на пряди, если их не мыть каждый день, лицо у нее симметричное, большие, довольно печальные, широко посаженные глаза синевато-фарфорового цвета. Зато, в отличие от младшей сестры, которая на всех производила впечатление, Хелена была смелой и находчивой.

После смерти матери она бросила все силы на то, чтобы сдержать обещание. Урывая еще больше от своего невероятно скудного пайка, девушка тяжело работала, стараясь прокормить сестру. Если бы их не освободили, Хелена тоже наверняка погибла бы. Персия стала для них спасением. Люцина по-прежнему с восторгом говорила о пересыльном лагере, расположенном на пляже в Пехлеви. Наконец-то еды было вдоволь, дети играли в теплом песке и могли поплавать в Каспийском море.

Воспоминания же Хелены были не такими безмятежными. Она горевала о последних вещах их родителей, сожженных на пляже во время карантинных мероприятий. Там были фотографии, письма – безвозвратно утраченные воспоминания. Хелена, всхлипывая, наблюдала, как ветер разносит по пляжу пепел. Люцине Персия, наверное, казалась раем. Для Хелены же эта страна была продолжением кошмара, который начался с момента их изгнания из Львова.

Вот и сейчас Хелена толкала перед собой тачку, напрягая все силы. Девушка и теперь была все еще слишком худой, слабой и пыталась не думать о будущем. О том, что, наверное, война скоро закончится. Вероятно, тогда они смогут вернуться в Польшу и вести прежнюю жизнь.

Перед бараком, в основном терпеливо и безучастно, стояли в ожидании еды жители. Взрослые беженцы выглядели изможденными и старыми, хотя большинство из них было среднего возраста. Кто попал в Сибирь немолодым, кто не имел семьи, тот не пережил заключение. Много народу по приезде в Персию заболело, еще тысячи умерли в госпиталях Пехлеви и Тегерана, как ни старались сохранить им жизнь персидские, индийские и английские врачи. Хелена говорила себе, что должна благодарить небо за спасение свое и сестры, но ей не хватало подобающего смирения. Девушка не могла поверить в то, что Бог действительно к ним милостив. В конце концов, почему он допустил их депортацию?

Адам начал раздавать еду, а Хелена старалась ободрить добрым словом каждого, кому насыпáла в тарелку или алюминиевую миску макароны с тушенкой. В самом конце очереди стояла и Люцина. Она улыбнулась старшей сестре неотразимой улыбкой, подставляя миску.