Человек предполагает, а судьба располагает, все произошло иначе, чем я думала. Дальнейшие события развивались вопреки моим желаниям. По дороге в кадры мне встретился некто из недалекого прошлого. На лестнице стоял Лешка Соколов, вымытый до блеска, без привычной щетины, с ухмылкой в правом уголке рта, видимо, бывший жених тщательно готовился к нашей встрече. Обычно Соколов бреется раз в три дня. Мечтает нацепить на себя лавры бывалого мачо, они с него сползают, а он все вешает. И так до бесконечности. Я даже обрадовалась Лешке.

– Давно не виделись, – бросила я, обходя его внушительную фигуру.

Недаром говорят – с глаз долой, из сердца вон. Ничего во мне не екнуло, не дрогнуло, не кольнуло. Приятно было увидеть знакомое лицо, но никаких эмоций во мне оно не вызвало.

– Даша, ну зайди ко мне, пожалуйста, – просительно воззвал Соколов.

Но мое бездушное сердце не откликнулось на призыв. Оно трепетало от другого предчувствия. Сейчас я увижусь с Зиминым. Мои эмоции были сильнее меня, они стремились только к нему одному.

– Мне некогда, – буркнула я, оттирая хилым плечом мужественный локоть бывшего жениха.

А соколовский локоть торчал передо мной каменной преградой, не пройти, не обойти. Этакий надежный и крепкий выступ, как скала.

– И куда же ты так торопишься? – не преминул полюбопытствовать Соколов.

– Увольняться, – прошептала я, искоса оглядывая территорию, будто выдавала сообщнику по заговору тайную весть.

Или гадкую сплетню про Соньку.

– Подожди увольняться, – захихикал Лешка, – у меня есть для тебя подарок.

– Какой? Хризантемы, шампунь для перхоти, прокладки «танга»? – ядовитым голосом осведомилась я.

– Какие там прокладки, при чем здесь шампунь, я нашел твое письмо из Иванова, его Динка «посеяла», она бросила конверт в бумаги на уничтожение. По ошибке, случайно, наверное. Я разбирал мешок с хламом и нашел, – сказал Соколов и вдруг пошатнулся, не устояв перед натиском пылких девичьих чувств.

Я бросилась ему на шею, поцеловала в губы, в щеку, сначала в левую, потом в правую, правда, в правую после некоторых раздумий. Лешка расчувствовался и бережно придержал мое хлипкое тело.

– Совсем похудела, Добрая, придется тебя откармливать, – сказал Соколов тоном собственника, будто он собирался откормить на дому годовалого поросенка.

А я быстренько выскользнула из его рук.

– Но-но, Соколов, ты не заблуждайся, это у меня тривиальный всплеск дамских эмоций, не путай домашнее питание с весенним авитаминозом, – сказала я, досадуя на непростительно бурное проявление собственных эмоций.

Со мной иногда такое случается – сначала сделаю, потом подумаю. Действие-мысль-действие. Далее следует полное бездействие, то есть наступает апатия из-за совершенной глупости. Недаром мужчины планеты пребывают в уверенности, что природа наградила женщин куриными мозгами. Я представила себя глупой хохлаткой, а Соколова – мудрым петухом. Из нас вышла бы отличная парочка. Кстати, Соколов заметно приуныл, он пристально смотрел на свои руки, словно пытался навсегда запомнить недавние ощущения. Наверное, ему хотелось, чтобы я вновь залегла в его объятия.

– Так и где это проклятое письмо? – прокурорским тоном вопросила я.

– Там, – мотнул головой Соколов.

Упрямый осел, письмо не хочет отдавать. Придется осчастливить своим появлением каморку одинокого верстальщика, иначе заветного письма мне не увидеть во веки веков. И тогда Зимина мне не достанется. Ни капельки. А так хочется!

– Ну хорошо, идем твой чай пить, только учти, Соколов, два моих условия. Первое – руки не распускать, и второе – разные яды и колдовское снадобье в чай не сыпать, все остальное можешь выкладывать на стол, – громко начитывала я, едва поспевая за длинноногим Соколовым.

А Лешка спешил увлечь меня в свою берлогу. Ему, наверное, хорошо в этой ямке, вырытой по его собственному разумению, в ней тепло и сытно. В общем, тепло, светло и мухи не кусают. На столе уютно гудит компьютер, в углу с комфортом пристроился столик для чайных церемоний, заставленный изящными чайниками и изысканными калебасами, разнообразными японскими и китайскими чашками. В отдельном шкафчике прячутся печенья и сыры, конфеты и мармелады. Все предметы имеют бодрый и одушевленный вид, будто они живут вместе с Соколовым одной семьей. Лешкина жизнь благополучно течет под ровный гул компьютера и прерывистое пыхтение чайника. Он не одинок. У него есть многочисленная родня, которая никогда не оставляет его в покое. Однажды вечером я не выдержала пытки и ушла от Соколова. Навсегда ушла, чтобы больше не возвращаться. Стабильность в его жизни давно превратилась в рутину: серую, монотонную, скучную. А рутина превратилась в пытку. Не для него – для меня. А Лешка Соколов ровным счетом ничего не понял. Приезжая лимитчица отвергла коренного питерца с пятикомнатной квартирой. Да где это видано!

Я помню этот последний вечер. Мы решили отпраздновать наш маленький юбилей – одну короткую дату нашего знакомства. Лешка суетился на кухне, что-то готовил, жарил мясо, меленько кромсал зелень, сочинял диковинные соусы. А я выбирала вино. Красное, белое, сухое, сладкое? В конце концов, устав ломать голову, я выставила все бутылки на стол. Было красиво и уютно. Лешка почти ничего не ел, он пристально смотрел на меня и загадочно молчал. Я отставила тарелку, не в силах вынести поглощающий мужской взгляд. Соколов будто ждал этого жеста, он резко встал, подошел ко мне и поднял на руки.

– Дашка, всю жизнь тебя на руках носить буду! – торжественно провозгласил он, крепко прижимая к груди мое анорексичное, но гибкое и стройное тело.

Я поболтала ногами в воздухе. Приятно, когда тебя держат на ручках, как маленькую.

– Лешка, отпусти! – потребовала я, мне уже надоело висеть между небом и землей. Состояние невесомости возбуждает организм, не скрою, но лишь на некоторое время. Соколов не отпустил. Вопреки моему желанию он отнес меня в спальню. Привычный полумрак, слабое освещение, огромная кровать, присутствие влюбленного мужчины, и, наконец, мое ледяное сердце растаяло, а голова закружилась. Лешка мне всегда нравился. Я полюбила его с первого взгляда. Он был молодой, неженатый и обеспеченный. Тогда я еще не задумывалась о том, что нас ждет впереди. По гороскопу друидов я прохожу под знаком портулака. Это именно тот знак, который замышляет развод в минуту знакомства с парнем. То есть еще ничего не ясно, кто за кем бегать станет, а портулак уже всерьез подумывает о предстоящем разводе и разделе имущества. Именно отсюда пошли брачные договоры. Портулаки их придумали. А вообще – это представитель растительного мира. Вредная разновидность, как выяснилось, их придумали позже. Мне нравился Соколов. Я его любила. Но я боялась жизни. И до жути боялась будущего.

Лешка осторожно положил меня на кровать. И лег рядом. Наши дыхания смешались. Мы лежали тихо, не шевелясь, будто боялись чего-то. Я знала, почему Соколов не прикасается ко мне, знала. Он боялся вспугнуть нарождающееся чувство как в себе, так и во мне. И вдруг он положил свою руку на мою грудь, а мою руку прижал своей. Мы ощутили бешеный стук сердец. Эти два агрегата шумно колотились, скакали, будто пытались выпрыгнуть из своих тесных вместилищ. Наконец, Лешка очнулся, осторожно нагнулся надо мной и тихо поцеловал в нос, губы, лоб. Он целовал меня, как хрупкую драгоценность, как святыню. Соколов боялся самого себя. А потом все закружилось, понеслось, завертелось. Мы раздевались с бешеной скоростью, пытаясь помочь друг другу, потом боролись со своей одеждой, руки сплетались, путались вместе с одеждой, в конце концов, предметы и вещи разлетелись по углам и в разные стороны, а мы приникли друг к другу. Я никогда не думала, что обычное раздевание может стать самым романтическим приключением из всех пережитых. Лешка целовал мое тело, а я изгибалась под его поцелуями. Нет, я не воображала сцену со звездой. Это чересчур пошло. В тот благословенный миг Лешка стал для меня самым желанным мужчиной на свете. Наши тела извивались, словно нас бросили на раскаленную сковородку. И когда пекло достигло максимальных высот температуры, Соколов овладел мной. Это произошло незаметно, само собой, будто клеточки и частички наших тел соединились на короткое мгновение. Я ощутила себя в сказочном раю, где все гармонично и ясно, там нет облаков и туч и совсем нет места грязи и обыденности. Ощущение продлилось недолго, но оно осталось в нас навеки. Мы соединились, будто кто-то сверху обручил нас невидимым венцом. Мы были счастливы. До утра.

А днем я увидела Олега Зимина в первый раз. Это произошло в тот самый день, когда я настаивала на том, что являюсь исключительно доброй особой. И тем же вечером ушла от Соколова, твердо пообещав себе, что не вернусь к нему никогда.

Я едко усмехнулась: как легко погрузиться в смешные и дурацкие воспоминания, лишь бы не думать о главном. Ведь до сих пор не сделала ни одной попытки предположить, какого рода информация может находиться в этом злополучном письме. Может быть, его написал какой-нибудь шизофреник, психически больной, или больная, свихнувшиеся от житейских невзгод, да мало ли кто может обратиться в редакцию газеты с двухмиллионным тиражом, чтобы вылить ушат грязи на окружающую действительность. И вполне здоровый человек способен выкинуть такое коленце. Вдруг нечаянно заклинило голову, перекосило мысли – бац, и письмо готово. Читайте, Дарья Добрая, на доброе здоровье, набирайтесь ума-разума.

... – Хорошо у тебя, – невольно вырвалось у меня, когда я очутилась в мастерской Соколова. Лешка гордо именует свою комфортабельную нору «мастерской». Он же непревзойденный мастер верстки, профессионал высокого класса – по его личному определению. Мнение других на этот счет Лешку мало интересует.

– Стараюсь, – неопределенно отозвался Соколов.

Я ничего не поняла. Для кого это он старается, для меня, что ли?