– Вовик, а что это значит – «что-нибудь придумаем»? – спросила я, изнывая от мутноватого страха.

– Это значит, что ночевать вы будете в очень надежном месте, – сказал Вовик и эффектно тряхнул челкой, у него даже шейные позвонки хрустнули от высокого напряжения, – у меня.

От его слов у меня вновь начались тошнотворные спазмы. Мне срочно захотелось вернуться к «сестрам» в серпентарий, но Вовик уже повернул ключ зажигания. Я уселась на заднее сиденье. Сидеть рядом с этим типом – мало радости. Неприятный молодой человек. Почему-то совсем не хотелось думать о том, что скоро мне придется заночевать в его жилище. Наверное, там нехорошо, живут какие-нибудь маленькие змееныши в банках, тарантулы в аквариумах и разные скорпионы в коробках из-под обуви. Жуть какая!

– Я живу с мамой в одной комнате, а вторую мы сдаем приезжим. На ваше счастье, сегодня она свободная, – сказал Вовик и включил освещение.

При свете он выглядел сносно, вполне приемлемо. К тому же в его жилище есть какая-то мама. И нет никаких тарантулов. Действительно, на мое девичье счастье. Я немного успокоилась. Надуманные страхи улетучились. Мы довольно быстро выехали на шоссе, я тихонько задремала на сиденье, свернувшись калачиком и подогнув колени под себя, видимо, изрядно устала от крокодиловых передряг. Но Зимин почему-то не спешил появляться в моих грезах. Вместо него прискакал бодрый и оживленный директор Всемирного банка. Грозный дяденька принялся горячо и страстно уверять меня, что он настолько равнодушен к женщинам, что ни разу в жизни пальцем не прикоснулся ни к одной особе в короткой юбке. Мне стало жаль дяденьку в строгом пиджаке. Несчастный пострадал на фронте любви, покалечил карьеру, изломал судьбу. Калека, одним словом. Ему орден нужно вручить за то, что он претерпел на любовном фронте.

– Просыпайтесь, приехали, – сказал Вовик и с силой грохнул дверцей.

С такой силой саданул, машину аж заколбасило. Из чего я сделала вывод – тот, кто любит змей, абсолютно равнодушен к автотранспорту, даже личному. Я вышла из машины и в ответ тоже грохнула дверцей, но Вовик никак не отреагировал. Техника не владела его воображением. В его узкой голове жили и процветали разные сколопендры. А мне до одури хотелось спать. Едва волоча ноги, я поплелась следом за Вовиком. Обшарпанный подъезд, потертые ступени, второй этаж. Все, как всегда, ничего неожиданного. Дверь открыта, кажется, нас уже ждали. Узкий коридорчик, вдвоем не развернуться, проходить строго по одному. Вовик провел меня в комнату. Я мигом оценила обстановку. Ключ торчит в двери. Значит, можно закрыться, создать себе замкнутое пространство. Диван, свежее белье на табурете. Трельяж, старый полированный шкаф. Довольно чисто. В углу веник и мусорное ведерко. Вовик кивнул на диван: «Здесь постель, ванна и туалет в коридоре». Громко сказано – в коридоре. Это на лестнице, что ли?

– А сколько вы берете за комнату? – спросила я, с трудом шевеля губами.

Мышцы от напряжения сводило судорогой. Смертельно хотелось уснуть, рухнуть бы сейчас на диван и закрыть глаза. Ведь в сновидениях меня ждет мой Зимин. А Зимин мой, давно мой, и принадлежит только мне, но он об этом еще ничего не знает. Скоро узнает. Ведь я вернусь в Питер с победой.

– Нормально берем, по-божески, – взмахнул тонкой рукой Вовик.

Все в этом парне было тонкое, впалое, утлое. Шея длинная, кадык острый, как бритва. Длинные руки болтаются вдоль долгого туловища, как плети.

– Нормально – это хорошо, – пробормотала я сонным голосом.

Вовик деликатно вышел, прикрыл за собой дверь. А я рухнула на диван прямо в куртке, не раздеваясь. Немножко погоняла в голове страхи. Они эскадроном проскакали по моей воспаленной голове. Вспомнились разные страшилки про людоедов, которые сдают комнаты приезжим, а потом кушают их на ужин. Но жуткие страшилки почему-то не прижились. Помелькали-помелькали и исчезли, усталость прогнала все лишнее из воображения. И я уснула. А проснулась утром. Наверное, мне что-то приснилось, но я ничего не запомнила. Незнакомая обстановка, непривычные запахи – обычно все это влияет на приход любовных сновидений. В съемном жилье не до романтики.

В квартире было подозрительно тихо. Я вышла из комнаты, добралась до ванной и наконец почистила зубы. О, наслаждение! Будто в море выкупалась. Когда все гигиенические манипуляции были завершены, сумка стояла наготове, пин-код введен, телефон включен, макияж поправлен, я вновь прошлась по квартире. Два шага вперед, два – назад. Вот и вся квартира. Она состоит из мертвой тишины. Здесь не пахнет человеческим теплом. Я положила тысячу рублей на кухонный стол и вышла за дверь, осторожно прикрыла замок, опасаясь тренькнуть щеколдой. На улице я обернулась. Обычный пятиэтажный дом из породы «хрущевок», маленький, неопрятный, нескладный. Кто-то и когда-то сконструировал это чудовище. Архитектор был недобрым, он явно не любил человечество. И очень хотел, чтобы человечество не любило его. В своих домах он поселил взаимную ненависть. Мне пришлось прожить в этом страшном доме одну ночь, он приютил меня, согрел, даже отмыл, но не подарил мне снов – ни любовных, ни сказочных, ни странных, никаких. Сны обходят эти дома стороной. В них нет места высоким чувствам и пылающим страстям. Здесь царствует обыденность. Романтический директор Всемирного банка не остался бы в этом доме даже на одну ночь. Он не смог бы уснуть на старом и продавленном диване. Тут уж не до любви. А его дорогостоящая возлюбленная повесилась бы на собственных колготках в узком туалете от дикого отчаяния. Я брезгливо поморщилась и побежала к остановке. Надо было торопиться. Ведь впереди бежала победа, и меня ждал настоящий цирк.

Позже, уже в Питере, когда я перебирала мельчайшие подробности этой поездки, меня смутило лишь одно обстоятельство. Я не запомнила город. Он совершенно не отложился в моей памяти. Вокзал. Убогий пятиэтажный дом, каких в стране много. И все. Больше ничего. Запомнились люди. Всего несколько человек. Змеиный сторож, директор цирка. Катя. И крокодил. Да. Я нашла своего крокодила. Убила на его поиски весь день, но ровно в пять часов вечера уже встретилась с ним. Удача следовала за мной по пятам. Куда направлялись мои ноги, туда бежала и она, моя верная подруга и наперсница. Ах, эта удача, капризная и взбалмошная девушка. Все человечество молится на нее долгими бессонными ночами, просит, чтобы она не забывала и хотя бы иногда прибегала навестить пропащую душу. Но она разборчиво выбирает себе любимчиков. Мы нашли с ней общий язык. Иначе чем можно объяснить мои похождения по незнакомому городу, приведшие меня к полнейшей и безоговорочной победе.

– Как вы мне надоели с вашим крокодилом! – заорал директор цирка, бешено вращая белками глаз, отчего он стал похож на белолицего афроамериканца.

Я ждала его около трех часов. С утра до полудня. Он пришел к двенадцати. Торопливой походкой прошел в кабинет и плотно прикрыл дверь. Я постучала, но мне никто не ответил. Тогда я вошла без разрешения. Условности меня не смущали. Приличия были отброшены. Мною руководил азарт, взращенный на почве любви и жажды успеха.

– Ничего не говорите, ни о чем не спрашивайте, она же сумасшедшая, дура, настоящая дура! – крикнул директор и съехал со стула.

Он хотел спрятаться от меня. И не только от меня, директор жаждал укрыться от всех, в первую очередь от жизни. Мне пришлось подойти к нему ближе.

– Вы мне скажите, где он? Или – она? И я сразу уйду, а вы останетесь здесь, – пообещала я.

Твердые нотки в моем голосе слегка изменили накалившуюся обстановку в кабинете директора цирка. Он быстренько подтащил свое тело повыше и уткнулся подбородком в стол. И надолго задумался. Мне пришлось ворваться в глубокие директорские размышления. Без стука и разрешения.

– Мне он очень нужен, очень, понимаете? – сказала я.

Нужно было придать бодрости этому трусливому человеку. Но она не спешила вселяться в его грузное тело. Директор был слабохарактерным человеком.

– Вам-то он зачем? – спросил он после долгого раздумья.

– У меня жизнь рушится из-за него, – вздохнула я.

– А моя уже рухнула, – посетовал несчастный директор.

– Надо остановить процесс разрушения, – сказала я и обошла стол по периметру. Наклонилась и прошептала три слова прямо в директорское ухо: «Пожалуйста, помогите мне, вы же – мужчина!» Волшебные слова подействовали магическим образом. Директор взгромоздился на стул, выпрямил спину и произнес тоном трагика: «Это плохо кончится. Он ее сожрет! И не подавится».

– Кого? – сказала я.

– Катьку. Это же она украла моего крокодила. Теперь делает номер в одиночку. Спит с ним в одной постели. Он ее сожрет. Слопает. И не подавится, – с жаром убеждал меня директор цирка.

– Подавится, непременно, – кажется, он вынудил меня согласиться с его доводами, – а где она живет? И кто она?

– Катька живет в каком-то заброшенном клубе и никого к себе не пускает, даже дверь никому не открывает. Ездит с моим Гришкой по селам и деревням, развлекает ребятишек. Они ему руки в пасть кладут, сидят на нем. Фотографируются на память, – охотно делился наболевшим брошенный директор.

– А Гришка – это крокодил? – спросила я.

– Крокодил-крокодил, – кивнул он, – а Катька – моя бывшая жена. Сволочь она, редкая.

Ругнулся он беззлобно, будто констатировал непреложный, хотя и досадный факт. Все просто как мир. Жена – сволочь. Редкая. То есть таких сволочей мало на белом свете. Катька – одна из немногих. И никаких обсуждений. Без комментариев.

– А зачем она его стащила? – спросила я, пытаясь осознать услышанное.

– Назло мне, – буркнул он, – взяла и увела. Гришка еще маленький был, полметра всего. А сейчас вырос. Скоро до трех дотянет.

– Чего – лет? Вы имеете в виду, до трех лет дотянет, – уточнила я.

– Да не лет, метров, – обиженно фыркнул директор.