Ахмед-хан собрал около себя горсть самых храбрых воинов, сабля его без промаха как молния сверкала в воздухе.

Но и эта горсть, стоявшая как незыблемая скала, все редела.

Полковник Чампион был в негодовании от внезапного оборота дела.

— О, эти подлецы, эти трусливые варвары! — вскричал он, сжимая кулаки. — Мы должны были драться, а они пользуются победой и, как палачи, режут храбрых воинов!

В рядах английских войск тоже раздавались громкие проклятия и выражения негодования.

— Ступайте туда, сэр Вильям, — приказал полковник, — возьмите эскадрон солдат и спасите кого можно, прежде всего благородного Ахмед-хана, а если эти мерзавцы не захотят повиноваться, я велю стрелять в них из орудий.

Сэр Вильям отдал приказ эскадрону и помчался к месту боя.

Незадолго перед тем из лагеря рохиллов выехала Фатме и стрелой пустилась на своей маленькой быстрой лошадке.

Она спрятала волосы под чалмой, сбросила длинный кафтан и, сидя без седла, на одной попоне, действительно походила на мальчика. Она доскакала до места сражения и пробралась к отцу, убивая острым кинжалом солдат Аудэ, преграждавших ей дорогу. Ее точно охраняла чудодейственная сила. Она добралась до Ахмед-хана, несколько раз раненного пиками, но с неослабевающей силой действовавшего саблей.

— Я тут, отец, — вскричала Фатме, становясь около Ахмед-хана, — я пришла умереть с тобой!

Хан испугался.

— Ты? Здесь не место женщине… Если тебя увидят…

— Залог свободы при мне! Я не хочу умирать одна… Я хочу вместе с тобой подняться на небо!

Она больше не могла говорить, враги напирали, сабля Ахмед-хана сверкала. Фатме осталась около него и одному из воинов Аудэ, занесшему саблю над головой ее отца, она, перегнувшись с лошади, вонзила кинжал в грудь, и он повалился навзничь. Ее присутствие воодушевляло рохиллов, они так отчаянно отбивались, что враги подступали нерешительно. В пылу боя чалма Фатме соскользнула, и волосы рассыпались по плечам.

— Это женщина! — вскричал Суджи Даула. — Вперед… Кто приведет ее ко мне, тот может брать все, что хочет, из моих сокровищ!

Он послал своих телохранителей в бой и рохиллы были снова окружены со всех сторон. Груды тел все росли. Ахмед-хан вдруг упал с лошади. Фатме тоже соскочила, обхватила отца и прижала к себе его голову.

— Рана смертельна, — слабым голосом проговорил Ахмед-хан, — да благословит тебя Бог, дитя мое… Он милостив, что дает мне умереть на твоих руках… Минута настала.

Последние рохиллы были убиты, телохранители Суджи Даулы подступали, жадно протягивая руки к Фатме. Она достала хрустальный флакончик и поднесла его к губам…

Вдруг наступающие испуганно отшатнулись, послышался конский топот. Сэр Вильям скакал на взмыленной лошади; он узнал Ахмед-хана и велел своим солдатам окружить раненого военачальника. Приказание было немедленно исполнено, и, хотя воины Аудэ негодовали, никто не осмелился приблизиться.

— И вы пришли порадоваться, глядя на дело рук своих? — проговорил Ахмед-хан, тяжело поднимая голову. — Я хорошо помню вас, но не думал, что гибель храбрых воинов будет для вас желанным зрелищем!

— Я пришел вас спасти, благородный хан! — вскричал сэр Вильям, соскакивая с лошади и отдавая честь. — Никто не посмеет тронуть вас, вы не подвергнетесь позорному плену… Я буду охранять вас и ручаюсь моей честью за вашу жизнь и свободу!

Ахмед посмотрел пытливым взглядом умирающего на взволнованное лицо молодого человека, почтительно склонившегося к нему.

— Моя жизнь кончена, и никто уж не может лишить меня свободы на земле… Но если вы вправду пришли помочь, если у вас действительно благородные намерения, то спасите мою дочь, мое единственное дитя… Она слишком молода, чтобы умирать… Может, Бог еще сжалится над ней и пошлет счастливую жизнь…

— Я должна жить, отец?! — вскричала Фатме. — Жить без тебя, под властью чужих людей, пришедших уничтожить наш народ? Нет, нет, я умру с тобой, я хочу с тобой предстать перед престолом Бога и молить его уничтожить наших врагов.

— Нет, дитя мое, ты должна жить, я так хочу… Ты должна принять милосердие Божие, чудом проявившееся к тебе… Ты не можешь ослушаться последней воли отца. Я приказываю тебе жить! А вы поклянитесь мне вашей честью, поклянитесь Богом, в которого веруете, поклянитесь вашей матерью, что защитите мою дочь от всякого зла и что она будет так же свободна, как вы сами. Я знаю, в вашей стране нет рабства, и женщин чтут высоко… Поклянитесь мне беречь Фатме как сестру!

— Клянусь Богом, моей честью и жизнью моей матери! — взволнованно отвечал сэр Вильям.

— Так возьмите ее, — сказал Ахмед-хан все слабеющим голосом, — спасите от Суджи Даулы и его полчищ, и да не коснется вашей головы проклятие, тяготеющее над вашим народом за неправедно пролитую кровь… а ты, Фатме, повинуйся ему, как мне… Я так хочу… Это мое последнее приказание… моя последняя просьба!

— А если он дал ложную клятву? — вскричала Фатме. — Разве можно верить убийце?

— Он сдержит слово, — сказал хан, — взгляд умирающего видит правду… а если бы не в его власти было защищать тебя, если бы тебе все-таки угрожало рабство… у тебя есть средство соединиться со мной… Живи… Прощай…

Он слабо протянул руку сэру Вильяму. Тот встал на колени, почтительно взял руку умирающего воина, голова которого тяжело упала на руки дочери. Губы Ахмед-хана еще раз прошептали имя Фатме, глаза закатились, хриплый стон вырвался из груди, и он умер. Сэр Вильям шепотом прочитал молитву. Фатме, рыдая, поцеловала холодеющий лоб отца и закрыла ему глаза.

Глубокая тишина царила в кругу, оцепленном английскими солдатами, а за ним раздавался дикий победный рев солдат набоба.

Фатме поднялась мертвенно бледная, вытерла слезы и пристально посмотрела на сэра Вильяма.

— Мой отец приказал, и я повинуюсь, — сказала она на ломаном английском языке, — распоряжайтесь мной и помните вашу клятву.

Сэр Вильям поднялся и посадил Фатме на ее маленькую лошадку, смирно стоявшую рядом.

— Можете мне довериться, — сказал он, — я охраню вас собственной жизнью.

Сэр Вильям приказал солдатам поднять тело Ахмед-хана и положить на коня.

— Ваш отец будет погребен со всеми почестями, подобающими военачальнику. Теперь едем, вам не место на поле сражения.

Фатме и сэр Вильям, окруженные английскими солдатами, поехали к полковнику Чампиону через поле битвы, на котором не осталось ни одного живого рохилла.

Суджи Даула с неудовольствием смотрел на разыгравшуюся перед ним сцену, но не посмел протестовать. Он подъехал со свитой к полковнику, в высокопарных выражениях высказал свою благодарность.

— Я исполнил мой долг, — холодно отвечал полковник, — но с тяжелым сердцем, никогда еще победа не доставляла мне так мало удовольствия.

— Ваш офицер увез Ахмед-хана, — сказал Суджа Даула, — а он принадлежит мне, он мой пленный.

— Ахмед-хан не пленный, он умер, — возразил полковник. — У нас принято чтить павшего врага, и его опустят в могилу с военными почестями.

— А его дочь? — вскричал Суджи Даула, злобно сверкнув глазами на сэра Вильяма.

— Его дочь находится под моей охраной. Мы ведем войну не с женщинами, и наши пленные не рабы.

— Она принадлежит мне, как и вся земля рохиллов, — сказал Суджи Даула, — но пусть будет так… С друзьями не надо спорить… Поздравляю сэра Вильяма с добычей. Господин полковник, приглашаю вас и ваших офицеров на победный пир в моем дворце.

— Я вынужден отказаться от приглашения вашего высочества, — отвечал полковник, — долг службы требует моего присутствия при войсках, которым нужен отдых.

Он поклонился и отдал приказ возвращаться в лагерь. Полковник Мартин приказал войскам занять завоеванную местность и привести обратно бежавших жителей.

Многим рохиллам удалось достигнуть ущелий Гималаев, других поймали и кнутами загоняли обратно как рабов для заселения опустошенной земли.

Цветущая некогда страна представляла собой пустыню, благородный, храбрый народ исчез с лица земли, но в книги Ост-Индской компании была занесена прибыль в четыреста тысяч фунтов стерлингов, и ее директора в Лондоне могли выдать такой дивиденд, о каком не могли и мечтать.

Вечером дня битвы в лагере англичан было тихо. Для Фатме раскинули палатку. Она лежала на приготовленной ей постели, и до караульных иногда доносились сдержанные рыдания. У старых солдат выступали на глазах слезы и срывались проклятия азиатским варварам.

На следующий день полковник Чампион сделал набобу неожиданное сообщение, что он имеет приказ остаться в Лукнове для наблюдения за выполнением договоров и для содействия правительству Аудэ в делах по управлению провинциями Корой, Аллахабадом и вновь завоеванной землей рохиллов. Он потребовал помещения для войска и назначения крупной суммы на его содержание.

При всей своей сдержанности и хитрости набоб не мог скрыть неудовольствия, но пришлось покориться, так как полковник Мартин объявил, что ему потребуется много времени для обучения войска Аудэ и что пребывание отряда полковника Чампиона в Лукнове необходимо, чтобы держать в страхе и повиновении соседние племена и даже двор в Дели.

Набоб согласился на расквартирование английского войска, отвел для него помещения, приказал выдавать продовольствие и рассыпался в благодарностях за удивительную любезность и заботливость губернатора.

Таким образом княжество Аудэ, которое англичане признавали независимым от Могола государством, увеличилось, но сильный отряд английского войска стоял в Лукнове, армия Аудэ находилась под командой английского полковника Мартина. Правительство было освобождено от содержания отряда полковника Чампиона, и касса компании обогатилась миллионами. В сущности, Аудэ превращалось в вассальное княжество Англии.