Вокруг него все сделалось серым и блеклым. Хорст почувствовал, что отключается. Радостные причитания Штеффи Зелевски о том, что приехала полиция, беготня и стрельба в доме теперь лишь урывками доходили до него. Когда в их убежище ворвались двое здоровенных полицейских в бронежилетах, Хорста посетили жаркие галлюцинации в виде идущего с неба песочного дождя и огромных обсидиановых плит, имеющих на своих плоскостях профили автолюбителя Франка, штутгарского родственника Зибенталя, Штеффи и координатора комиссии, доктора Пауля фон Толля. Эти плиты громоздились одна на другую, с жутким грохотом раскалывались, образуя из своих обломков гигантские пирамиды, которые легко уносились к горизонту бурной песочной рекой и там медленно растекались, как расплавленное на солнце мороженое…

Глава 12

От Сарны до Маневичей поезд тащился шесть часов. Состав то медленно разгонялся, то стремительно тормозил. Торможение сопровождалось ужасающим скрежетом, жалобным звяканьем ложек в стаканах с чаем и падением с верхних полок некоторых потерявших бдительность пассажиров. В такие минуты отовсюду была слышна ругань и вздохи:

— Ну вот, опять встали…

Когда поезд Москва Брест Москва, делающий трехсоткилометровую петлю в сторону Ковеля, пересекал по гремящему мосту неглубокую, забитую мусором речушку, проводник заглянул в первое купе головного вагона и зачем то сообщил:

— Въезжаем в Волынскую область! — Потом он постоял немного, тупо разглядывая сидящих в купе четверых мужчин, и прибавил: — У Маневичей путь пополз. Там сейчас спешно подсыпают полотно. Болото, знаете ли.

Мужчина в кожаном пиджаке, сидящий у окна и постоянно жующий жвачку, раздраженно покривился:

— Лузга, прикрой дверь, этот человек меня раздражает!

Тот пнул ногой ручку, дверь захлопнулась перед самым носом проводника и проворчал:

— Не надо было ему четвертной на чай давать. Теперь не отлипнет.

Лузга, скучая, уже по второму разу листал «Крокодил» за прошлый месяц и, косо посматривая на Дениса Алешина, часто прикладывался к горлышку пепси колы. Кононов же, кутаясь в свой походный кожан, хмуро глядел на медленно проплывающие за пыльным окном чахлые березки и ядовито зеленую болотную траву, припорошенную опавшей листвой. Иногда он, прилепляя жвачку к переднему золотому зубу, начинал что то насвистывать. Третий мужчина, которого все называли Рембо, был боевиком из штурмового отряда Могилова. Всю дорогу он находился в постоянной полудреме. При покачиваниях вагона его громадная голова с широкими скулами, узкими глазами и бычьей шеей моталась из стороны в сторону, будто боевик все время что то отрицал и от чего то отказывался.

Алешин, нацепив на босу ногу ботинки, поднялся:

— Пойду покурю.

— Кури здесь, Колдун. Чего болтаться по вагону! — оторвался от засаленного журнала Лузга.

— Мне нужно… — Денис похлопал себя пониже спины.

— А а а. Только газетой не вытирайся. Врачи говорят, что вредно для здоровья.

Лузга опять погрузился в созерцание карикатуры, изображающей борьбу милиции с преступностью: огромный верзила с автоматом держал за шиворот щуплого милиционера, а тот кричал своему напарнику по патрулю, пьющему чай в покосившейся забегаловке: «Эй, Степан, я рэкетира поймал!» — «Так веди его сюда!» — «Да он меня не пускает!» Кононов, искоса посмотрев на карикатуру, подпер голову кулаком и вздохнул:

— Эх, во всем поезде ни одной симпатичной бабы, одни старухи да прыщавки…

Алешин улыбнулся, набросил на плечи куртку от тренировочного костюма и вышел в коридор. Там было пусто. Он прошел в тамбур, присел на мусорный ящик, закурил. Его подташнивало, будто при сильной корабельной качке. Ныл палец на правой руке, который ему отдавили, когда сгружали первую поисковую группу на переезде у Сокаля. Сборные моторные лодки, палатки, запас продуктов на неделю, всякая бытовая мелочь были выгружены прямо на землю. Там же, на переезде, Кротов, ближайший помощник Могилова, велел разбить палатку и установить над ней флажок с надписью «Мемориал. Отряд следопытов краеведов ДК ЗиЛ. Москва». Невдалеке, за зарослями камыша виднелась излучина реки Стоход, по которой первой группе и предстояло двигаться до брошенного в сорок третьем году немцами секретного объекта, получившего от Ягова условное наименование «Логово».

Второй группе, куда входил Алешин, нужно было дойти до объекта с другой стороны. Там, судя по карте, к «Логову» должна вести узкоколейная железнодорожная ветка. Ту ее часть, что примыкала к основной магистрали, немцы, отступая, разобрали. После чего тщательно выровняли перекопанную вдоль и поперек землю и пересадили туда уже взрослые деревья, взятые неподалеку. Основной задачей второй группы было обнаружение этого участка старой немецкой дороги и ее осмотр с целью использования в операции «Проволока».

Люди, идущие в поисковых группах, слабо себе представляли, зачем Ягову понадобились старые бетонные развалины и как это связано с намечающейся крупной операцией, о которой никому ничего толком известно не было. На инструктаже за сутки до отъезда Ягов был краток:

— С вами едет парень, у которого глаза смотрят сквозь стены, и, если вы и с его помощью не найдете «Логово», я сочту это шуткой над собой и буду поступать соответственно. Шутить буду уже над вами…

Тогда Могилов, комплектовавший и готовивший группы, принялся стучать себя кулаком в грудь, клясться и божиться, что за пять дней, отпущенные на поиски, его люди черта из под земли достанут. Алешин при этой сцене не присутствовал. Он в это время сидел дома у Кати и чашку за чашкой пил горячий чай. Катин отец был в какой то очередной командировке, и в большой квартире они находились вдвоем без всяких стеснений и ограничений. Денис только что закончил разговаривать по телефону со своей матерью.

— Я просто не знала, что мне делать. И в больницы звонила, и в милицию, и в морги… — Было слышно, как она рыдает.

— Нет, мама, все нормально, я здоров. Живу сейчас у знакомой девушки. Я, наверное, женюсь на ней…

— Как ты мог не позвонить, как ты мог! И еще эта твоя записка, будто ты в тюрьме и не можешь воспользоваться телефоном… Как ты мог!

— Прости меня, я сделал глупость, нужно было просто позвонить. Прости…

— А как она тебя кормит? Ты наедаешься? А деньги? У тебя ведь совсем нет денег, ведь стипендия такая маленькая, а ты еще дал тысячу рублей… Откуда это у тебя, откуда?

— Не спрашивай пока ни о чем, я тебе все объясню потом. У меня все хорошо, все нормально, я сыт, здоров. Ничего мне не угрожает.

— Я хочу с ней поговорить… Я обязательно должна поговорить с твоей девушкой, ведь ты еще такой маленький, ты должен закончить институт. И я… Я не видела тебя пять дней. Я чуть с ума не сошла. Тут приходили Олег с Женей, они искали тебя по всем твоим старым знакомым, но тебя нигде не было. И Наташа приходила. Ты ведь говорил, что она тебе нравится, переводчица — умница девочка, а теперь ты нашел еще кого то. Кто она, твоя новая девушка? Я должна знать… Я должна с ней поговорить. Почему у тебя дрожит голос, тебе нехорошо?

— Прости, мама, я должен сейчас идти… Я позвоню тебе завтра. До свидания.

— Алло, алло, Денис, алло!

Наливая очередную чашку чаю, он ощущал, как постепенно спадает напряжение последних дней, как уходит тяжесть из груди и дыхание становится более свободным.

Катя, осунувшаяся, с темными от бессонницы кругами под глазами, без остановки болтала о какой то чепухе: о Лене Неелове, который уже не ходит с самурайскими мечами, но зато торгует машинами, телевизорами, гвоздями и еще чем то в посредническом предприятии при «Агропромстрое». Но при этом он каждую неделю появляется у нее, чтоб занять или перезанять рублей десять двадцать.

— Врет он все, и всегда про свои дела врал. И про туристские экскурсии с иностранцами, и про самурайские мечи, и про телевизоры сейчас врет, — неожиданно прервал ее Денис и вздохнул.

— Я всегда так и думала… Просто забавно было ему подыгрывать, — согласилась Катя. — А еще, знаешь, у меня есть подруга Лена, мы с ней в одном классе учились. Она одного молодого человека, Славика Бабкина, все водит за нос с «Приветливым месяцем». Ну и вот, значит, недавно она попросила Олежку, чтоб он под видом лидера этой группы Пети Болотникова позвонил Бабкину и сказал, что организуется новая музыкальная группа и Славик будет там солистом. Якобы наслышан от Лены о его великолепных вокальных данных. Бабкин так сильно этого хотел и был таким самоуверенным и глупым, что поверил, будто с ним действительно разговаривал Болотников и что он скоро станет суперзвездой. А Ленке только того и надо, ведь пока она питает его такими надеждами, Бабкин привязан к ней крепко накрепко. А Мишка Великанов с нашего курса женился на прошлой неделе и теперь хочет взять академический отпуск и немного пожить у жены. Она сама из Ташкента, но в Москве у нее…

Алешин кивал, грел о чашку зябнущие пальцы и не отрываясь смотрел на Катины губы, наспех подкрашенные помадой.

Все, о чем она говорила, все, что еще несколько дней назад было их общей жизнью, теперь звучало как рассказ из совершенно далекой инопланетной действительности. Ему казалось, что он с детства сидел в заброшенном пионерском лагере в Снегирях, в маленькой холодной комнате, двери которой сторожил охранник из банды Могилова. А после обеда, принесенного молчаливым татарином поваром, его заставляли принимать горькие таблетки. Он догадывался, что это психотропные препараты, подавляющие волю и активность. И всегда, после того как охранники уходили, предварительно осмотрев его рот, не спрятал ли он пилюли под язык, чтобы потом выплюнуть, Алешин подбирался к раковине и, сунув два пальца в глотку, долго, до потери сознания блевал. Очищенный не только от препаратов, но и от пищи желудок сжимался в голодных спазмах. Но Денис, чтоб не вызывать подозрений, терпел адский голод и только пил понемногу водопроводную воду, рискуя распухнуть от водянки. К этому прибавлялась ужасающая головная боль — последствия драки на Калининском проспекте. Но, несмотря на боль, ему удалось невероятным напряжением вынуть из своего мозга информацию, которая спасла ему жизнь. Информацию, из которой следовало, что Денис Алешин не работает ни на МВД, ни на КГБ и не причастен ни к одной из мафиозных группировок, противостоящих яговской организации. Что он сам по себе на теннисной площадке ляпнул про секретные дела Ягова и потом сам же, по личной инициативе, явился в высотный дом на Калининском проспекте. И пришел только потому, что знал наверняка, что Верочка Крайман находится там.