Александра Соколова - Мы разминулись на целую жизнь.

– Не сравнивай, – прорычал вдруг сквозь зубы отец, – Как ты смеешь?

– Я не сравниваю, – мягко ответила Инна, поднимая глаза, – Каждая семья в чём-то отличается от других.

– Ты совратила мою дочь! – не выдержал всё-таки Петр Игнатьевич, закричал со злостью, впиваясь тяжелым взглядом в Инну. – Она была замужем, она родила дочь, а ты её совратила!

– Нет, что вы. Секс – это последнее, что случилось в наших отношениях. Мы полюбили друг друга, и Лиза не изменяла Алексею.

– Как не изменяла? – Тамара Федоровна высвободилась из Инниных объятий и посмотрела на неё с надеждой. – Так вы не…

– Мама, это не твое дело, – заявила от окна бледная Лиза, – Это наша личная жизнь, и…

– Мась, подожди, – Инна строго посмотрела и покачала головой, – Не нужно так говорить. Твои мама и папа беспокоятся, они твоя семья, и мы не имеем права что-либо от них скрывать. Тамара Федоровна, дело в том, что наши отношения с Лизой долго были исключительно платоническими. Мы всеми силами боролись с тем, что с нами происходило, потому что не хотели разрушать семью Лизы и Алексея.

– Но всё же разрушили! – снова выкрикнул Петр Игнатьевич.

– Позвольте, я закончу. Мы старались. Потому что поначалу не могли знать точно, что означают наши чувства – любовь, или всего лишь влюбленность или страсть. Время показало, что это всё же любовь. И тогда – только после разрыва Лизы и Алексея – мы позволили себе быть вместе.

– И он так просто отпустил тебя? – Петр Игнатьевич вскочил на ноги и заорал, обращаясь к дочери. – Ты проститутка! Ты встречалась с ней, когда была беременна! А муж твой идиот, надо было просто дать тебе как следует и выбить эту дурь!

– Не смей так говорить! – не выдержав, закричала в ответ Лиза. Её глаза широко распахнулись, а губы скривились в гримасе. – Это из-за вас половина моей жизни пущена коту под хвост. Я всё время пыталась вам что-то доказать, добиться вашей любви, а получала только ненависть и осуждение! Инна любит меня так, как никто до этого не любил! Я для неё – самая лучшая, что бы ни делала, что бы ни натворила, ясно? И я люблю её так, как вы даже себе представить не можете. Они с Дашей моя семья, а вы – просто дураки, которые испортили жизнь своей дочери!

– Заткнись! – Пётр Игнатьевич отшвырнул ногой табуретку и под грохот продолжил кричать. – Мы с матерью жизнь тебе дали! Мы тебя кормили, одевали, выучили! Вот так ты нас отблагодарила? Тебе только деньги наши были нужны, и ничего больше.

– Какие деньги, папа? – Лиза едва сдерживалась, чтобы не разрыдаться, но предательские слёзы всё-таки потекли по щекам. – Сам себя послушай! Ты упрекаешь меня в том, что я вообще родилась! Как ты можешь?

Инна появилась рядом неожиданно и как-то незаметно. Она обняла Лизу за плечи, прижала к себе и позволила спрятать лицо на своем плече. И только после этого она обратила спокойный взгляд на Петра Игнатьевича.

– Успокойтесь, пожалуйста, – мягко попросила она, – Никогда не нужно говорить слов, о которых потом можно пожалеть. Давайте присядем, выпьем чаю и всё спокойно обсудим.

– Ты думаешь, я буду с тобой разговаривать? – возмущенно, но уже сбавив тон, прищурился мужчина. – С тобой, сучкой, которая сделала это с моей дочерью?

– Не выражайтесь. И прекратите орать, вы разбудите Дашу. Говорить с нами или нет – решать вам. Поймите, ни криками, ни слезами, ни даже рукоприкладством вы не измените наших с Лизой отношений. То, что мы вместе – это константа. Вы не в силах разлучить нас. Я предлагаю поговорить только по одной причине: хочу успокоить вас и Тамару Федоровну, объяснить, ответить на все ваши вопросы. Мне бы не хотелось, чтобы вы потеряли одновременно дочь и внучку. Поймите, наконец, одно: никто не просит вашего одобрения. Мы просто хотим помочь вам понять.

Пётр Игнатьевич замолчал. Он растерялся, сбитый с толку спокойным, но уверенным тоном голоса Инны. На его лице отобразился мучительный круговорот мыслей. Он понял. Понял, что ничего не изменишь, что Инна ни капельки не похожа на ту, предыдущую, ужасную. И что на этот раз всё гораздо серьезнее.

– Это ужасно, – Пётр Игнатьевич поднял табуретку, присел на неё и закрыл глаза, как-то разом постарев и ссутулившись, – Что мы скажем друзьям? Соседям?

Инна поняла, что победила. Она мягко погладила Лизу по голове, сжала её ладонь и подтолкнула к столу. Лиза послушно присела. Она больше не плакала, но и поднять глаза на родителей боялась.

Тамара Федоровна всё еще немного всхлипывала, но, привыкшая во всем и всегда полагаться на мужа, молчала.

– Друзьям и соседям знать вовсе не обязательно, – серьезно начала Инна, – Пусть для них всё останется так, как было.

– Вот видишь! – возмущенно перебил Пётр Игнатьевич. – Ты сама признаешь, что эти ваши… отношения – извращение!

– Нет. Извращение – это довольно условное понятие. Для вас извращение – наши отношения, а для меня, к примеру, извращение – это когда люди кладут в кофе сахар, тем самым забивая его вкус.

– Каждый сам может решать, класть ему сахар в кофе или нет!

– Также как каждый может решать, кого ему любить и каким образом.

Пётр Игнатьевич замолчал, раздавленный аргументом Инны. Он сосредоточенно потер лоб и вдруг уставился на дочь.

– Ну а ты что скажешь? – жестко, даже со злостью, спросил он.

– Ничего, – не поднимая глаз, прошептала Лиза, – Я свой выбор сделала и объяснять его не собираюсь.

– А как же эта твоя… – о Тамаре Федоровне все как-то позабыли, но она, тем не менее, напряженно вслушивалась в разговор. – Её ты тоже любила? А дальше будет третья и четвертая?

– Может и так, – на мать Лиза всё-таки посмотрела, – Откуда мне знать, что будет дальше? Я верю, что мы с Инной всегда будем вместе. Но случиться может всякое.

– Как и в отношениях Лизы и Лёши, – добавила Инна, ласково поглядывая на Лизу, – Никто не мог знать, что они расстанутся. Но это случилось. Так бывает…

– Я не понимаю, – почти простонал Пётр Игнатьевич, – В голове не укладывается.

– Попробуйте поставить на мое место мужчину, – предложила сочувственно Инна, – И сразу станет понятнее.

– Но ведь ты женщина!

– А что это меняет? Мы любим друг друга, заботимся друг о друге. В чём же разница? Если в первичных половых признаках – то, поверьте, эта разница не несет определяющей роли.

Сказав это, Инна так очаровательно и лукаво улыбнулась, что обстановка в кухне вдруг стала попрохладнее, перейдя от раскаленной в более спокойное состояние.

– Как вы собираетесь жить? – задал новый вопрос Пётр Игнатьевич. – И на что?

– Я достаточно зарабатываю, чтобы Лиза могла не работать, – пояснила Инна.

– Тогда почему вы живете здесь, в квартире Алексея?

– Потому что мы хотим продать обе наши квартиры и купить две новые, располагающиеся недалеко друг от друга. Дело в том, что моя квартира находится в доме около Нового Вокзала. Сами понимаете, далековато…

– Так вы что, собираетесь жить все втроем? – испугалась Тамара Федоровна.

– Нет. Мы собираемся жить вблизи друг от друга. Даше нужен отец, а Лёша, конечно, хотел бы почаще видеть дочь. Так будет удобно для всех. Кроме того, мы подыскиваем квартиры так, чтобы вам было удобно приезжать в гости.

– С чего ты взяла, что мы будем ездить к вам в гости? – презрительно осведомился Пётр Игнатьевич. – Как ты вообще можешь предположить, что мы простим?

– А за что вы собираетесь нас прощать? – непритворно удивилась Инна. – Прощать имеет смысл, когда кто-то просит у вас прощения. Мы с Лизой не просим. И не настаиваем на том, чтобы вы приезжали в гости, но при этом собираемся купить квартиру так, чтобы, если вы вдруг решите нас посетить, вам это было максимально удобно.

Пётр Игнатьевич снова задумался. На его лице отражалась целая гамма эмоций – от клокочущей внутри ярости до… уважения.

– Это насмешка над моралью, – сказал вдруг он, видимо на что-то решившись, – Над общественными правилами.

– Наверное, – Инна не смогла сдержать смех, – Но если мораль и общественные правила настолько устарели и закостенели, то почему бы над ними не посмеяться?

– Что ты имеешь ввиду? – возмутилась Тамара Федоровна. – Скажи еще, что эти ваши… отношения надо признать официально! Есть законы, и они…

– Ничего не говорят о том, что человек не имеет права выбора, – подхватила Инна, – Более того, в определенные времена развития цивилизации отношения между людьми одного пола были уважаемы и считались практически привилегией.

– А в другие времена люди ели друг друга на завтрак, – проворчал Пётр Игнатьевич.

– Если вас с детства начать воспитывать в духе людоедства, то и вы будете есть людей, и не увидите в этом ничего плохого, – парировала Инна.

– Ты намекаешь на то, что мы Лизу воспитали… лесбиянкой?

– Я намекаю на то, что людоедство и однополые отношения – это абсолютно разные вещи.

Все замолчали. Инна ласково посмотрела на Лизу: было видно, что та устала, и хочет только одного: чтобы родители уехали, оставили их в покое и больше никогда не появлялись ни в этом доме, ни в этой жизни.

– А дальше? – спросила Женя. Весь рассказ она выслушала очень внимательно, подчас покачивая головой или чуть заметно улыбаясь.

– Я посидела еще час, и спать ушла, – улыбнулась Лиза, – А Инна с папой и мамой до утра общалась. Представляешь, просыпаюсь я, выхожу в зал, а там – они спят на нашем диване.

– Простили?

– Им не за что было нас прощать. Просто как-то смирились, что ли… Успокоились. Это Инна их убедила.

Лиза нежно погладила Инну по щеке и поцеловала. Женя отвела взгляд. Ей неожиданно стало грустно.

– Так отношения наладились? – спросила она, прогоняя тоску.

– Да, – на этот раз ответила Инна, – Мы чудесно общаемся. Они действительно очень приятные люди.

– Но с твоими ни в какое сравнение не идут, – возразила Лиза, – Жень, ты себе даже не представляешь…