– Внимание, Рен, это вовсе не означает, что я не злюсь, ты даже не представляешь себе, как я на тебя зла. – Ее голос задрожал от едва сдерживаемого гнева. – Ты и твой сын незваными ворвались в нашу жизнь. Как я могу высвободить для вас место в ней?

– А я-то что могу? Ты издеваешься?! Можно подумать, о моей жизни можно только мечтать. Хватит считать меня идиоткой и гадиной!

Я уже себя не контролировала и почти кричала, для меня ее ярость была вполне естественной, но я тоже была в бешенстве. Мы ходили по кругу.

– Зачем ты явилась? Я так и не поняла, что тебе надо, в конце концов?

По лицу ее медленно текли слезы, однако голос вдруг стал более твердым.

– Николя плохо, очень плохо. Я в растерянности, не представляю, как быть, как заставить его образумиться. Я потеряла мужа, мои дети потеряли отца. Мы с ним все время ругаемся, поскольку я, в определенном смысле, защищаю тебя. Дети присутствуют при наших скандалах. Еще немного, и Николя с Пакомом дойдут до рукоприкладства, выясняя отношения.

Я отступила на шаг назад, ее слова меня потрясли.

– Рен, я хочу, чтобы мужчина, которого я люблю, снова был с нами!

Это был крик о помощи, и я могла бы его понять, если бы все это не касалось меня напрямую и, главное, не касалось Ноэ. На ее лице боль сменилась сарказмом.

– И самое потрясающее, что я ищу поддержки у тебя.

Нет, мне все это почудилось, она просит меня помочь Николя, помочь ей вернуть мужа, а их детям – доброго милого папочку. Я возмущенно фыркнула и подошла к ней и нервно поинтересовалась:

– А как насчет места Ноэ во всем этом? Моего сына ты в расчет не принимаешь? – ядовито прошипела я.

Настал ее черед отступить.

– Теперь для него больше не секрет, кто его отец. И этот отец оттолкнул его и продолжает от него отказываться! Когда на прошлой неделе Ноэ пропал, Николя и пальцем не шевельнул… Ты говоришь мне о себе, о своем муже, о своих детях, а я говорю тебе о моем сыне, который переживает все муки ада!

Она подняла руки в знак примирения.

– Нет, я приехала вовсе не для того, чтобы выступить в его защиту… но против него ополчились все, он загнан в угол, его затравили.

– Плевать мне на то, что Николя плохо! Возможно, ему стало бы лучше, если бы он сдвинулся с места. Что мешает ему пойти к Ноэ? Для него ведь не секрет, что тот живет у Пакома, или я ошибаюсь?

– Он ужасно удручен…

– Чем?

Ее лицо оттаяло, разгладилось, сейчас она попробует разжалобить меня.

– Может, это и нелепо, но поставь себя на минутку на его место… Тебе не надо объяснять, какой он, как он хочет во всем добиться успеха, быть идеальным отцом, отдавать всего себя детям… Он принял тот факт, что Ноэ – его сын, но его гложет вина за то, что он упустил столько всего со своим ребенком… Он признался, что отвратительно вел себя с тобой, ему стыдно… С другой стороны, он не из тех, кто умеет извиняться…

Я насмешливо кивнула, вспомнив, как он всегда любил настаивать на своей правоте.

– Плевать мне на его извинения, все, что я прошу, – это сделать шаг навстречу Ноэ…

– Он гадает, с какого боку подступиться, он растерян, неловок… Если для первого шага к старшему сыну он будет нуждаться в тебе, ты ему поможешь?

– Не ради него, но ради Ноэ… Главное для меня – мой сын.

Она просияла, для нее забрезжила надежда.

– Ты слишком рано радуешься, Элоиза. Ноэ больше не хочет со мной разговаривать, так что на данный момент я бессильна. Как по-твоему, почему он перебрался к Пакому?

– Я знаю… Обещаю тебе встряхнуть Николя. Мой муж не возвратится ко мне, а наши дети не получат отца, пока он не познакомится со своим старшим сыном, с тем, который твой.

К собственному глубокому изумлению, мне пришлось признать, что мы с ней по одну сторону баррикады. Ради наших детей мы готовы на все. Ради того, чтобы у ее детей установилось хоть какое-то подобие семейного равновесия и чтобы мой сын узнал своего отца.

– Ты сказала Николя, куда едешь?

– Да… Он сходит с ума, представляя себе нас вместе, я в этом уверена. Он возится с детьми, оставшись один на один с самим собой и своими родительскими обязанностями. Ничего, это ему на пользу.

Она грустно рассмеялась, представив себе, как он в эту минуту сражается со всеми свалившимися на него проблемами.

– А ваши дети, Элоиза? Ты говорила, они все слышат, но неужели действительно все? Им-то ты что скажешь? Это ведь и их касается, правда?

Она рухнула на стул, словно внезапно сраженная непреодолимой усталостью, глотнула еще вина и жестом попросила позволения взять сигарету. Я кивнула и заодно тоже закурила. Мне надоело считать, сколько сигарет я выкурила с ее прихода. Она молчала. Естественно, она хотела защитить своих детей, и я не могла злиться на нее за это.

– Ноэ известно, что у Николя есть семья?

– Да… узнав об этом, он был потрясен…

– Что у него есть брат и две сестры?

Эта фраза далась ей с трудом, и тут я ее тоже понимала, я хорошо помнила, каким взрывом эмоций отозвалось у меня осознание того, что у Ноэ есть еще одна семья, помимо нашей. Нам обеим было трудно осознать, что у наших детей есть братья и сестры, которым мы не матери. Я тоже истратила все силы, мне больше не хотелось неистовствовать и кричать – это страдание мы могли разделить. Поэтому, чем стоять и смотреть на нее с вызовом, рассудила я, лучше сесть, как она.

– Когда я их упомянула, он единственный раз за весь наш разговор улыбнулся.

– Это все сложно, но… они тоже имеют право познакомиться со старшим братом… Представления не имею, как все это организовать, но мы поговорим с ними о Ноэ, как только будем готовы… Когда это произойдет, пока неясно.

Она расслабилась, откинула голову назад, прикрыла глаза.

– Мы с тобой на одной волне? – спросила она.

– Думаю, да…

Мы все друг другу высказали, вместе оценили ситуацию.

– Я совсем без сил, – сообщила она.

– Я тоже.

И тут она начала смеяться, сначала тихонько, потом все сильнее и наконец согнулась пополам от смеха. Не сразу поняв, что со мной, я тоже засмеялась. Мы давились нервным хохотом, заливаясь слезами.

– Мне кажется, будто я нахожусь в параллельном измерении, – шмыгнув носом, произнесла она. – Зачем я здесь, с первой любовью моего мужа, которой он, сам того не зная, сделал ребенка?

– Есть от чего свихнуться, – согласилась я.

– Окончательно слететь с катушек, ага…

Мы понемногу успокаивались, потом окончательно замолчали. Глядя друг на друга, на наши растерянные, заплаканные лица, мы как будто смотрелись в зеркало.

– Как тебе удается, Рен, выдерживать отсутствие Ноэ?

– Именно что не удается, Элоиза, совсем не удается…

– Расскажи мне о нем.


Странным образом этот абсолютно безумный вечер принес мне некоторое утешение. Мне вдруг почему-то стало лучше. Ко мне возвратились давно утраченная энергия и некое подобие веры в будущее, которая покинула меня много недель назад. Ничего уже не будет как прежде, но нужна ли мне снова жизнь, полная вранья? Нет, нет и нет. Избавление от обмана – драгоценное ощущение, пусть с ним и связаны неизбежные страдания. Я не хотела больше мириться с последствиями своих ошибок, поэтому открыто признала их и не пожалею сил, чтобы их исправить. Быть может, в один прекрасный день мне удастся заново выстроить то, что я разрушила? Быть может, и перед Ноэ, и передо мной откроется новая жизнь? Только что распахнулись ворота в лучшее будущее… Приезд Элоизы, наш разговор, наша взаимная честность подарили мне надежду. Я буду сражаться, чтобы восстановить связь с сыном. Узнаем, что мне сообщит Паком в ближайшие дни, но в любом случае я решила сделать еще одну попытку поговорить с Ноэ. Я требовала, чтобы Николя зашевелился. А сама-то я как себя веду? Да так же, как он. Меня осенило: все это время я терпела, оставалась пассивной, ожидала маловероятного возвращения Ноэ домой, то есть тоже не действовала и никак себя не проявляла. Кто-то, как ни крути, должен заставить его здраво оценить свое положение и приехать в Руан к экзаменам, которые начнутся через несколько дней. Моя слабость, чувство вины и обреченности мешали мне бороться за сына. Я столько раз представляла себе, как он меня отвергнет – и была права, последние события это показали, – что пустила все на самотек, даже не напомнив ему, что я – его мать. Иными словами, я изначально смирилась с поражением.


Элоиза переночевала на диване. Утром мы молча выпили кофе, борясь с похмельем. Нам больше нечего было сказать друг другу, мы все выяснили и теперь, каждая со своей стороны, будем работать на то, чтобы разрядить обстановку. То, что произошло между нами накануне вечером, никогда больше не повторится. Мы никогда не будем подругами, никогда не станем членами одной семьи, но нам необходимо быть союзницами и уважать друг друга. Мы ведем разные войны, но при этом преследуем одну и ту же цель.

Мы стояли возле своих машин, и нам обеим было одинаково неловко. Как попрощаться? Как пожелать друг другу твердости? К моему огромному удивлению, она обняла меня.

– Береги себя, – машинально напутствовала я.

– Спасибо, ты тоже.


Через час-другой после начала рабочего дня ко мне подошел Поль. Я как раз что-то обсуждала с нашим дизайнером. Раньше это было для меня обычным делом в агентстве.

– Рен?

– Да!

Он молчал, и я обернулась. Он в изумлении уставился на меня.

– Ну что?

Он поманил меня за собой в кабинет. Как только дверь за нами закрылась, он принялся изучать меня.

– Что произошло вчера вечером? У тебя какие-то новости от Ноэ?

– Нет… С чего ты взял?

– Послушай, ты вернулась, ты наконец-то здесь, подразумевается, что не только твое тело, но и твои мысли здесь. Я уже забыл, что такое когда-то было. Ты снова стала собой! В туфлях на каблуках, с макияжем и почти с улыбкой.

Он был прав, утром, одеваясь, я отложила в сторону тоскливую одежку, которую носила последние дни. Чтобы вернуть сына, я обязана держать себя в руках.