Он принимал меня за сумасшедшую. Я представляла себе самую разную реакцию, но такую предугадать не могла. Он менялся у меня на глазах, выражение лица становилось агрессивным, высокомерным.

– Выслушай меня, пожалуйста, – умоляла я, пытаясь заставить его снова стать самим собой.

– Да что ты несешь! Зачем бы тебе тогда скрывать это от меня?! Я верил, что мы близкие люди, что мы все говорим друг другу… Выходит, я ошибался.

Его сарказм убивал наши воспоминания, превращал в пыль всю нашу историю.

– Вот только не надо! Я много дней пробовала связаться с тобой, а когда ты соизволил мне перезвонить, то сообщил об Элоизе, не скрывая, что с этой женщиной ты хочешь быть вместе всю жизнь. Именно поэтому ты так ничего и не узнал.

Его взгляд затуманился, зерно сомнения начало прорастать. Но он очень быстро овладел собой, распрямился, сердито посмотрел на меня:

– И что ты сказала этому бедному мальчику?

Я отшатнулась, услышав в его вопросе снисходительность.

– Ноэ не знает, кто его отец, – призналась я.

Он прищурился, изображая огорчение, а может, и отвращение.

– Ты чудовище! Как ты могла так поступить со своим сыном? Нормальная мать так себя не ведет. Да и вообще, ты, наверное, даже не помнишь, кто тебе сделал этого малыша!

Хуже пощечины. Он считал меня потаскухой и скверной матерью.

– Когда ты заявилась сюда, тебя осенило: вот как повезло! Из Николя получится отец что надо!

У меня потемнело в глазах от стыда и боли.

– Нет, – расплакалась я. – Как ты мог подумать такую гадость? Ты забыл, какой я была. В моей жизни никого не было, кроме тебя, клянусь.

Он горько рассмеялся:

– Ты хочешь, чтобы я в это поверил после того, как, приехав сюда, ты первым делом переспала с моим лучшим другом?!

Все обращалось против меня.

– Теперь, когда ты закончила свое представление, уходи.

Я была без сил, но мне необходимо было добиться другой реакции, не агрессивной.

– Я не закончила, – заявила я. – И я не уйду, пока ты не выслушаешь меня до конца.

Я обещала себе не упоминать его детей, его других детей, но у меня не осталось иного выхода, кроме как применить электрошок.

– Золотистым цветом твоих глаз, непослушной прядью, манерами… Адам так похож на него…

– Не смей произносить имя моих детей, – заорал он. – Я тебе запрещаю! Оставь их в стороне от всего этого! Запрещаю тебе их пачкать!

Я изо всех сил держалась, чтобы не рухнуть от его жестокости, уговаривая себя, что эти мерзкие слова продиктованы только страхом.

– Ноэ – твой сын, и ты этого не изменишь, – мягко произнесла я. – Вспомни последние месяцы перед твоим отъездом, которые мы провели вместе, как бы я смогла тебя обмануть? И ты это прекрасно знаешь, хоть и противишься из последних сил…

Он резко остановился, покачнулся и побелел, приоткрыв рот.

– Невозможно, – пробормотал он.

– Перестань сопротивляться, пожалуйста.

Он отчаянно подергал себя за волосы, отказываясь признавать очевидное, отрицая его снова и снова. – Ты представляешь себе, какое дерьмо накидала в мою жизнь? Это уничтожит Элоизу, разрушит семью… Как мне ухитриться забыть то, что я услышал от тебя?

– Ты не забудешь.

Он мучительно сглотнул слюну.

– Сегодня вечером я все расскажу Ноэ – о нас, о его зачатии, рождении, о том, кем ты теперь стал… Я хотела предупредить тебя.

Его лицо стало жестче.

– Мне жаль его, и жаль, что тебе пришлось самой растить сына. Но тебе нечего ему рассказывать, я не его отец, у меня нет семнадцатилетнего ребенка.

Я стояла перед глухой стеной. В ней появилось несколько трещин, но Николя был непоколебим.

– Уйди отсюда и больше никогда не возвращайся.

Я нервно рылась в сумке в поисках конверта, который приготовила для него – с доказательствами и несколькими снимками Ноэ. Найдя, я положила его на стол.

– Когда ты будешь готов, ты узнаешь себя на фото и убедишься, что я тебя не обманываю.

– Забери, мне это не нужно.

– Это твое.

Медленно-медленно я натянула плащ, завязала на шее платок, повесила на плечо сумку, собралась с духом и атаковала его в последний раз:

– Николя, я не изменилась… Мне просто пришлось быстрее созреть, чтобы одной воспитать Ноэ. Я тебя не осуждаю, никто, кроме меня, не виноват. Ты никогда меня не простишь, я всегда это знала.

Он упорно отводил глаза.

– И все-таки я искренне прошу прощения, мне должно было хватить мужества сообщить тебе о своей беременности, когда ты был в Индии, нельзя было идти на поводу у своих эмоций из-за того, что я тебя потеряла. Меня очень огорчают и беспокоят последствия для твоей семьи, для Элоизы и детей, они этого не заслужили. Никто этого не заслужил, и Ноэ в первую очередь. Прошу тебя лишь об одном: помни, что он ни в чем не виноват. Меня ты можешь ненавидеть, хотеть придушить. Мне наплевать. А его постарайся принять. Узнав Ноэ, ты не сможешь не полюбить его.

Он отвернулся. Я вышла из кабинета, бесшумно притворила дверь и в последний раз пересекла “Четыре стороны света”, сопровождаемая смущенными взглядами сотрудников. Они слышали весь наш скандал. Я двинулась по парковке, втайне надеясь, что он меня догонит, не позволит мне так уйти. Дождь лил без остановки, я прождала полчаса в машине. Как выяснилось, напрасно. Тогда я отправилась в путь, чтобы завершить свое покаяние.

Глава одиннадцатая

Загадка, как мне удалось добраться живой и невредимой до Руана. Поль был прав, предупреждая, что это опасно. Я мчалась словно в бреду, слезы заливали лицо, время от времени я вскрикивала и колотила кулаком по рулю. Я была готова к тому, что вызову стихийное бедствие, сообщив Николя, что у него есть четвертый ребенок, семнадцатилетний сын, но я даже представить себе не могла, как рьяно он будет сопротивляться. Это было совсем не похоже на него – ни на того, каким я его когда-то знала, ни, как мне казалось, на него теперешнего, которого я снова невольно впустила в свою жизнь. Я изо всех сил старалась стереть все из памяти, выбросить из головы нашу стычку и полностью сконцентрироваться на Ноэ. При ехав, я успокоила Поля, написав, что благополучно добралась до дому. Ни на одно из сообщений, которыми он принялся меня бомбардировать, я не ответила.


Ноэ сразу понял, что случилось что-то серьезное. По сравнению с вчерашним вечером перед ним словно предстала незнакомка. Он засыпал меня вопросами: “Что происходит? У тебя неприятности? Это Поль? Паком? Скажи мне, не скрывай!”

– Сначала поужинаем, потом поговорим.

Это было глупо и бесполезно. Просто сработал животный инстинкт защиты детеныша – я хотела накормить его, позаботиться о нем в последний раз. Почти ничего не могло лишить его аппетита – такой возраст. Поэтому, хоть он и смотрел все время на меня, а не в тарелку, чтобы прочитать на моем лице хоть какой-то намек, однако свою пасту исправно проглотил. Что до меня, то я лишь один раз накрутила на вилку макароны, с трудом прожевала их, да и то меня едва не вырвало.

– Подожди меня, пожалуйста, в гостиной. Возьму кое-что и приду.

– Когда я наконец-то услышу, что стряслось?!

Он был как на иголках, я подошла к нему и погладила по волосам.

– Ты меня пугаешь.

– Прости меня. Подожди пару минут.

Он подчинился и, волоча ноги, ежесекундно оборачиваясь и бросая на меня перепуганные взгляды, побрел в гостиную. Я вела себя бестолково, что не удивительно, поскольку никто еще не изобрел правильный способ сделать то, что мне предстояло. А ведь я готовилась, продумала каждое свое слово. Но теперь, когда подошло время, эти слова разбегались, прятались, я находила их или слишком пафосными, или недостаточно убедительными, или вообще бессмысленными и не несущими утешения. Из ящика ночного столика – места, которое было для Ноэ под запретом, – я извлекла конверт, приготовленный для него десять дней назад, когда мы были в гостях у родителей. Стоя на верхней ступеньке лестницы, я на мгновение застыла. Через несколько минут я умру. Скоро мое сердце перестанет биться.


Я вошла к Ноэ. Он сидел на диване, грыз ногти и испуганно уставился на меня.

– Ты заболела, мама?

Всхлип, прозвучавший в его голосе, перевернул мне душу. Я подбежала и схватила его за руки.

– Нет-нет, мой родной, не волнуйся. Со мной все в порядке.

Мои заверения не сработали, ему не стало легче.

– Честное слово, – настаивала я.

Я села на кофейный столик напротив него.

– Ноэ, я хочу, чтобы ты запомнил, что я люблю тебя больше всех на свете и что моя жизнь не имела бы смысла, не будь тебя рядом.

– Я тоже люблю тебя, мама, но твое взвинченное состояние меня пугает.

Я распечатала конверт и достала фотографию, на которой были мы с Николя, мне там двадцать лет, а он на два года старше. Мы на пляже в Нормандии, закат, мы подняли воротники пальто – разгар зимы. Мы сияем, счастливые, уверенные в будущем.

– Что это?

Я протянула ему снимок, он собрался его взять, но я придержала, боялась отпустить. Впервые между мной и моим сыном материализовался Николя. Ноэ узнал меня, на его лице появилась нежная улыбка – возможно, последняя, которую он мне адресует, – а потом его взгляд переместился, лицо застыло, он закусил губу.

– Кто это? – спросил он севшим голосом.

Он его, естественно, никогда не видел, но сразу обо всем догадался.

– Твой отец.

Фото словно гипнотизировало его, пальцы, держащие кусок глянцевой бумаги, дрожали.

– Я на него действительно похож.

– И даже очень.

– Зачем ты мне его показываешь, мама? Ты прекрасно знаешь, что я не хочу о нем слышать…

В его голосе звучала боль.

– Ноэ, посмотри на меня, пожалуйста…

Он послушался и вдруг показался мне немыслимо хрупким.

– Я допустила много ошибок, но самая серьезная из них в том, что я никогда не рассказывала тебе правду о Николя. Я оберегала тебя, и в особенности себя.