Сергей Щипанов - Мы искали друг друга

Новый год ждали, на него надеялись, верили: будет лучше. Наивные люди.

За неделю до Нового года произошло событие, нарушившее размеренное существование двух женщин, Ярошевской-старшей и ее молодой невестки. Из Саратова, нежданно-негаданно, приехала младшая сестра Брониславы Вячеславовны, Софья.

Тетя Соня оказалась чрезвычайно деятельной особой. Не отдохнув даже с дороги, она принялась осматривать квартиру, заглядывать во все щели. Потом заявила, что останется здесь, дабы ухаживать за сестрой, давая Александре понять: отныне и навсегда хозяйкой квартиры (вместе с имуществом) становиться она, Софья Вячеславовна. При этом прозрачно намекнула, дескать, присутствие в доме посторонних (имелась в виду, разумеется, Саша) более не желательно.

Возражать Саша не стала. Тем паче, свекровь безропотно подчинилась новоявленной опекунше. Война с бездетной незамужней теткой, вознамерившейся завладеть жилищем сестры и ее скарбом, заранее была обречена на поражение. У Саши и мысли не возникло пытаться оспаривать притязания захватчицы. Собралась, и на следующий день переехала к родителям.

Год закончился, начался новый, явившийся прелюдией к тому, что потом назовут «лихими девяностыми», или просто лихолетьем.

Геологическая карьера Максима Шведова закончилась так же неожиданно, как и началась.

Математический бум, подобно любому ажиотажу, оказался весьма скоротечным явлением. Всеобщее забалдение и поклонение математике свелось к знакомой формуле: много шуму их ничего. А к результатам поголовной математизации оказалась применима другая известная поговорка: гора родила мышь.

После прилива всегда случается отлив. Начальство стало косо поглядывать на математиков: дескать, слишком вольготно им живется, и даром едят хлеб, да еще с маслом. Особенно те, что кормятся от щедрот геологических служб.

В геологоуправлении поменялось начальство. «Новая метла», как оказалось, «нахлебников» не жаловала. Для геолого-математической партии наступили черные времена. Цая не стало, и заступиться за партию перед высоким начальством было некому. И, как следствие, «геолого-математиков» поприжали — урезали ассигнования; им, чтобы выжить, пришлось пойти на сокращение штатов.

Шведов с Трофимовым из перспективных сотрудников в одночасье сделались «персонами нон грата». Приятелям дали месяц (начиная с 1 января) на подыскание новой работы.

Такой вот подарок к Новому году получили Макс и Леха.

— Позвольте вам выйти вон, сударь! — спародировал начальство Леха, комментируя полученную отставку.

— Позвольте вам не позволить, — кисло отшутился Макс.

Юмор — лекарство от неприятностей, своеобразное обезболивающее, которое не лечит болезнь, а лишь снимает симптомы. На самом деле, получить коленом под зад в самом начале карьеры — такого и врагу не пожелаешь. Тут не до смеха. А с другой стороны… Что теперь — рвать на себе волосы? Посыпать пеплом голову?

— Пойдем ко мне, — предложил Леха. — Вина выпьем, споем.

— Давай, — согласился Макс, — взглянем на этот поганый мир сквозь вино.

До конца рабочего дня было еще два часа, но на них, рассудили отставленники, этот регламент больше не распространяется. Приятели вышли под серое декабрьское небо и смешались с озабоченным предпраздничными хлопотами людом.

Найти что-нибудь особенное к новогоднему столу сделалось практически невыполнимой задачей. Пустые полки магазинов уже не просто угнетали — пугали. Что-то будет дальше.

«Если бы мы знали, что исчезнет завтра, то оно исчезло бы уже сегодня», — невесело шутили люди, уставшие от полной безнадеги.

Приятели и не подумали соваться в магазин. Зачем? Там, если даже что-то и «выкинут» к празднику, толпа соберется такая, что… В общем, ну его к лешему. А за спиртным и того пуще — картина «Штурм Зимнего». В газетах писали: где-то старичка насмерть задавили в толпе, штурмующей «спецуху». Народ, как умел, решал для себя проблему с выпивкой. В аптеках исчезли лекарственные настойки. В парфюмерных магазинах, говорили, появились объявления: «Одеколон отпускается с 11–00». Те же, кто неприемлил лекарств и парфюмерии, припомнили базовые крестьянские принципы: не выбрасывать того, что может пригодиться, и не покупать того, что можно сделать самому. Народные рецепты вспомнили, и придумали новые, вроде браги «Хайль, Гитлер» (она же «Привет Горбачеву»), приготовляемой в стеклянных банках с надетыми на них резиновыми перчатками.

Дома у Лехи Трофимова, стараниями его жены Валентины, никогда не пустовал «винный погребок», где хранились напитки марки «сделай сам». Валентина не даром работала в химической лаборатории: профессиональные навыки очень пригодились ей при выработке чистейшего, как слеза младенца, ароматного самогона двойной перегонки.

Семья Трофимовых занимала квартирку в доме барачного типа. Не бог весь что, — две комнатушки, «удобства» во дворе, — а все-таки свой угол. Леха немало гордился наличием собственного жилья. Все его приятели с родителями жили, а он — отдельно.

Мужа с гостем Валентина встретила радушно, и даже не очень расстроилась, узнав о Лехином сокращении. Во всяком случае, виду не подала.

— Ничего. Еще лучше найдешь.

Леха старался выглядеть бодрячком, улыбался, шутил, подхватил на руки подбежавшую Оленьку, стал подбрасывать ее к потолку. Девочка повизгивала, хохотала до слез. Макс, в который раз, позавидовал Лехе. Впрочем, то была белая зависть.

Валентина, тем временем, собрала на стол: достала из чулана банки с домашними солениями, из серванта — графинчик настоянной на ореховых перегородках самогонки. Позвала:

— Садитесь, мужики.

Сама Валентина долго засиживаться не стала, выпила за компанию рюмочку, и ушла к себе в комнату, оставив приятелей на кухне, служащей, согласно советской традиции, местом дружеских посиделок.

Беседа вертелась вокруг непростого положения в котором оказались экс-геологи. Куда теперь?

— Швед, не парься ты так, — сказал Леха, хмелея. — Безработицы у нас пока что нет. Только все это фигня… Я вот что тебе скажу: надо мотать отсюда.

— В смысле?

— В прямом. Уезжать надо. Совсем.

Макс удивился: с чего бы это Леха задумал умотать? Трофимов всегда уверял, что здесь ему нравиться жить: климат, мол, теплый, горы, опять же, ну и вообще.

— Нет у нас тут будущего, — продолжил Леха.

— Чего так? Всегда было.

Макс хихикнул. Леха оставался серьезен.

— Швед, ты чё, не видишь, к чему все идет? Армяне с азербайджанцами передрались, узбеки турок этих, как их там… месхетинцев режут. Прибалты отделяться собрались, грузины туда же…

— Но таджики-то, вроде молчат пока.

— Вот именно, пока. — Леха криво ухмыльнулся. — Мне Алишер, шофер из нашего гаража, рассказал: в их доме объявился деятель один, из «Растохеза», что ли… Или из другой, какой, «обхезанной» партии, типа фундаменталистов, ну, ты понял, да? Так вот, этот му. к говорит Алишеру: «Почему ваша жена-таджичка не носит изоры*? Это неприлично». Ну, Алишер послал его, конечно, ответил: «Моя жена что хочет, то и одевает, тебе какое дело». «Они, говорит, — эти долбо…, еще указывать будут, что моей жене носить! Тем более — она наполовину осетинка». Ты понял, Швед? А если такая публика до власти дорвется? — ----------------*) Прим. Изор — национальные женские штаны (авт.)

Макс отмахнулся.

— Нам-то что. Или ты думаешь, они всех женщин заставят штаны носить?

— Да, не в этом дело… Ты не врубаешься, Швед, тут тенденция, вот что важно. В газетах уже пишут, типа, нет ничего плохого, если женщина станет прикрывать лицо. Хотят, чтобы опять паранджу носили… Но и это не главное. Сейчас дележ власти начнется: коммунисты долго не продержатся.

— И что?

— А то. Драчка будет. Оч-чень большая драчка.

Леха наполнил рюмки.

— Да, хрен с ним… Давай, Швед. Как там Цой поет: все не так уж плохо, когда есть что выпить.

— Он про пачку сигарет пел, — уточнил Макс.

— Какая, нафиг, разница.

Выпили.

— Лех, — сказал Макс, хрумкая огурцом, — ты же… хрум, хрум, всегда говорил: отсюда — никуда… хрум, хрум. Горы, мол… то, сё.

— Ну, говорил… У меня семья, Швед. Мне о них надо думать. — Леха кивнул на дверь в комнату. — А горы… они не только здесь.

Макс спорить не стал. Про себя же подумал: «Куда ехать? Зачем?»

Раньше он сам мечтал умотать отсюда. В Австралию.

Теперь, почему-то, ему не хотелось никуда уезжать.

Советские граждане для подыскания работы почти всегда пользовались одним и тем же, проверенным способом: через знакомых. Или родственников. Или знакомых родственников. Или родственников знакомых. В общем, «возможны варианты».

Макс не стал изобретать велосипед или искать обходных путей, а пошел проторенной дорогой. Результат, однако же, пока был неутешительный — работы по специальности никто не предлагал. Чего, в общем-то, следовало ожидать: наступили смутные времена.

Лихорадило. Никто больше ни в чем не был уверен. Сегодня ты успешный партийный функционер, занимаешь не слишком обременительную и неплохо оплачиваемую должность освобожденного секретаря парткома на предприятии, а завтра… Завтра выйдет «Указ», по которому ты обернешься никому не нужным, и ни к чему не пригодным просиживателем штанов. Каким и был до начала партийной карьеры.

Вчера ты, аспирант кафедры Научного коммунизма в университете, накарябал диссертацию на тему «Роль комсомола в период Перестройки», и уже готовился к предзащите, а сегодня… Сегодня тебе объяснили, что твой опус годиться лишь на то, чтобы висеть в дачном сортире в качестве туалетной бумаги.