Уварову колотил озноб, больше, наверное, от стресса, нежели от холода. Состояние Макса было не многим лучше. Им обоим срочно требовалось переодеться в сухое. Не лишней была бы и «наркомовская» доза спирта.

Есть силы, нет ли, а до лагеря следовало добраться не мешкая. Побрели: «три калеки, в два ряда». Геологиню Брагин вел под руку, она так и не вышла из полуобморочного состояния. Макс ковылял самостоятельно.

Первое, что услышали от Уваровой ее спасители, когда пришли, наконец, в лагерь, было жалобное:

— Я молоток утопила.

Для геолога молоток — не просто железяка на палке. Как у ковбоя верный друг «кольт», шпага у матадора, ледоруб у альпиниста, так и у геолога его личный молоток. И все-таки. Горевать о потерянной вещи, едва не лишившись жизни, это, знаете ли…

6

Короткое памирское лето закончилось так же внезапно, как и началось. Встали утром, а кругом белым-бело. То не снег был — иней. А на реке, вдоль берега — ледышки.

Геологи решили не задерживаться здесь более. Напряглись, и в три дня доделали работу, с тем, чтобы скорее попасть туда, где тепло, где на ночь не нужно класть в спальный мешок, в качестве грелки, фляжку с кипятком, где добрые люди в босоножках и рубашках с коротким рукавом ходят.

Город встретил полевиков зноем, пустыми прилавками магазинов, взбесившимися ценами на базарах, длинными очередями за пивом, всеобщей нервозностью и плохо скрываемым озлоблением.

Горожан уже не шокировали, как раньше, сообщения о вспышках насилия в Нагорном Карабахе, Фергане, Исфаре. Привыкли. Гадали только: минует ли их чаша сия, или… Наиболее дальновидные уезжали. Кто куда.

Корпеть над бумагами, задыхаясь в душной конторе — не самое приятное времяпровождение. Поскольку никакого аврала не предвиделось, всем, у кого подошел срок, Цай дал отпуск. Сам же решил совершить короткий вояж в Фанские горы. Налегке. И в компании двух молодых спецов.

— Собирайтесь, завтра летим, — сказал начальник, заходя в комнату, где маялись от жары и безделья Леха с Максом. — Удачно вертолет подвернулся.

— Ура! — обрадовались приятели.

Куда на машине день трястись, да пыль глотать — туда вертолет в полчаса доставит чистыми и свежими, в немятых рубашках.

— А куда летим? — поинтересовался Трофимов.

— К Коле Ярошевскому в гости. У него лагерь в верховьях Шинга.

Лететь — одно удовольствие. Только поднялись, и вот они, горы, рядом, протяни руку — достанешь. Внизу, вдоль реки, змеилась трасса, по которой ползли (так виделось сверху) букашки-машины. На подлете к Гиссарскому хребту вертолет стал забирать влево. Скалы придвинулись вплотную. Прямо по курсу возвышался массив, увенчанный островерхими вершинами. Было ощущение, что попали в каменную ловушку, и вертолет теперь станет метаться в поисках прохода, подобно мухе, тыкающейся в оконное стекло. Но летуны знали свое дело. Машина заложила крутой вираж, пронеслась над горным цирком, нырнула в ложбину между двумя пиками. Внизу промелькнуло белое пятно глетчера, дальше шла крупная осыпь, за ней — уходящее вниз ущелье. Гиссарский хребет остался позади.

Макс буквально прилип к иллюминатору: открывающиеся виды завораживали его. Сидящий радом Трофимов что-то говорил, показывал рукой, но за шумом мотора ничего не было слышно. А впереди заискрилась, бликуя на солнце, водная поверхность. Вертолет приближался к крупному, вытянутому по ущелью озеру.

Макса тронул за рукав Цай. Прокричал в ухо:

— Азорчашма.

Это было седьмое, самое верхнее озеро из «голубого ожерелья Шинга» — Маргузорских озер.

— Лагерь, — опять прокричал Цай, указывая пальцем.

Макс увидел на берегу водоема ряд белых квадратиков — палатки. Людей он разглядеть не успел. Вертолет, стремительно теряя высоту, пролетел над озером, оставив позади каменный завал — естественную плотину, перегородившую реку. (Все здешние озера — завального происхождения). Ниже завала лежало еще одно большое озеро. Вертолет развернулся над ним, стал заходить на посадку. Машина теперь летела совсем низко. Видно было, как ветер от винта гонит по воде волны. Вертолет завис над землей и, подняв облако пыли и мелкого сора, тяжело опустился. К нему уже спешили полевики.

Пока здешние хозяева разгружали вертолет, Цай и его спутники направились к лагерю. На встречу им вышел представительный мужик в солнцезащитных очках. Шумно поприветствовал Цая:

— Витя, здорово!

— Коля, сколько лет!

Макс догадался, что это и есть начальник партии Ярошевский. Молодым спецам начальник только кивнул. Они с Цаем приотстали, оживленно беседуя, а Макс с Лехой двинулись к навесу — лагерной столовой (и гостиной, по совместительству). Там за столом что-то писала женщина в клетчатой мужского покроя рубашке и шортах, бывших когда-то джинсами. Заслышав шаги, женщина оторвалась от бумаг, подняла голову.

— Здрас…

Саша, это была она, встретилась глазами с Максом, и замерла в растерянности.

Макс примерно так и представлял себе их встречу. В том, что она рано или поздно произойдет, Макс не сомневался. После их размолвки он видел Сашу только мельком, на бегу, как говориться, а вот так, лицом к лицу, тет-а-тет (Леха не в счет), впервые.

Изумление, отразившееся на Сашином лице, не поддается описанию.

— Максим? Как ты… Откуда?

— Здравствуй, Сэнди. Очень рад видеть тебя. Откуда? Да все от туда, из города. Я теперь еще и геолог. Наполовину.

Макс в двух словах объяснил, как они с Лехой умудрились примкнуть к славному племени геологов-полевиков. Саша продолжала удивляться.

Она изменилась. Вместо хрупкой субтильной девчонки — женщина. Молодая красивая женщина. Прелестный бутон раскрылся замечательным цветком. И лишь глаза ее выдавали спрятанный глубоко, в тайниках души, внутренний разлад.

У Саши были грустные глаза.

И она не выглядела счастливой. Хотя старалась.

Но это Макс заметил позже.

Хозяева показали, где поставить палатку. Взяли гостей на довольствие. Договорились о совместных маршрутах. Цай планировал пробыть здесь неделю, потом спуститься к автодороге, на пятое озеро — там их будет ждать «уазик».

Вечером небольшой компанией отметили приезд. По геологическому обычаю угощали прибывшие из города. Цай выставил привезенную водку, а Ярошевский позвал Александру.

— Сашунь, принеси нам баночку с грибами. Сами засолили, — объяснил он. — На грибное место попали.

Макса словно током шибануло — Саша жена Николая! Он вспомнил, как судачили дамочки из их партии, мол, Ярошевского (тогда Макс не знал, кто он такой) окрутила молодая специалистка. Так, вон оно что…

Представляя себе встречу с Сашей, Макс заранее решил, что останется невозмутим. «И ничто души не потревожит…». Ошибся (не Есенин, конечно, а Макс). Еще как потревожило. Старался не попадаться Саше на глаза, но в условиях лагеря это было не реально. Иногда они встречались взглядами, и тогда, как бы не тщился Макс казаться равнодушным, глаза его выдавали. А Саша… Вот она-то выглядела абсолютно спокойной, а если и испытывала какие-то чувства, то никак их не проявляла.

Неделя тянулась и тянулась, причем не только для Макса. Ближе к концу сезона время всегда ползет медленно, как страдающая запором змея.

Хозяева дали лошадей — свезти груз к автодороге. Помогли завьючить: молодые спецы в этом деле были полными профанами.

Пока Цай что-то обговаривал с Ярошевским, к Максу, державшему под уздцы лошадь, подошла Саша. Потрепала кобылку по гриве, дала ей хлеба. Сказала тихо:

— Макс, ты извини меня, за то, что я тогда… Все так нелепо получилось… Не держи зла, хорошо?

Макс кивнул. Он чувствовал: Саша хочет сказать еще что-то, но не решается. Она только улыбнулась своей обычной печальной улыбкой.

— Прощай.

Повернулась, чтобы он не заметил в ее глазах слез. Отошла в сторону.

Лошади мотала головами, нетерпеливо били передними копытами землю — стоять на месте завьюченными им явно не нравилось.

— Ну, пока, мужики, — попрощался с гостями Ярошевский.

Маленький караван тронулся в путь.

* * *

Два месяца спустя нежданно негаданно явилось несчастье. Виктор Сергеевич Цай умер. У себя дома. Обширный инфаркт.

Накануне они с женой принимали гостей. Цай со всеми сидел за столом. Не пил — чувствовал себя неважно. Ночью ему стало плохо. Вызвали скорую.

Врачи приехали быстро.

И, все-таки, опоздали.

Глава 9. Гибельные выси

1

Нынче радист — вымирающая профессия. По крайней мере, в геологии. В прежние времена настоящий, умеющий выстукивать морзянку специалист был желанной персоной в геологических партиях и находился на особом положении. Он — голос и уши партии. Вести с «большой земли», — хорошие ли, плохие, — все через него. Те, кому случалось ждать важного известия, каждый раз, перед сеансом связи, смотрели на радиста так, словно от того завысило, оправдаются ли их надежды. И если, скажем, где-то далеко, супруга рожала мужу-геологу первенца, то первым об этом радостном событии узнавал радист, а уже потом счастливый отец.

Все изменилось с переходом на голосовую связь. Портативную «Ангару» привести в рабочее положение не многим сложнее, чем включить телевизор. Знай себе, жми на тангенту «прием/передача», вещай: «„Вал“, я „Вал сорок семь“. Для вас ничего нет. До связи». Проще простого: обезьяну посади — справится.

Радист Михалыч, по прозвищу «колымчанин» был осколком легендарного прошлого. В свое время он бортрадистом летал, сначала на «Ли-2», потом на «Ил-14». Всю необъятную восточную часть России от Омска до Магадана и от Хабаровска до Певека облетел, но укорениться на Севере не смог, да и не захотел. Вылетал пенсию к сорока годам, и подался на Юг. Решил на родине осесть, в Краснодаре, где имелась многочисленная родня. А по пути завернул колымчанин в Душанбе, в гости к армейскому другу.