Сергей Щипанов - Мы искали друг друга

— Куда укусил? — спросил он Лену.

— В локоть, — ответила студентка, тоже насмерть перепуганная.

Николай осторожно взял Оксану за руку, приподнял.

— Ой, больно! — прохрипела несчастная.

Николай нагнулся, вгляделся — на локте едва заметная точка и небольшая припухлость. Повернулся к Лене.

— Где он? Вы его видели, этого скорпиона?

Лена замотала головой.

— Нет.

— Как это получилось? — обратился начальник к укушенной.

— Не знаю, — с трудом произнесла Оксана. — Я спала… Чувствую — боль. Думала иголка воткнулась… Ой, мне плохо.

Девушка наклонилась, ее вырвало.

Николай засопел, озабочено, стал светить фонариком на пол и стенки палатки.

— Осторожно. Ничего здесь не трогайте, — сказал он Саше и Лене. Сунул фонарик в руку жене, вышел. Пошел будить Алишера.

Шофер, поднятый среди ночи, был взъерошен и напуган не меньше Саши и обеих студенток.

Оксану усадили в кабину, туда же сел начальник.

— Давай, Али-баба, гони.

Жене Николай сказал:

— В райцентр ее отвезем. Ты забери пока студентку в нашу палатку.

— Коля, ты думаешь, это был не скорпион? — спросила Саша, до сих пор не справившаяся с волнением

— Не знаю, — жестко ответил Николай. — Только без паники, пожалуйста.

Грузовик рванул с места.

В ту ночь Саша со студенткой уже не ложились. В палатке им было страшно, мерещились всюду ядовитые гады, подкрадывающиеся в темноте; просидели до утра на открытом месте, негромко разговаривали, успокаивали друг дружку, как могли.

Николай с шофером вернулись ближе к обеду. Весь лагерь ждал их с тревогой.

— Оксану в больницу положили, — сказал начальник. — Я так и думал: каракурт ее укусил. Ей укол сделали — у них там сыворотка антикаракуртная… Вроде бы, лучше ей. Успели вовремя.

Палатку студенток тщательно осмотрели и обнаружили в углу черного паука с большим круглым брюшком.

— Он, гад! — определил паука начальник.

Сам Николай раньше с каракуртами дела не имел, но видел, не раз, на картинках. Чтобы убедиться, паука он аккуратно придавил и поместил в стеклянную банку с крышкой.

— Отвезем, покажем спецам: там, при поликлинике противокаракуртный центр.

Начальник велел проверить досконально палатки, осмотреть вещи, постели.

Всё перетряхнули. Перебили всех, попавшихся на глаза пауков, даже абсолютно безобидных сенокосцев, а заодно и насекомых, не успевших вовремя унести ноги.

Окончательно справиться с поселившимся в них страхом, геологи смогли, только покинув проклятое место.

Саша еще долго засыпала с трудом, вздрагивала от малейшего шороха. Обижалась на мужа, похрапывающего себе, оставив, как ей думалось, жену наедине с ночными страхами. Она нервной стала, дерганой.

Не только несчастье, случившееся с Оксаной, было тому виной — Саша уже несколько недель пребывала в «интересном» положении, проще говоря, забеременела.

Название «Памир», или, как теперь говорят, бренд, очень популярно в республике. В Душанбе делают холодильники «Памир», местная футбольная команда «Памир» прорвалась в высшую лигу. Есть ресторан «Памир», гостиница и кинотеатр, еще есть сигареты «Памир», а также вино — любимый напиток местных алкашей (и дешево и сердито).

— Никуда он от вас не денется, Памир этот. В будущем сезоне поедем все, — пообещал приятелям Цай.

Не соврал. Второй полевой сезон Шведов с Трофимовым провели на Крыше мира.

Дорога на Памир была втрое длиннее, чем в Карамазар, и выматывала, соответственно, втрое. Сразу за Калайхумбским перевалом начиналась погранзона, то и дело останавливались на постах — проверка документов.

Трасса вилась вдоль Пянджа. На противоположной стороне — афганский берег. Мрачный, какой-то, сразу видно — чужой. Того и гляди из-за скалы выглянет рожа моджахеда и ствол снайперской винтовки. Говорят, такое здесь случалось.

Заграничный берег представлял собой почти сплошную скальную стену — подножье Гиндукуша. С нашей стороны берег более пологий, и симпатичнее: абрикосовые сады, зелень посевов, даже цветочные плантации (цветы шли как фармакологическое сырье).

Хорог, памирская «столица», оказался на удивление приятным городком, с тихими тенистыми улицами, укрытыми от горного солнца пирамидальными тополями и платанами; без обычного азиатского шума-гама, рева репродукторов, суеты и толкотни.

К «уазику», остановившемуся возле универмага, сразу же подошли двое местных мужиков, стали спрашивать водку. Объяснили: здешнее начальство (козлы!) объявило ГБАО (официальное наименование памирского региона) «зоной трезвости», и спиртное теперь можно купить только у шоферов и разного приезжего люда.

— Не, мужики. Откуда!? — отмахнулся от мучеников сухого закона Цай.

Ящик вина имелся у геологов: знали, что едут в «сухую зону». Но не для того везли, чтобы всем подряд раздавать. Что тогда самим останется?

Еще через день добрались до райцентра Мургаба, лежащего посередине Памирского тракта.

Поселок этот вызывал удивление самим фактом существования. Высота — свыше трех с половиной тысяч метров над уровнем моря. Солончаки. Кругом — высокогорная пустыня. Жить в таких условиях просто немыслимо. И, тем не менее, тут жили, играли свадьбы, рожали детей. Здесь имелись: аэродром, кинотеатр и районное начальство. По поселку бродили тощие коровы, подбирающие, за неимением травы, все, мало-мальски смахивающее на органику, не гнушаясь даже бумажными мешками из-под цемента. Озелененной была лишь главная улица поселка. Там росли, специально посаженные в линию кусты терескена, укрытые сеткой-рабицей (от коров).

Военные, кому выпала незавидная доля служить в Мургабском погранотряде, сочинили поговорку: «Есть на свете три матери: Москва-матушка, Одесса-мама, и Мургаб, мать его!».

В Мургабе находилась перевалочная база Памирской экспедиции.

Все дороги на Памире ведут в Мургаб. Или пролегают через него.

Цай был здесь у себя дома. На Памире он начинал молодым специалистом, сделал карьеру — дорос до начальника, прошел, что называется, жизненную школу. Цай застал геологов-старожилов, из тех, что «стирали» на карте Памира белые пятна. В их времена дорог тут еще не было, грузы доставляли караванами. На караваны то и дело нападали басмаческие шайки. Геологи тоже могли в любой момент подвергнуться нападению. От умения обращаться с оружием часто зависела жизнь. А в глазах мирного населения геолог был царь и бог: он имел право самостоятельно нанимать рабочих и рассчитываться с ними живыми деньгами или продуктами. Большой удачей считалось попасть на работу в геологическую партию. Удивительные вещи рассказывали геологи-ветераны. Хоть вестерны снимай по их рассказам.

Еще с одним «осколком прошлого» довелось встретиться на Памире Цаю, с ловцом снежных барсов Чинибаем. О нем в журнале «Вокруг света» писали: мол, пойманных Чинибаем барсов, можно встретить в зоопарках и Старого и Нового света. Глядя на этого потешного кругленького коротышку старичка, невозможно было поверить, что в молодые годы он возглавлял банду, наводящую страх на весь Восточный Памир, совершавшую конные набеги даже на Китай. Из очередного флибустьерского рейда Чинибай привез ценный приз — жену, с которой прожил полвека. Неугомонный старик, не разведясь с первой, взял вторую, молодую, заделался в семьдесят пять лет двоеженцем.

Колоритные личности. Необычные судьбы. Удивительная страна — Памир.

Лагерь поставили в удобном месте, на берегу речки. Когда определили по карте высоту, ахнули — четыре тысячи двести метров над морем.

— Ерунда, акклиматизируемся, — небрежно бросил Цай, уже чувствуя первые признаки горной болезни.

К ночи «горняшка» свалила всех. Расползлись по палаткам, забрались, кто в чем был, в спальные мешки. Тяжелая предстояла ночка.

Макс всерьез сомневался, что доживет до утра, так ему было худо. Как с самого-самого дикого похмелья, когда хочется умереть. Кроме того, его колотил сильнейший озноб — зубами клацал на весь лагерь.

Рядом беспокойно ворочался Трофимов. В дальнем углу стонал во сне Витя Брагин. Кошмарная ночь никак не хотела кончаться.

Утром лагерь напоминал больничный двор. Несчастные жертвы Тутека едва держались на ногах, ходили нетвердой походкой, с изжелта-серыми лицами. Но отлеживаться начальник им не дал: надо было кухонную палатку-десятиместку ставить, все разложить по местам, довести до ума. «Война войной, а обед по расписанию».

Вечером как-то повеселее стало. Начали живее двигаться, аппетит прорезался. Расположились за столом всем дружным коллективом: три женщины, семь мужиков, винца налили. Потом были танцы под магнитофон, Леха на гитаре бацал, хором пели «Эх, дороги» и «Листья желтые». Традицию отмечать начало сезона не нарушили. «Горняшка» отступила.

На Восточном Памире еще не закончилась весна. Имелось подозрение, что она, минуя лето, плавно перейдет в осень. Пока же среди камней пробивалась свежая трава, на склонах лезла кислячка — дикий ревень (из него получался неплохой компот). Эдельвейсы расцветали.

Макс, подобно всем новичкам в горах, хотел увидеть своими глазами легендарный цветок. Всё высматривал, не попадется ли, среди скудной местной флоры, что-нибудь необычное.

— Алик, а здесь вообще-то эдельвейсы есть? — спросил он у Бочкина, уже отчаявшись увидеть этот символ недоступности.

Они перекуривали, сидя на рюкзаках у родничка. Алик усмехнулся:

— Решил любимой девушке подарить? Романтик… Да вот же они, у тебя под носом.

— Где? — удивился Макс. — Эти что ли?

— А ты думал. Он самый и есть, эдельвейс. Это его именем немецкая дивизия называлась. У Высоцкого, помнишь, «он тоже здесь, среди стрелков из „Эдельвейс“…».