И все же, тревога ее не исчезла окончательно, а лишь спряталась на время. Поэтому, когда на следующий день нежданно-негаданно прикатил Борис, Саша не столько удивилась, сколько обрадовалась: теперь есть кому заступиться за их «девичник».

Боря приехал на такси. Сапожник без сапог, он каждый день имел дело с машинами чужими, о своей же пока лишь мечтал. Куракин-старший владел «москвичом», но отцовской машиной Борис пользовался редко. Непристижно. Была б машина, а то — утюг на колесах. Такую таратайку Боря и сейчас мог бы взять без особых проблем. А вот «стоящая тачка» и стоила соответственно. Боре такая, как он выражался, была не по зубам. Пока.

— Здорово, дачницы! — шумно поприветствовал девушек Боря, поднимаясь на террасу, где подруги расположились пообедать на свежем воздухе.

— Борька, какими судьбами!? — воскликнула Куракина. — ты же говорил, работы полно.

— Как любит говорить наш начальник, если пьянка мешает работе — бросай нахрен эту работу!

— Так ты все бросил и приехал сюда пьянствовать?

— Ага! — весело ответил Борис и достал из объемистой сумки, которую притащил с собой, бутылку «Камю».

— Боря, ты прелесть! — обрадовалась Зулька. — А то они уже замучили меня своей «душанбинкой».

Вслед за коньяком Борис извлек из сумки бутылку марочного вина, баночку черной икры, еще какие-то банки, затем пакет с фруктами (огромные, похожие на мячики персики, черный виноград «тайфи» с хорошую сливу величиной ягодами), и под конец необъятных размеров дыню. Девчонки только ахали, удивляясь.

— Откуда?

— Завсклада один одарил от щедрот, — пояснил Борис. — Премировал, так сказать, за ударный труд. Крутой ворюга — на «форде» ездит. Пришлось повозиться с его тачкой, теперь как часы работает. А я решил отгул взять: чай не лошадь, без выходных пахать. Захотелось отдохнуть в приятной компании. Если не прогоните, конечно…

Изобилие, нежданно-негаданно свалившееся, вместе с Борей, позволило устроить настоящий праздник. Накрыли шикарный стол. И не беда, что сервировка не отвечала канонам: тарелки на Куракинской даче были разнокалиберными, а пить коньяк, так и вовсе, пришлось из стаканов. Праздника это не испортило.

Обед плавно перетек в ужин с перерывами на танцы под магнитофон. Жаль только, кавалер был один на всех. Зулька, поначалу, разумеется, кокетничала с Борей, крутила перед ним бюстом и другими выдающимися частями тела. Пока не убедилась окончательно, что праздник сей, не в ее честь устроен. А убедившись, не стала расстраиваться, махнула рукой: раз Боря положил глаз на Сашу, то так тому и быть, не станет она мешать подруге, отбивать у нее ухажера. Ленка тоже не имела ничего против желания брата приударить за подругой, независимо от серьезности (или несерьезности) Борькиных намерений. Сама же Александра не стала дичиться и корчить из себя недотрогу, полагая, что сумеет удержать ситуацию под контролем, не позволит их с Борисом отношениям зайти слишком далеко. И, как нередко случается, переоценила свои силы.

«Это же не всерьез. Просто легкая любовная игра», — думала Саша, когда во время танца Боря нашептывал ей на ухо двусмысленные, полные намеков, комплименты. Незаметно для себя она заигралась, переступила незримую границу, попала на пресловутую «точку невозврата». Лишь оказавшись с Борисом наедине в спальне (Лнка с Зулей продолжали в гостиной застолье), Саша поняла, что чересчур далеко они зашли с этой игрой. Но, осознав рассудком, она не нашла в себе сил противиться неизбежному. Неопытная девушка покорно легла в постель, уступив напору мужчины, который страстно хотел ее. В голове у Саши отчаянно билась, подобно птице, попавшей в силки, мысль: «Боже, что я делаю!».

Потом она плакала, уткнувшись в подушку, мысленно проклинала себя, своего соблазнителя и Ленку, которая, по мнению Саши, все это подстроила, будучи в сговоре с братцем. Даже Зульку кляла, хоть та была, вроде бы, не причем,

Только, что сделано, то сделано. Назад не воротишь.

Глава 5. Снимается кино

1

Стройотряд — дело добровольно-принудительное. Когда университеское начальство говорит: «Надо», с ним не поспоришь.

Макс надеялся, что Саша приедет, позвонит ему, как обещала. Не дождался. Прошел июнь, а в июле он, боец отряда «Пифагор», отбыл на строительство Рогунской ГЭС.

Студенты мехмата, понятно, не чета их «коллегам» с Физкультурного. Но и считать, что все математики поголовно чокнутые очкарики-задохлики — большое заблуждение. Среди «пифагорейцев» были даже два мастера спорта: парашютист и боксер(!). Вот строителями математики оказались никакими. Единственный инструмент, который им смогли доверить, это совковая лопата — бери больше, кидай дальше.

Сооружение ГЭС, строго говоря, еще не началось. Там разные подготовительные работы шли, «нулевой цикл». Стройка велась главным образом в городке Рогуне. Туда и определили студентов. Ставили их, естественно, чернорабочими — строительный мусор убирать, ну и вообще, на подхвате. Пашешь, что твоя лошадь, а заработок — кошкины слезы. Жарища стояла адова, да еще пыль постоянно, вонь от баков с кипящей смолой. Преисподняя, должно быть, именно так и выглядит.

Что же касается «бытовухи», это отдельная песня. Жили студенты в старых прокопченных балках-вагончиках, кишащих тараканами. С рыжими тварями никакого сладу не было — ползали, где и когда хотели; не кусались, и на том спасибо. Вот местные комары, те попили у студентов кровушки, в прямом и переносном смыслах.

Математики ругались ненаучными словами, по вечерам нарушали сухой закон, переставали бриться (еще одно нарушение стройотрядовского кодекса), выражая, таким образом, свой протест. Только дела до этого, похоже, не было никому.

Леха Трофимов, тоскуя по свежему горному воздуху, излил ностальгические настроения в поэтических строках:

Ледники пламенеют кострами на горных вершинах,

Эдельвейсы — будто бы искры от них.

Горных рек водопады ревут,

Этот рев отзывается в жилах.

Мы как черти в аду, так в нас запах костровищ проник.

2

По стройке прошел слух: тут будут снимать кино. И действительно, на следующий день прикатил «уазик» с надписью «киносъемочная». Из машины вышли трое: женщина в ядовито-желтой футболке и шортах-«бананах», лысоватый толстячок в затрепанных штанах и сандалиях на босу ногу и долговязый тип в ковбойской шляпе «а ля Юл Бриннер».

Местное начальство вышло встречать киношников, организовало им мини-экскурсию по стройке, Точнее, не «им», а «ей» — смотреть отправилась женщина; толстячок и долговязый уселись в тени, о чем-то оживленно говорили. Дама, тем временем, осматривала, расспрашивала, всюду совала востренький свой носик, делала пометки в блокноте. Студенты решили: она у приезжих главная. И ошиблись. Алла, так звали любопытную особу, оказалась помрежем (помощником режиссера). Алик-ковбой был оператором, а неуклюжий толстяк, — коллеги величали его Георгичем, — он-то и являлся главой, а именно — режиссером, причем известным: его фильмы брали призы на всяческих конкурсах (даже международных) документального кино. Георгич был из тех руководителей, которые умеют так организовать процесс, что все само собою крутится-вертится, подчиненные вкалывают, работа кипит, а шеф спокойно взирает сверху, мыслит, творит, не отвлекаясь на мелочи; тут главное — найти толковых помощников. В команде Георгича помреж Алла была той самой рабочей лошадкой, что тянет воз. Хотя, нет. Не с лошадью уместно сравнение деятельной, кипучей, темпераментной Аллы, а с вихрем, штормом, ураганом. Пожалуй, главная заслуга Георгича, как начальника, была в том, что сумел он обуздать стихию, направить энергию помощницы в нужное русло.

Алла оббежала стройку в десять минут. «Гиды» едва поспевали за ней. Закончив осмотр, Алла направилась к «пифагорейцам».

— Привет, мальчики!

Студенты стояли живописной группой, опирались на лопаты — ни дать, ни взять, картина на тему трудовых будней строителей БАМа. Были они черны от загара и копоти, в пропыленных, заляпанных цементом рабочих штанах, по пояс голые, на щеках — пятидневная щетина. «Мальчики» вразнобой ответили на приветствие гостьи, поглядывая с нескрываемым любопытством на киношницу. Алла достала из кармана пачку «Примы» и спички, прикурила по-мужски, прикрывая ладонью пламя от ветра, чем озадачила студентов. По их разумению такой яркой женщине, представляющей здесь «волшебный мир кино», приличествовали сигареты класса не ниже «Мальборо», и уж во всяком случае, не такая дешевая дрянь, что смолила Алла.

— Мы делаем кино о стройотрядах, — начала объяснять помреж, убирая пальцем табачные крошки с губы.

— Художественное? — поинтересовался кто-то из математиков.

— Документальное. Нам вас рекомендовали… — Кто рекомендовал, она не уточнила. — Ваш отряд называется «Пифагор»? Хорошее название, подойдет. Значит, завтра и начнем. С утра. Просьба не наряжаться, и вообще, марафет не наводить. Вы нужны нам именно такие, как сейчас. Понятно?

Помреж обращалась со студентами, как со своими подчиненными. Не удосужилась даже поинтересоваться, желают ли они, собственно говоря, участвовать в затее киношников.

Впрочем, студенты были совсем не против. Сняться в кино? Почему бы нет. Разнообразие, какое-никакое, к тому же, обещали заплатить, а рубль, он никогда лишним не бывает.

3

Перед съемкой Георгич собрал студентов. Объяснил задачу.

— … Запомните два главных правила. Первое: не пытаться играть, изображать что-то. Делайте все, как всегда. Второе: не смотреть в камеру. Кто будет таращиться в объектив — получит от Аллочки по лбу.

Помреж сделала страшное лицо: пощады не ждите.

Оказалось, это чертовски трудно, «не замечать» камеру. И не пытаться актерствовать. Несмотря на грозное предупреждение, «пифагорейцы», нет-нет, оглядывались на оператора, делали умные лица, или изображали ненатуральные улыбки, слишком картинно размахивали лопатами. Аллочка подбегала, кричала на нерадивых «актеров», грозила кулаком, ругалась матом: